Игорь Саввович - Липатов Виль Владимирович - Страница 5

– Игорь Саввович, – мягко проговорил Валентинов. – Игорь Саввович, почему вы так замкнуты? И отчего насторожены? Ну, попытайтесь представить, что я вас позвал в гости просто так, без причины. Понимаю: старомоден, как этажерка, знаю, что в наше время одного гостя не принимают, а готовится непременно массированный десант. По-моему, лучшее количество гостей – три человека. – Он опять оживился. – Слушайте, Игорь Саввович, вам когда-нибудь приходилось выпивать на троих? В подворотне или в темном подъезде, из граненого стакана, с огурцом? Водку разливает мрачная, небритая личность, двое других бдительно следят за соблюдением справедливости и одновременно высматривают, нет ли милиционера. Ну, признавайтесь, приходилось?!

Игорь Саввович нахмурился.

– К сожалению, не приходилось! – искренне признался он. – Я ни разу в жизни не напивался вообще.

Меньше года оставалось Валентинову до того дня, когда счет годам перевалит на седьмой десяток, был он такой крупной фигурой в сплавном деле, что к нему приезжали за советами и консультациями со всех концов страны, но в быту, этот избранный богом и судьбой человек был ребенком. Случалось, он задавал окружающим совершенно наивные вопросы, такие, как: «Что дороже, метр полотна или нейлона?» Когда же выяснялось, что полотно дешевле, Валентинов немедленно привязывался с вопросом: «Почему носят сорочки из нейлона, если полотняные дешевле и – главное – полезнее?»

– Сергей Сергеевич, а вы правы! – серьезно и тихо сказал Игорь Саввович. – Я чувствую себя предельно плохо, хотя, кажется, нет никаких оснований. Вы сказали: угас. Образно и точно!

Работая рядом с главным инженером, Игорь Саввович иногда ощущал больное, надрывное и разрушительное чувство любви к человеку, который не знает, что перед ним стоит или сидит родной сын. В такие мгновения забывались мать и отчим, исчезало все, кроме желания тихо сказать: «Сергей Сергеевич, я – ваш сын Игорь!» Что будет после этого, неважно, но желание сказать это было таким влекущим, каким бывает сумасшедшее желание спрыгнуть с огромной высоты на землю.

– Я не понимаю, что со мной происходит, и, следовательно, не знаю, что делать! – продолжал Игорь Саввович. – Наверное, мне придется приспособиться к… такой жизни.

Валентинов молчал. Он наверняка ожидал другого, думал, что Игорь Саввович или не поймет его, или сделает вид, что не понимает, а может быть, станет упрямо защищаться. Однако произошло непредвиденное, и пораженный Валентинов смотрел на своего заместителя прощупывающими, недоверчивыми глазами, а Игорю Саввовичу опять подумалось, что Валентинов толстокож – если за все пять лет не заговорило в нем то, что не имеет названия и даже смысла: таинственное, непонятное, генетическое. Однако Валентинов не только не догадывался, кто такой Гольцов, но все пять лет знакомства Игорь Саввович ловил его недоверчивый взгляд, будто проверялось и контролировалось все – мысли и поступки, слова и молчание.

– Может быть, мы вместе разберемся? – с обычным энтузиазмом сказал встрепенувшийся Валентинов. – Взгляд со стороны иногда… Понимаете?

Сделав протестующий укороченный жест, Игорь Саввович перебил Валентинова, но, прежде чем сказать нужное, еще раз подумал, как это лучше «сформулировать».

– Мне думается, – сказал он терпеливо и вежливо, – что мы дошли до конца. Спасибо, но собой я буду заниматься теперь только сам.

– Почему теперь? – быстро спросил Валентинов.

– А потому, что вы – третий человек, который произносит по отношению ко мне слово «угасание». Трое составляют совет, не правда ли?

Тихо сделалось в домашнем кабинете главного инженера Валентинова, если не считать, что за открытым окном тоненько попискивали молодые воробьи да царапала по стеклу черемуховая ветка, на которой, наверное, покачивался знакомый сытый скворец. Валентинов по-прежнему глядел вверх, бородка воинственно торчала, перекрещенные ноги были длинны, породисты, как и ноги Игоря Саввовича.

– Непонятный вы для меня человек, Игорь Гольцов! – задумчиво проговорил Валентинов. – Наверное, весьма и весьма отстал ваш покорный слуга от века… Я не понимаю вашего молчания, никогда не знаю, говорите вы серьезно или шутите, не могу понять, как вы относитесь к работе, к людям… Правда, бывают мгновенные озарения, когда мне кажется, что вы думаете и чувствуете одинаково со мной, но это так редко, что и говорить не приходится… – Он виновато улыбнулся. – Поверьте, у меня порой возникает такое ощущение, точно вы не землянин. Вот как отстал я от века в этих четырех стенах.

Вон, оказывается, как, батенька ты наш! Контакты с Игорем Саввовичем главный инженер устанавливает по принципу черного ящика, по принципу познания того, что было совершенно непознанно в отгороженном вот этими стенами мире. Ничего другого, оказывается, не было за спиной сверходаренного математика и аналитика Валентинова, а только чисто профессорское любопытство к редкому экземпляру человеческой породы. Ученые мы, аналитики, исследователи!

– А вы и не старайтесь сразу все понять, Сергей Сергеевич! – произнес Игорь Саввович великолепным спокойным голосом. – Поймете – разочаруетесь, не поймете – будет продолжаться изысканная жизнь увлеченного исследователя.

В двери трижды постучали, главный инженер привычно прокричал: «Входи, мама!», и в кабинет с подносом в руках вплыла Надежда Георгиевна. Крохотулька-графин с белым вином, крохотульки-рюмки, бутерброды нескольких видов и накрахмаленные огромные салфетки, тонкие, свернутые в треугольнички, с монограммами «СВ».

– Вот, посмотрите, Игорь Саввович, как обращается с родной матерью ваш Валентинов! – сердито проговорила бабушка. – Не стыдно тебе, Сергей, что таскаю тяжести, а каталка – я ее называю чертовой каталкой – каталка не раскладывается… Не стыдно тебе, Валентинов?

– Стыдно должно быть не мне, а тем, кто сконструировал негодный передвижной столик! – Увидев, что Игорь Саввович поднимается, чтобы принести из коридора передвижной столик, Валентинов буквально завопил: – Эта так называемая каталка опасна! В прошлом году я ею прищемил палец, да так, что три дня не мог писать… Ради бога, будьте осторожны, Игорь Саввович! Будьте осторожны!

Сколько раз Игорь Саввович гостил у главного инженера, столько раз повторялась сцена с передвижным столиком и столько раз Игорь Саввович переживал сладкое чувство нежной любви к бабушке – такой молодой, ясноглазой, улыбчивой в свои восемьдесят три года.

– Угощайтесь, Игорь Саввович! Прошу тебя, Сережа, непременно положить салфетку на колени… Знаете, Игорь Саввович, мой великовозрастный сын коллекционирует сальные пятна. В химчистке говорят: «Такие не выводим!» – Бабушка разъярилась. – Ходить с сальными пятнами? Фи! Интересно, что говорят об этом в твоем институте?

– Я работаю в тресте, мама!

– Я не могу произносить слово «трэст». Это черт знает что такое!

И это было знакомым, ритуальным, очень смешным, потому что Надежда Георгиевна «трест» произносила через «э», презрительно и брезгливо, и при этом делала руками такое движение, какое делает чистюля-кошка, коснувшись грязной лужи.

– Я покидаю вас! – Бабушка улыбнулась. – Сергей, не забудь о салфетке.

– Мне только кофе, – сказал Игорь Саввович, исподлобья наблюдая за Валентиновым, который по-прежнему не знал, о чем говорить, когда вопрос об «угасании» заместителя был исчерпан.

– Я тоже кофе! – сказал Валентинов. – Знаете, если бы не было кофе, жизнь стала бы значительно преснее…

– Совершенно с вами согласен, Сергей Сергеевич! – светским тоном ответил Игорь Саввович. – Совершенно согласен!

Болело и постанывало все: грудь, височные доли головы, ноги и руки. Страх перед неизвестностью был таким яростным, что уже представлялся чужим, придуманным, как бы отдельным от самого Игоря Саввовича. Казалось, в кресле сидит сам Гольцов, а за креслом, за спиной, стоит он – страх.

– Кофе действительно хорошо! – рассеянно заметил Валентинов. – Кофе – это, знаете ли… Ого!

Эх, если бы не эта непонятная и страшная болезнь, не эти страхи, с которыми приходилось бороться ежесекундно, Игорь Саввович сегодня непременно добрался бы до истины, то есть решил вопрос, какого рожна надо от него главному инженеру Валентинову. Только ли этнографический интерес одного поколения к другому, только ли странность и непонятность самого Игоря Саввовича влечет его, или что-то другое, более важное? Правда, в тресте поговаривали, что после ухода на пенсию Валентинова главным инженером станет Игорь Саввович Гольцов, и поэтому можно было предположить, что Валентинов изучает преемника, чтобы уверенно и безошибочно отдать свое дело в надежные руки. Если все обстояло именно так, то Игорь Саввович мог тут же сказать: «Плевал я на ваше дурацкое кресло! Извольте пойти ко всем чертям, товарищ Валентинов!»