Последний негодник - Чейз Лоретта - Страница 58

– Я не хотела ворошить прошлое, – оправдывалась Лидия.

Выражение острой озабоченности на их лицах подсказало ей, что они ждут более подробных объяснений, но она не могла вынести дальнейших разговоров. Те, кто знал о тайном бегстве ее матери и его постыдных последствиях, умерли и похоронены. Энн Баллистер принадлежала к скромной младшей ветви семейного древа. В высшем свете в сущности их не знали. Ее грустная история началась и закончилась вне подмостков бомонда и без его пристального ока, где большая часть чувствительных пьес разыгрывалась более важными актерами – по большей части принцем Уэльским – и приковывала внимание света.

Лидия решительно хранила этот секрет, потому что не хотела, чтобы безрассудный поступок ее матери навязывался этому театру, а ее падение служило темой застольных бесед.

– Кое-что из этого выйдет наружу прямо сейчас, – заметил Эйнсвуд. – Я удивлен, что Селлоуби так долго держал язык за зубами. Мы не можем рассчитывать, что он заткнется навечно.

– Ему неизвестны подробности, – пояснил Дейн. – Гренвилл вряд ли можно считать известной фамилией. Достаточно сказать, что ее родители поссорились с семьей, и никто не знал, что с ними сталось, и до сих пор никто не имел ни малейшего понятия, что у них была дочь. Даже этих сведений больше, чем заслуживает этот свет.

– Мне хотелось бы кое-что прояснить, – обратилась леди Дейн к Лидии. – Мы все еще не поняли, как его светлости удалось сделать свое поразительное открытие.

– Это последовало сразу же после того, как он обнаружил мое родимое пятно, – сообщила Лидия.

Губы ее милости дрогнули. Она взглянула на Дейна, который неподвижно застыл.

– Это невозможно, – сказал он.

– А что я говорил, – подхватил Эйнсвуд. – Я не мог поверить своим глазам.

Мрачный взгляд Дейна метнулся от кузины к другу:

– Ты уверен?

– Да я бы узнал эту метку за милю, – заверил Эйнсвуд. – «Метка Баллистеров», говорил ты еще в школе – самое неопровержимое доказательство, что твоя мать не надула отца. И когда Чарити Грейвс начала приставать к тебе с этим сорванцом Домиником, именно я приехал, чтобы удостовериться, что он твой, а не мой. Метка была в том же месте, тот же маленький коричневый арбалет.

Он сердито взглянул на Дейна.

– Я понятия не имел, что моя кузина таскает эту метку, уверяю тебя, – оправдывался Дейн. – У меня создалось впечатление, что такое родимое пятно появляется только у мужчин в этой семье. – Он чуть улыбнулся. – Жаль, мой дорогой папаша не узнал этого. Символ принадлежности к Баллистерам, появившийся в семье на женщине – следствие союза между неизвестно кем и молодой женщиной, чьему вечному изгнанию из семьи он, без всякого сомнения, посодействовал. Да его бы удар хватил, лишь только он услышал бы – а я к своему удовольствию остался бы юным сиротой. – Дейн повернулся к герцогу. – Ну как, ты прекратил грызть удила из-за моей маленькой шутки? Или тебя повергает в ужас известие, что ты породнился со мной? Если не хочешь, чтобы Баллистер была твоей женой, мы будем счастливы ее забрать.

– Черта с два. – Эйнсвуд осушил бокал и поставил его. – Не затем я подвергся пяти неделям немыслимых в своем ужасе испытаний, чтобы только вернуть ее тебе, давно потерянному семейству. Что касается тебя, Гренвилл, – сварливо добавил он, – хотелось бы мне знать, почему это ты не предлагаешь расквасить его огромный нос. Он точно также сделал из тебя дурочку – совсем недавно ты ведь так расстроилась, что твоя крестьянская кровушка загрязнит мою. А тут принимаешь все весьма хладнокровно.

– Я могу вынести шутку, – произнесла Лидия. – Я ведь вышла за тебя замуж, верно? – Она отставила свой почти опустевший бокал и встала. – Мы не можем держать леди Дейн на ногах всю ночь. Будущим матерям требуется приемлемое количество сна.

Леди Дейн поднялась.

– Нам едва ли выпал благоприятный случай поговорить. Никто не может надеяться вести разумную беседу в присутствии двух шумных самцов, спорящих за превосходство. Вы должны вернуться с нами в Аткорт завтра.

– Конечно, вы должны, – подхватил Дейн. – В конце концов, это же родовое гнездо.

– У меня тоже имеется родовое гнездо. – Эйнсвуд по-хозяйски обнял Лидию за плечи. – Она только твоя кузина, да и то дальняя. И сейчас она Мэллори, а не Баллистер, не важно, чем ее там пометили…

– Возможно, в другой раз, – учтиво вмешалась Лидия. – Нам с Эйнсвудом нужно уладить одно важное дело – и мне нужно закончить работу для «Аргуса», которую…

– Да, как ты сказала, еще есть важное дело, которое нужно уладить, – сказал ее супруг напряженным тоном.

Он спешно пожелал спокойной ночи, и они уже было отправились к своей спальне, когда леди Дейн окликнула их. Они задержались. Леди Дейн догнала их, сунула небольшой удлиненный сверток в руки Лидии, поцеловала ее в щеку, затем быстро удалилась.

Лидия подождала, пока они не войдут в свою комнату, и развязала сверток.

И издала короткий испуганный всхлип.

Она услышала встревоженный голос Эйнсвуда:

– Милостивый Боже, что они…

И она очутилась в его сильных, теплых, надежных объятиях.

– Дневник моей мамы.

Слова прозвучали глухо в складках его халата.

– Они вернули мне дневник мамы.

Голос ее сорвался, а с ним рухнуло и все ее хладнокровие, которое она так решительно сохраняла в присутствии своей новоприобретенной семьи.

Уткнувшись лицом в грудь мужа, она зарыдала.

Глава 14

Дневник Энн Баллистер

Я едва могу поверить, что наступил мой девятнадцатый день рождения. Кажется, миновало лет двадцать, как я оставила отчий дом, а не двадцать месяцев.

Интересно, помнит ли отец, какой сегодня день? Он и его кузен лорд Дейн по обоюдному согласию вычеркнули мое существование из своих жизней всеми доступными средствами, исключая разве что убийство. Но стереть память не столь легко, как имя в семейной библии. Не составляет труда ввести за правило, чтобы больше никогда не упоминалось имя дочери; все же память не подчиняется воле, даже память Баллистеров, имя и образ настойчиво хранятся еще долго после смерти, буквальной или фигуральной.

Я жива, отец, и хотя, да, твое желание чуть не осуществилось, когда родилась моя дорогая малышка. У меня не имелось дорогого лондонского акушера, чтобы наблюдать за родами, а рядом была простая женщина не старше меня, родившая уже троих детей, и снова пребывавшая на сносях. Когда придет время рожать Эллис Мартин, я отблагодарю ее тем, что тоже сыграю роль повитухи.

Настоящее чудо, что я выжила после родовой горячки – с этим дружно согласились все сведущие матроны нашего скромного прихода. Я же со своей стороны знаю, что сие было вовсе не чудом, а следствием одной лишь моей силы воли. Не могла я покориться Господу, как бы сильно он не настаивал. Я ни за что бы не оставила свою малышку лживому себялюбцу, за которого вышла замуж.

Нисколько не сомневаюсь, что сейчас Джон сожалеет, что мы обе, Лидия и я, выжили. Он вынужден принять выпавшую ему любую роль, какой бы незначительной и маленькой она не была, и заставить себя испытывать отмеренное ему судьбой. Я устроила так, что его заработки попадают прямо в мои руки. С другой стороны, каждый фартинг его маленького дохода потратился бы на пьянки, женщин и карточную игру, а моя Лидия голодала бы. Он горько жалуется, что я лишаю смысла его существование, и проклинает тот день, когда он решил завоевать мое сердце.

Со своей стороны, мне до глубины души стыдно, что он преуспел, и я оказалась такой совершенной дурочкой. Однако же, я ведь была несмышленой девочкой, когда сбежала из дома. Хотя моя родня принадлежала лишь к незначительной младшей ветви рода Баллистеров, меня баловали и пестовали, как какую-то дочь герцога, и в результате воспитали не менее наивной. Для красивого и сладкоречивого повесы, вроде Джона Гренвилла, я была слишком легкой мишенью. Как мне удалось бы распознать, что его волнующие речи и слезные объяснения в любви всего лишь… актерская игра?