Глухая Мята - Липатов Виль Владимирович - Страница 43

— Разрешите присоединиться? — говорит механик, наклоняя голову и улыбаясь с оттенком насмешки и словно бы подчеркивая этим, что он должен присоединиться к бригадиру по служебному долгу, так как в обязанности механика передвижной электростанции входит контроль за качеством валки деревьев. Поэтому механик тоже следит за хлыстами, огребает снег с пеньков, чтобы убедиться, что Виктор и Борис хорошо ошкурили их.

— Десятикласснички работают добросовестно! — наконец говорит механик. — Этого у них не отнимешь.

Семенов искоса наблюдает за ним, тоже разгребает снег на пеньках, а сам думает о словах механика, которые для него прозвучали так: «Да, приходится признать, что парни работают хорошо, хотя вам они доставляют много хлопот, но с этим, видимо, ничего не поделаешь, ибо придраться к ребятам нельзя». Есть еще какой-то смысл, который уловить Григорий пока не может, но понимает, что Изюмин готовит почву для разговора и оценка работы Виктора и Бориса — начало. Изюмин тем временем огребает еще несколько пеньков, удовлетворённо хмыкает, прислушавшись к грому падающих деревьев, произносит:

— Да, этого у них не отнимешь! Парни работают отменно!

— Я знаю это! — отзывается Григорий и опять расшифровывает: «Как бы вы ни относились к ребятам, парни работают хорошо!» В этом — скрытый смысл слов механика и тоже начало разговора с бригадиром, а то, что разговор должен состояться, Григорий знает: с самого утра ловит он на себе испытующие, оценивающие взгляды Изюмина, видит, что механик ищет случая встретиться с ним наедине, хотя раньше Изюмин вежливо обходил Григория, держался на дистанции наигранной почтительности и подчеркнутого признания его бригадирской власти. Всем своим поведением механик давал понять Семенову, что вынужден подчиняться ему, что в силу обстоятельств безоговорочно признает власть бригадира и что, собственно говоря, ему совершенно безразлично, кому повиноваться. Изюмин относился к Григорию так, как человек относится к вывеске «Не курить», — он не задается вопросом, почему висит объявление, кто повесил его, зачем, а прочитав, пожимает плечами: «Приходится подчиняться! Ничего не поделаешь — висит!» Так и механик — пожав плечами, решил про себя: «Ничего не поделаешь! Назначен!»

«Все ясно!» — думает Семенов, не отводя взгляда и радуясь тому, что понял механика.

Они теперь идут в ногу, рядом, и Григорий замечает, что механик почти одного роста с ним.

«Метр восемьдесят пять в нем, не меньше!» — соображает Григорий. Кожаная куртка, галифе идут Изюмину; он строен, подтянут, умеет празднично держать крупную голову с поседевшими височками. И почти против своей воли, против желания Семенов спрашивает:

— Валентин Семенович, вы женаты?

Механик, видимо не ожидая такого вопроса, слегка замедляет шаги, прицеливается на Григория левым глазом — второго не было видно из-за носа с маленькой горбинкой. Немного погодя, подумав, отвечает:

— Женат! — Опять думает и прибавляет: — Разве вы не знаете нового главного врача поселковой больницы?

— А что? — круто обертывается к нему Григорий.

— Это моя жена!

— Жена! — растягивает слово Семенов и останавливается, припомнив восторженный рассказ Ульяны о новом главном враче, которая, по словам Ульяны, была настоящим человеком и прекрасным специалистом. Рассказывала Ульяна восторженно, а это было непохоже на нее — она долго присматривалась к людям, оценивала не сразу.

— Странно: вы — Изюмин, она — Снегирева, — говорит Григорий, все еще стоя напротив механика.

— Ей показалась неблагозвучной моя фамилия! — отвечает Изюмин таким тоном, словно оправдывает жену в странности, но в то же время иронизирует над ней, как над человеком, которому свойственна чудаковатость. — Есть и еще причина. Моя жена — дочь профессора Снегирева. Ей не хочется менять знаменитую фамилию на безызвестную — Изюмин! — снова не то издевается над ней, не то оправдывает жену механик.

— Вот как! Я слышал о нем. Известный хирург!

— Мы поженились, когда я учился в техникуме…

Изюмин говорит об этом просто, спокойно и, видимо, без хвастовства, как о деле пережитом и продуманном.

«Вот оно какое дело!» — думает Григорий и уж теперь отчетливо примечает броскую красоту механика, которую он раньше видел мельком, меж делами, как вещь ненужную, несущественную для того, что происходит в Глухой Мяте. Теперь же красота лица механика приобретает иное значение — она имеет прямую связь с именем знаменитого профессора, а это очень важно Григорию. Он старается подробнее вспомнить рассказ жены о главном враче. По словам Ульяны, Снегирева — скромный, душевный человек, знающий врач, очень проста в обращении с подчиненными, чутка к людям. Вспомнив это, Григорий вспоминает и другое — однажды он видел Ульяну со Снегиревой. Они вместе входили в больницу, он окликнул Ульяну, она задержалась на крыльце, а Снегирева прошла в дверь, но он успел заметить крупную фигуру, покатые плечи и простое, немного широковатое лицо.

— А я видел вашу жену! — говорит он механику.

— Может быть! — небрежно бросает Изюмин, понимая значение взгляда бригадира и позволяя разглядывать себя.

«Красив! — думает Григорий. — Очень красив! Лицо сильное, волевое, умное!» А механик вэто время говорит с улыбкой:

— Ну, осмотрели меня?

— Осмотрел! — отвечает Григорий с той же долей вызова, которая прозвучала в голосе механика.

— И что же?

— Вы красивый мужчина! — серьезно отвечает Григорий.

— А не мало? — спрашивает Изюмин и тоже становится серьезным. — Давайте начистоту, бригадир!

— Давайте! — отвечает Григорий. — Может быть, присядем на сосну. Так удобнее будет.

— Присядем, — соглашается механик и садится первым.

Они — бригадир Семенов и механик Изюмин — сидят рядом, тесно, как старые друзья, но разговор их отрывочен. Они похожи чем-то на фехтовальщиков, которые еще не стали в боевую позицию, но уже внутренне готовы к схватке, хотя маски подняты. Фехтовальщики улыбаются, их руки еще хранят тепло пожатия, но один уже принимает боевую стойку, изгибает шпагу, чертит воздух — готов стремительным движением пронзить противника. Так проходит минута — и вдруг опускаются забрала, раздается звяк стали, лица фехтовальщиков глухо закрыты сеткой Они обмениваются молниеносными, хотя поначалу и прощупывающими ударами.

— Вам рассказали обо мне? — устремляется шпага Изюмина.

— Да! — следует ответный выпад.

— Что же вы ответили?

— Правду.

— А вы всегда говорите правду?

— Всегда.

— Слушайте, Семенов, вы действительно…

— А вы?

— Стараюсь!

— Стараетесь исправиться?

— Как видите… Слушайте, бригадир! А не много вы берете на себя?!

— По силам, Изюмин, по силам!

— Курите, Семенов. Вы, кажется, не выдержали, опять начали!

— Нет, не выдержал! По некоторым причинам опять начал…

И они враз опускают руки в серебряный портсигар механика, набитый дорогими папиросами. Их пальцы сталкиваются, и они на мгновение замирают для того, чтобы долго и пристально посмотреть в глаза друг другу. Никто из них первым не опускает взгляда, их глаза спокойны, раздумчивы: синие — у механика, черные — у бригадира. Оба понимают, что взгляды нужно развести разом. Так они и делают.

— Ну, бригадир, не ожидал я от вас такого! Сильный вы человек! — весело хохочет Изюмин и слегка похлопывает рукой Григория по коленке. — Что вы можете сказать против меня? Ничего! Вы просто доложите руководству, что механик со своими обязанностями справлялся отменно.

— Я обязан!

— Ну вот видите! — довольно потирает руки механик и шутливо раскланивается. — Меня ждут дела. Станция, знаете ли, требует присмотра! До встречи!

— До встречи! — тоже шутовски склоняется Григорий. Механик уходит, а Григорий еще долго сидит на сосне и ждет, когда перестанет биться у подбородка трепетный, горячий живчик. Умен, здорово умен механик, коли понял, что именно мог говорить о нем Сутурмин. И добился своего — узнал, что ничего плохого не сказал о нем бригадир в леспромхозе, на честности сыграл, на прямодушии Григория.