Повесть без начала, сюжета и конца... - Липатов Виль Владимирович - Страница 13

– Гениально! Достопочтенная Вероника перелистнула очередную страницу «Книги о здоровой и вкусной пище». Как сие яство называется?

– А бог его знает… Минуточку, Сергей, я принесу остальное. Сделав, как она выражалась про себя, вторую ходку, Нина

Александровна села напротив мужа, начав развертывать туго накрахмаленную салфетку, вдруг остановилась, так как Сергей Вадимович беззвучно хохотал. При этом он широко открывал рот, показывал белые крепкие зубы и безупречно розовый яркий язык, свидетельствующий, как это ни странно, о безусловном здоровье его желудка.

– Гарбузов-то, Гарбузов-то! – сквозь смех проговорил он.– Гарбузов-то, как выражаются в Таежном, облажался… Допился, представь себе, до того, что приписал к плану шесть тысяч кубометров пиловочника. Шутка ли, а?

Не зная никакого Гарбузова, впервые услышав эту фамилию, Нина Александровна тем не менее поняла мужа, среди знакомых которого числились только сплавщики и лесозаготовители. Его слова нужно было истолковать в том смысле, что некий руководящий деятель какой-то сплавной конторы по фамилии Гарбузов сделал приписку к месячному или квартальному плану, о чем и было сообщено в областной газете «Красное знамя».

– Нет, каково, а, Нинусь! Приписать шесть тысяч кубометров. Это не баран начихал, не кот наплакал и не таракан на… Прости!

– Да уж,– поморщившись, заметила Нина Александровна.– Типичный лесосплавной юмор, Сергей Вадимович.

Мужа она называла по-разному – то по имени-отчеству, то Сергеем, зависело это от настроения Нины Александровны или поступков мужа, но «Сергей Вадимович» употреблялось чаще, может быть, потому, что так мужа называл весь поселок, да и полное имя больше соответствовало его внутреннему и внешнему содержанию. «Муженек-то у тебя сложный, эклектичный! – совсем недавно сказала директор школы Белобородова, умеющая временами впадать в торжественность и безвкусицу.– А как называет его твой отпрыск?» «Борька называет мужа Сергеем! – ответила Нина Александровна и запоздало удивилась вопросу Белобородовой.– А разве возможен иной вариант?»

– Пожалуйста, возьми салфетку, Сергей Вадимович. Сегодня Нина Александровна приняла железное решение прекратить настойчивые и разрушительные наблюдения за своим новым мужем, то есть не замечать, как он сидит, двигается, не прислушиваться к изменениям голоса, не обдумывать каждое слово, в общем, «снять посты наблюдения и дозорных». Бог знает, как она устала от своей вечной бдительности!

– Пахнет соблазнительно,– деловито заявил Сергей Вадимович, с удовольствием разбираясь в вилках, ножах и салфетках.– Кстати, глубокоуважаемая Вероника со мной, можете себе представить, завела переписку… Вот зачти-ка, что она пишет в записке, обнаруженной в кармане моего полушубка…

Четкими ученическими буквами домработница Вероника требовала, чтобы в новой трехкомнатной квартире ей была отведена угловая комната с видом на речку. В противном случае она снова угрожала перейти на жительство к Зиминым, где работы в три раза меньше, а хозяйка дома Людмила «не такая большая зануда, как ваша новая супруга». Кончалось же послание так: «Я со всех сторон вольная, у кого хочу, у того и живу. Мой большой привет Вашей супруге, Вероника Сысоева». В записке насчитывалось всего две пунктуационных и одна грамматическая ошибки, зато лексика была такой, что Сергей Вадимович стонал от восторга:

– Меморандум, нота, двести тридцать шестое серьезное предупреждение… Между прочим, я тоже нахожу Веронику соблазнительной. Значительны ли успехи твоего гения Марка Семенова?

– Он обречен,– в тон мужу ответила Нина Александровна.– Вероника заявила, что ее интересуют только сорокалетние мужчины с положением… Послушай, Сергей, а ведь нетрудно догадаться, кто информировал Булгакова об аварии дизеля.

Он моментально сухо поджал губы:

– Кто же?

Нина Александровна, по своему обыкновению, не торопилась с ответом. Она аккуратно отрезала и подцепила на вилку деликатный кусочек неизвестного кушанья, тщательно прожевала и только тогда насмешливо покосилась на Сергея Вадимовича.

– Еще четырнадцатого августа, то есть в день аварии, мне было все известно,– сказала она.– Дизель остановился в половине четвертого, виноват в этом Иннокентий Мурзин, который оставил его без присмотра почти на сутки. Он женат на племяннице Булгакова, и, естественно, со страху позвонил старику.

Сергей Вадимович замер с ножом и вилкой в руках:

– Ах вот как! Забавно.

– Беда в том, Сергей Вадимович, что Иннокентий Мурзин был пьян, о чем ты, естественно, не знаешь… Водку они купили ночью в Дерябове у знакомой продавщицы…

– Как это – ночью?

Нина Александровна удивилась:

– Обыкновенно! Сели в лодку с подвесным мотором и съездили в Дерябово…

Все-таки уютно, славно, тепло было в их небрежно обставленной комнате; пощелкивали кирпичи печки, выходящей сюда из кухни теплой стороной; из настроенного на радиостанцию «Маяк» приемника звучало что-то из Дворжака, веселое и грустное одновременно, но при этом в доме стояла такая тишина, которая бывает ночью только в таком поселке, как Таежное: чуть слышно лаяла усталая собака, скрипел по-ночному снег под валенками одинокого прохожего.

– Я бы хотел знать, достопочтенная Нина Александровна,– свирепо проговорил Сергей Вадимович,– по каким таким причинам вы так хорошо информированы в делах моей службы главного механика? Что означает, гражданочка, ваше криминалистическое всезнайство?

Она тихонько рассмеялась, потом притронулась пальцами к руке мужа, подержав их секундочку на теплой коже, неспешно отняла пальцы, так как почувствовала, что ей хорошо сидеть за одним столом с Сергеем Вадимовичем, что ей льстит его удивление и приятна та уважительность, которая звучала в шутливо-свирепом голосе.

– Я живу в Таежном более десяти лет,– сказала Нина Александровна,– а в моих классах сидят сыновья и дочери твоих сплавщиков. Это раз. А во-вторых, у меня учится младшая дочь экс-механика Лиля Булгакова, которую, по неизвестным мне причинам, не любит весь класс, а она, в свою очередь, презирает родного отца. Причина этого, наверное, в том, что Булгаков холит только сыновей как возможных наследников его начальничьего баса…– Она сделала крохотную паузу.– Лиля заявила, что никогда не переедет в новый трехкомнатный дом…

Сергей Вадимович мягко положил на пустую тарелку нож и вилку, откинувшись на спинку стула, негромко спросил:

– Почему же Лиля не хочет переезжать в новый дом?

– Она всегда говорит «да», если отец произносит «нет», и наоборот…– Нина Александровна опять помолчала.– Если хочешь знать мое мнение о Булгакове, то он в принципе порядочный и добрый человек. И…

– И хорошо работал?

– Ну, оценить его руководство я не могу, однако знаю, что Булгаков работал добросовестно – сутками пропадал в конторе… Конечно…– Нина Александровна сделала третью паузу, размышляя, стоит ли произносить те слова, которые сами просились на язык.– Конечно, Сергей,– все-таки сказала она– ты работаешь интереснее и лучше Булгакова… Об этом давно судачит все Таежное.

– Мерси! Будем чаевничать?

– А как же!

Разливая чай, она со сладкой медлительностью скупердяйки опять мысленно подводила итоги своего сегодняшнего благополучия: да, у нее появился умный, легкий и любящий муж, сын Борька приспособился к новой обстановке, письма от матери поступали исправно и были в последнее время полны уважения к дочери, нашедшей наконец-то истинное счастье, в школе дела обстояли отменно благополучно, впереди ожидалась радость переезда в современную квартиру с ванной и огромной кухней, ее собственный муж в областной газете был назван в числе лучших работников лесосплава. Итак, выражаясь языком той же газеты, в которой хвалили Сергея Вадимовича, имелись налицо одни только успехи, бесконечные плюсы, а вот где же скрывались минусы, наличие которых предполагалось, так сказать, диалектикой жизни? Улыбаясь этим несерьезным мыслям, Нина Александровна между тем пила чай с ржаными сухарями – конфеты и прочие сладости она не любила – и, сама того не понимая, незряче глядела мужу в лицо, что было с неудовольствием замечено Сергеем Вадимовичем. Ей уже показалось, что она так и не сможет найти пресловутые минусы, как вдруг вспомнились уверенные и хорошо продуманные слова Скрипули: «Ох, Нинка, хлебнет же лиха с тобой добрый молодец!» Подумав об этом, она бросила внимательный взгляд на Сергея Вадимовича и, увидев, что он снова легкомысленно безмятежен, деловито спросила: