Игорь Саввович - Липатов Виль Владимирович - Страница 70

– Минуточку! – лениво прервал ее Селезнев. – Вы не сказали, когда все это происходило.

– Ах, простите, простите! – Голубкина от непонятного Игорю Саввовичу возбуждения вскочила. – Простите, ах, простите! – повторила она. – Действительно, я забыла сказать, что все это происходило в конце апреля или в начале мая прошлого года…

Игорь Саввович поймал на себе выразительный, спрашивающий взгляд следователя: «А вы не помните, что у вас произошло в апреле – мае прошлого года?» Игорь Саввович задумался: «Ничего не происходило, будни, серые и унылые будни…»

– Продолжайте, Типсина, только без чаепитий.

– Ах, пожалуйста, Юрий Ильич!.. Когда речь пошла о гараже, эта славная Мария Петровна пришла в неописуемый восторг! – Голубкина опять сыграла восторг. – Представьте себе, оказалось, что ее сын, этот отзывчивый, чудный человек, Гелий Макарович, сам ищет компаньона. Ведь три стены гаража дешевле строить, чем четыре. Понимаете: одна стена общая… Вот после этого Гелий Макарович начал попутно строить второй гараж.

– Вы не знали, что строительство незаконно?

– Как вы смеете так думать! – возмущенно вскричала Голубкина. – Я об этом узнала только у вас на допросе Да, да! Я была нагло, беспощадно обманута. Моя доверчивость, мое доброе отношение к людям, моя общеизвестная искренность – все попрано! Я до сих пор не могу прийти в себя.

Селезнев отложил в сторону бумагу и ручку, глядя в стол, бесстрастно, словно о второстепенном, спросил:

– Гелий Макарович самовольно строил гараж для себя?

– Не знаю. Они собирались покупать машину.

– Значит, второй гараж строился для вас, Типсина? Почему вы его перепродали гражданину Гольцову?

Актриса всем телом повернулась к Игорю Саввовичу, приятельски улыбнулась ему, родственным голосом сказала:

– Для Игоря Саввовича я готова на любую жертву! Кроме того, у меня тогда не было денег. Я их накопила, когда был готов третий гараж…

Голубкина, сейчас играющая дружескую близость к Игорю Саввовичу, глядела на него чистыми, правдивыми, наивными глазами, точно говорила: «Ну, Игорь Саввович, довольно нам с вами хитрить и увертываться. Лучше говорить облегчающую правду!» Сыграно это было так хорошо, искренне и сердечно, что Игорь Саввович на какое-то мгновение растерялся и почувствовал себя виновным. Ему даже подумалось: «Может быть, я действительно разговаривал с Голубкиной о гараже?»

– Поясните следствию, – продолжал работу Селезнев, – где, когда и почему вы встретились с гражданином Гольцовым на предмет разговора о гараже?

Голубкина бурно возмутилась.

– Вы же прекрасно знаете, товарищ следователь, где это происходило! Я рассказывала… – Она снова с сообщническим видом повернулась к Игорю Саввовичу. – В городе все, ну буквально все знают, как хорошо и по-родственному я отношусь к Игорю Саввовичу и его прелестной жене. Это замечательные, добрые, умные и честные люди! Вы бы видели, с какой радостью я пошла к ним в дом, когда Игорь Саввович пригласил меня. Я так мечтала быть принятой, так хотела понравиться. – Голубкина горестно поникла. – Господи, почему я должна рассказывать это в комнате с решетками на окнах! Разве Игорь Саввович в чем-нибудь виноват? Он купил автомобиль и хотел иметь гараж – это так понятно, так просто! Вот и пригласил меня к себе. К несчастью, очаровательной Светланы Ивановны не было дома…

Вот какой оборот принимали гаражные события! Голубкина расчетливо выводила следствие на Игоря Саввовича, видимо, надеясь на то, что Селезнев с радостью ухватится за малейшую возможность оправдать дочь Карцева, а козлом отпущения сделать развязавшего драку в переулке пронырливого и хитрого Гольцова, нагло пользующегося влиятельным тестем.

– Гражданин Гольцов, – строго проговорил Селезнев, – что вы можете пояснить по рассказу свидетельницы?

Только после этого вопроса следователя Игорь Саввович понял, в какое дурацкое положение он попал. Ну что он мог «пояснить», если перед ним сидит женщина, и не молодая женщина, которая за все время допроса не произнесла ни одного правдивого слова?

– Мне очень жаль, – сказал Игорь Саввович, – мне очень жаль, но свидетельница все выдумала.

У Голубкиной в уголках глаз появились настоящие слезы. Она была очень плохой актрисой, но такие простые вещи, как слезы или лучезарную улыбку, проделывала довольно умело. Глядя сквозь слезы на Игоря Саввовича, стиснув руки на груди, взволнованно дыша декольтированной грудью, она как бы с ужасом прошептала:

– Игорь Саввович, дорогой, прекрасный, добрый человек! Разве я заслужила такое? За что вы меня оскорбляете? Это несправедливо и еще раз несправедливо…

Кажется, актриса норовила удариться в истерику. Истерики – что было известно всему городу – удавались Голубкиной как нельзя лучше. Редкий директор театра или режиссер выдерживал мнимые обмороки, учиняемые всякий раз, когда Голубкиной что-нибудь не нравилось. Селезнев наверняка знал об этом, потому что холодно и властно приказал:

– Прошу немедленно привести себя в порядок, гражданка Типсина!

– Ох, дайте, дайте воды! – как бы сама боясь истерики, простонала Голубкина. – Как ужасно, ужасно, если близкий тебе человек… Ну, почему, почему, Игорь Саввович, вы не хотите говорить правду?.. Ведь вы не найдете человека, который бы сказал: «Голубкина способна хоть чуточку солгать!» Честность, принципиальность, человечность – вот девиз моей жизни.

С той минуты, как Голубкина вошла в кабинет, следователь безнадежно пытался скрыть отвращение к врущей, насквозь фальшивой, преступной женщине. Он то сосредоточенно писал протокол, то сверхвнимательно рассматривал исписанную страницу, то чистил ногти, и моментами вид у Селезнева был такой, точно он неожиданно попал ногой в волчий капкан. «Моя бы воля, – вопреки желанию говорили тоскливые глаза Селезнева, – моя бы воля, насиделась бы ты, стерва, даже без вины за крепкими стенами! Ну да теперь-то ты у меня не выкрутишься!»

– Поехали дальше, – изучая страницу, сказал Селезнев. – Есть белые пятна… С вами, гражданка Типсина, о гараже беседует гражданин Гольцов, он проявляет инициативу, а заявление на имя председателя райисполкома Малярко относите по назначению вы, Типсина. – Он порылся в бумагах. – Канцелярия Кировского райисполкома сообщает, что заявление на строительство гаража доставила гражданка Типсина. Как это произошло? Когда и где передал вам заявление гражданин Гольцов? При свидетелях или без свидетелей?

Такой вопрос Голубкина, видимо, заранее не обдумала. Она медленно убрала с лица горестные пряди, на какое-то мгновение сделалась сама собой – пожилой женщиной, здорово потрепанной жизнью и поэтому усталой.

– Не помню! – пожав плечами, сказала Голубкина, пытаясь выиграть время. – Не помню, когда Гольцов передал мне заявление… Я вспомню, обязательно вспомню, когда это произошло. – Она чарующе улыбнулась. – Зато я прекрасно помню, где это происходило… Мы с Игорем Саввовичем встретились в сквере на площади Декабристов… Помните, Игорь Саввович, я была в голубой кофточке и вельветовых брюках, а на вас был зеленый в полоску костюм. По-моему, югославский…

В напряженной тишине Селезнев записал рассказ Голубкиной, прочитал написанное еще раз, сделал несколько маленьких исправлений, глядя в пространство, проговорил:

– В конце апреля и начале мая прошлого года гражданин Гольцов дважды был в длительных командировках. Вспомните, Типсина, когда примерно состоялись обе встречи? Предварительная и с передачей заявления…

– Не помню! Совсем не помню! – на нежном выдохе произнесла Голубкина. – О, как я понимаю ваше желание поймать меня на ошибке! По забывчивости я назову число, а в это время дорогой Игорь Саввович был в командировке… Я на вас не сержусь, Юрий Ильич: работа есть работа.

Игорь Саввович не выдержал – голосисто захохотал. Как было не смеяться, если не во сне, а наяву существовала Голубкина, живая, материальная, к которой можно было прикоснуться пальцем, чтобы убедиться: происходящее вовсе не бред. Хохоча, Игорь Саввович случайно посмотрел на Селезнева, увидел потемневшие от гнева глаза и без труда прочел: «Вы вспомните наконец, Гольцов, что у вас произошло в конце апреля и начале мая?»