Неизвестные лики войны - Казаринов Олег Игоревич - Страница 26

Революция, овеянная романтикой!

Но не надо думать, что революционеры были такими уж добренькими. Просто действовали аккуратно, дипломатично, подчёркнуто корректно, дабы не давать поводов к озлоблению недовольных. Не осложнять себе жизнь.

Но это продолжалось недолго.

Начавшись, война стала диктовать свои условия. Дикие, жестокие, безумные.

Один из руководителей Учредительного собрания, В.К. Вольский, признавал позднее: «Мы подняли кровавое знамя гражданской войны. Комитет действовал диктаторски. И на нас много крови». С ним был согласен Р. Локкарт, английский дипломат: «В гражданской войне немало повинны и союзники… Мы содействовали усилению террора и увеличению кровопролития».

В январе 1918 года есаул Г.М. Семёнов, провозгласивший себя атаманом Забайкальского казачьего войска и сформировавший из казаков и китайцев-хунхузов «особый маньчжурский отряд», совершил нападение на станцию Маньчжурия. «Здесь Семёнов со своей бандой перепорол нагайками десятки жителей, захватил и замучил ряд советских активистов. Трупы убитых членов Совета семёновцы в запломбированном вагоне отправили в Читу, в адрес Совета рабочих и солдатских депутатов».

Есаул И.П. Калмыков был избран атаманом Уссурийского казачьего войска. Участник американской интервенции на Дальнем Востоке и в Сибири генерал-майор Уильям Грэвс писал впоследствии: «Калмыков был самым отъявленным негодяем, которого я когда-либо встречал, и я серьёзно думаю, что если внимательно перелистать энциклопедический словарь и посмотреть все слова, определяющие различного рода преступления, то вряд ли можно будет найти такое преступление, которое бы Калмыков не совершил… Там, где Семёнов приказывал другим убивать, Калмыков убивал собственной рукой, и в этом заключается разница между Калмыковым и Семёновым».

И тогда в «Очередных задачах Советской власти» Лениным было указано: «Диктатура есть железная власть, революционно-смелая и быстрая, беспощадная в подавлении как эксплуататоров, так и хулиганов. А наша власть — непомерно мягкая, сплошь и рядом больше похожая на кисель, чем на железо… Всякая слабость, всякие колебания, всякое сентиментальничанье в этом отношении было бы величайшим преступлением перед социализмом».

И начались расстрелы, расстрелы, расстрелы… От шпионов и контрреволюционеров до скупщиков оружия, саботажников и «прочих паразитов».

В тот период анархисты, тоже считая себя революционерами, вели свои «экспроприации, реквизиции и конфискации». По-своему. Так, руководитель анархистской группы «Граком» Лапшин-Липкович лично скальпировал несчастных буржуа и поливал рану одеколоном, вырывая признание, где спрятаны деньги. А в условиях смутного времени, когда рухнули все понятия о добре и зле, обычному обывателю трудно отличить идейного революционера от бандита.

Поэтому обвинения в жестоком обращении автоматически предъявлялись новым властям.

Заместитель председателя ВЧК Я. Петерс так объяснил причины применения расстрелов: «Вопрос о смертной казни с самого начала нашей деятельности поднимался в нашей среде, и в течение нескольких месяцев после долгого обсуждения этого вопроса смертную казнь мы отклоняли как средство борьбы с врагами. Но бандитизм развивался с ужасающей быстротой и принимал слишком угрожающие размеры. К тому же, как мы убедились, около 70 % наиболее серьёзных нападений и грабежей совершались интеллигентными лицами, в большинстве бывшими офицерами. Эти обстоятельства заставили нас в конце концов решить, что применение смертной казни неизбежно…»

После того как ВЧК начала применять меру внесудебной репрессии — расстрел на месте, она стала органом непосредственной расправы.

А на V съезде Советов Ленин признал: «Нет, революционер, который не хочет лицемерить, не может отказаться от смертной казни. Не было ни одной революции и эпохи гражданской войны, в которых не было бы расстрелов».

Но даже после убийства В. Володарского, когда толпы рабочих готовы были ответить врагам революции их же оружием — террором, петроградские партийные и советские органы сумели их сдержать.

Узнав об этом, Ленин написал 26 июня Зиновьеву:

Л. Троцкий в своём выступлении извлёк на свет древний принцип: «Устрашение является могущественным средством политики, и надо быть лицемерным ханжой, чтобы этого не понимать!»

Этот принцип был одинаково использован обеими сторонами.

Во время мятежа в Ярославле свыше двухсот советских активистов были доставлены на «баржу смерти», стоявшую посреди Волги, и обречены на голод. К моменту освобождения половина из них были мертвы.

Участник революции на Дону А.А. Френкель рассказывал: «В хуторе Пономарево, куда привели наших товарищей, их выводили в одном нижнем белье по 20 человек к яме. Расстреливали их по 8 человек. 12, стоя в одном и том же ряду, ждали очереди. Некоторые не выдерживали и падали живыми в яму, их пристреливали…»

Генерал Краснов (тот самый, которого под честное слово отпустили из Петрограда) при наступлении на Царицын, в Юзовке, отдал приказ: «1. Рабочих арестовывать запрещаю, а приказываю расстреливать или вешать… 2. Приказываю всех арестованных рабочих повесить на главной улице и не снимать три дня…»

Поощряемая вождями ярость нашла благоприятную почву в дезориентированных и распалённых зрелищами жестоких расправ массах, хотя в первое время злодеяний ещё стеснялись, следы преступлений пытались скрыть.

После расстрела 26 бакинских комиссаров, начальник штаба английских оккупационных войск в Ашхабаде капитан Р. Тиг-Джонс обещал эсерам, чтобы снять с них ответственность за расстрел, выдать удостоверение об отправке всех расстрелянных в Индию и об их смерти там. Капитан был готов представить какое угодно медицинское свидетельство. Разумеется, фальшивое.

Во все времена тела казнённых старались спрятать или уничтожить. Они сжигались поистине «в промышленных объёмах» в крематориях и просто во рвах, обложенные дровами и облитые бензином, закапывались в траншеях бульдозерами, сбрасывались с вертолётов в океан, взрывались гранатами и даже растворялись в кислоте.

Процитирую очевидца этого, последнего, способа.

«Помещение с бассейном 5 x 5 метров, окружённое оградой из кованого железа. Цемент в бассейне был тёмным. Над заполнявшей его прозрачной жидкостью стоял пар. Это была кислота. Я увидел останки, плавающие на поверхности, и офицер сказал: „Вот этого растворили два часа назад“. Он объяснил мне, что сначала в кислоту погружали руки и ноги приговорённого, а потом уже его бросали туда целиком». (Я специально не упоминаю, где это происходило и при каких обстоятельствах, чтобы возмущение читателя не был направлено выборочно в адрес отдельной охранки, армии, нации. Все «хороши».)

Но скрыть следы зверств, творимых в огромных масштабах в годы Гражданской войны, было невозможно. Участились расправы не только с лояльным населением, но и «со своими».

Так, в Сибири белогвардейцы подвергли репрессиям самих эсеров, борющихся с большевиками, выгнали их из колчаковского правительства и многих расстреляли.

«Специальные карательные экспедиции посылались против крестьян, не желавших служить в колчаковской армии. Особенно отличились атаманы Семёнов и Анненков, генералы Розанов, Красильников, Волков. Были расстреляны, повешены, замучены, живыми зарыты в землю многие тысячи трудящихся. По официальным данным, только в Екатеринбургской губернии колчаковцы расстреляли не менее 25 тысяч человек. В Кизеловских копях было расстреляно и заживо погребено около 8 тысяч, в Тагильском и Надеждинском районах замучено около 10 тысяч, в Екатеринбургском и других уездах — не менее 8 тысяч. 10 % населения губерний — мужчин, женщин и детей — было подвергнуто порке. Из Тюмени официально сообщалось: „Количество убитых разными способами и поротых красноармейцев и рядовых обывателей граждан не поддаётся никакому учёту“».