Неизвестные лики войны - Казаринов Олег Игоревич - Страница 36

У южан и западных европейцев вызывал ужас снег, угнетающе действуя на их психику. Появился термин — «снегобоязнь».

Бездонные пропасти и заоблачные вершины горных перевалов, за которые предстояло сражаться, вызывали парализующий страх. Прибавьте к этому холод, от которого страдали не только южане, но и «привыкшие к суровым зимам» русские солдаты.

«С половины ноября (1877 года) снег завалил балканские проходы, и войска Радецкого жестоко страдали в своих орлиных гнёздах. Двинутая на Шипку без тёплых сапог и полушубков, 24-я пехотная дивизия была буквально заморожена, с небольшим в две недели лишившись двух третей своего составами к половине декабря её сняли с перевала. Нужна была вся твёрдость Радецкого и героизм его VIII корпуса, чтобы отсиживаться почти три месяца в таких условиях и удержать в своих окоченевших руках важнейший стратегический пункт театра войны. В трёх полках 24-й дивизии обморожено 6213 человек — свыше двух третей штатного состава. Во всём отряде Радецкого с 5 сентября по 24 декабря боевая убыль составила 700 человек, заболело и обморожено 9500».

Многих завоевателей сводила с ума пустыня. В Палестине впадали в безумие крестоносцы. Французские солдаты во время Египетского похода, завидев Нил, топились в его волнах. В Сирийском походе — стрелялись.

Участник марша через пустыню Гоби в 1945 году вспоминал:

«Степь казалась раскалённой сковородкой. Солнце садилось всё ниже, но желанной прохлады вечер не приносил. Только тогда я понял по-настоящему, что такое пустыня. Жажда перебивала всё остальное. Не хотелось ни есть, ни спать, только одна неотвязная мысль билась в голове: „Пить, пить, пить…“ (…)

Ещё труднее было танкистам. В металлической коробке танка жаркий, будто расплавленный воздух, руками не тронешь нагретое железо. У всех пересохло в горле, стали сухими губы. Танки передвигались на расстоянии ста метров друг от друга. Взметённый горячий песок набивался внутрь, слепил глаза, лез во все щели, как наждак, перетирал стальные детали гусениц. Разведчики пытались найти источники воды. Мотоциклисты взбирались на сопки, чтобы разглядеть издалека колодец или озеро. Но видели только миражи. (…) И в результате там, где пехота шла через пустынные участки территории Маньчжурии, резко возросли людские потери. Особенно тяжело это отразилось на частях, наступавших через Гоби. Ребята рассказывали, что в иных частях число потерявших боеспособность от солнечного удара достигало двух третей списочного состава.

Да и на нашем участке солнце убило немало людей, особенно в пехотных полках. И то, что воды на человека приходилось по 200 граммов в день, то есть по гранёному стакану, как с оптимизмом пишут сегодня некоторые, я не считаю какой-то доблестью. Командиров, в чьих частях сложилось такое положение, следовало бы отдать под суд. Да и высшему командованию надо было сделать серьёзнейшее внушение, может быть, кое-кого и крепко наказать. Причина была веская: тысячи и тысячи солдат потеряли боеспособность от солнечного удара».

В свою очередь перед бескрайним морским простором испытывали ужас после призыва на флот те, кто раньше видел воду только в деревенских колодцах. А им предстояло не только плавать, например в Арктике или в тропиках, не только переносить шторма, но при этом воевать в замкнутой утробе корабля, гореть, тонуть…

Малярийные тропики с гигантскими пауками и ядовитыми бабочками тоже никак не способствовали повышению боеспособности чужеземных солдат. Советские специалисты, проходившие службу во Вьетнаме во время войны с США, вспоминали такой факт: «Перед каждым бунгало обязательно рыли щель-убежище. Туда в поисках прохлады сползались жабы, змеи и скорпионы со всей округи. В эту „дружелюбную“ компанию, матерясь, прыгали во время налётов солдаты». (Да и местным жителям приходилось нелегко. Вьетнамская медсестра Ким Тхи Ху рассказывала, что во время исторической битвы под Дьенбьенфу весной 1954 года ей «приходилось делать всё: быть связной, носить на коромысле рис и боеприпасы, перевязывать раненых, готовить еду, строить шалаши для ночлега. По ночам, когда раненым не спалось, пела им песни, чтобы они хоть немножко забывали свою боль. Однажды загорелась палатка, где были тяжело раненные, и мне пришлось выносить их из огня. Некоторые, не вынеся тяжёлых ран и трудностей перехода, умирали; тогда мне приходилось копать могилу и хоронить их. Это была самая горькая работа. Но больше всего я боялась тигров».)

Г.К. Жуков в книге «Воспоминания и размышления» упоминал факт захвата в плен в боях на Халхин-Голе японского солдата, обезображенного укусами комаров.

«На мой вопрос, где и кто его так разделал, он ответил, что вместе с другим солдатом вчера с вечера был посажен в камыши в секрет для наблюдения за действиями русских, а накомарников им не дали. Командир роты приказал не шевелиться, чтобы их не обнаружили. Ночью на солдат напали комары, но они безропотно терпели страшные укусы и сидели до утра, не шевелясь, чтобы не выдавать своего присутствия.

„А когда русские что-то крикнули и вскинули винтовку, — рассказывал пленный, — я поднял руки, так как не мог больше терпеть эти мучения“».

Всё это суммируется, накладывается одно на другое и приводит к «боевому переутомлению», то есть к психическим нарушениям. (Военные исследователи подсчитали, что в 2 % случаев отказа войск от наступления или обороны служило обычное изменение погоды.)

Изнурённому, измученному враждебной природой солдату кажется, что встреча с противником и сражение с ним уже выходят за рамки человеческих сил. Но тем не менее встречались. И сражались. И к оторванным рукам и ногам, выжженным глазам и разорванным животам прибавлялся «боевой шок».

Истощение нервной системы, сбой в работе мозга отпечатываются на организме невидимыми ранами, которые и в послевоенное время «реабилитации» упорно не желают затягиваться.

Обычная бессонница тоже травмировала психику военнослужащих.

Казалось бы, какая мелочь в сравнении с кровавыми ужасами войны — не поспать несколько суток! Жить захочешь — вообще спать не будешь! Но это только на первый взгляд.

Маршал В.И. Чуйков описывал, как он и командующий 17-й воздушной армией В.А. Судец накануне наступления обходили штабы дивизий: «Стояла лунная ночь. С минуты на минуту должен был начаться артиллерийский налёт. (…) Заехали к командиру 27-й гвардейской стрелковой дивизии Глебову. Он… спал. Через несколько минут его части перейдут в наступление, а он спит! Нам с Владимиром Александровичем стоило немалых усилий разбудить генерала. Четверо суток не спал человек. (…) Он отдал в полусне все необходимые распоряжения и стоя заснул. Случается и такое… Человеческие силы имеют предел».

Бывшая медсестра А. Ермоленко вспоминала: «Как-то работали без смены третьи сутки. Командир и комиссар медсанбата вечером зашли ко мне в перевязочную и спросили, смогу ли я выдержать ещё ночь или нужна замена. Я сказала, что выдержу. И я всех подвела. На рассвете сон свалил меня. Помню, что санитары положили на стол раненого и сказали: „Это последний, доктор…“, а мне показалось, что он падает со стола, я протянула руки, чтобы его поддержать, и сама упала. Меня не смогли разбудить даже нашатырным спиртом. Санитары отнесли меня к тяжелораненым, и я проспала восемнадцать часов».

Фронтовики рассказывали, как во время Сталинградской битвы немцы казались им «какими-то утомлёнными». «Бывало, вернёшься с задания, а они в нашем блиндаже сидят — глушишь их по каскам, они, как чурбаки, сонные все».

Позднее военные психологи вывели закономерность между режимом сна и боеспособностью. Так вот, при продолжительности сна в сутки равной нулю «сохраняется способность к выполнению боевых задач в течение трёх дней. На четвёртый день ВЕСЬ личный состав выходит из строя».

Лишением сна часто пытали заключённых, ломая их волю к сопротивлению.

Этой пытке война подвергла миллионы людей.

Для того чтобы деморализовать врага, усилить его страх, противоборствующие стороны использовали различные приёмы «психической обработки». Раньше подбрасывали отрезанные головы заложников, выставляли на позициях щиты с распятыми военнопленными, засылали во вражеский стан провокаторов, которые должны были запугивать солдат рассказами о безнадёжности их положения и сеять среди них панику.