Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница - Коллинз Сьюзен - Страница 92

– Остальное разбил, – прибавляет нежданный гость.

– Он купит еще, – успокаиваю я.

– Нет, не купит, – щурится Пит. – Я ходил к Риппер, сказал, что немедленно донесу властям, если продаст одному из вас хотя бы стакан. На всякий случай еще и деньгами ее задобрил, хотя, по-моему, довольно было и страха перед миротворцами.

Хеймитч делает резкий взмах ножом, но Пит с легкостью отбивает удар. Во мне закипает злость.

– Тебя это вообще не касается!

– Очень даже касается. Как ни крути, двоим из нас предстоит вернуться на арену, а третьему – сделаться ментором. Пьяниц в команде не потерплю, особенно если это будешь ты, Китнисс.

– Что такое? – Я гневно брызжу слюной. Наверно, слова прозвучали бы убедительнее, не мучай меня такое похмелье. – Да я вчера в первый раз приложилась к бутылке!

– И взгляни, на кого похожа, – кивает он.

Не знаю, чего я ждала от нашей первой встречи после того злополучного объявления. Поцелуев, объятий. Капельку утешения. Но только не этого. Поворачиваюсь к хозяину дома:

– Ничего, я тебе раздобуду самогона.

– Значит, донесу на обоих, – бросает Пит. – В карцере протрезвеете.

– Чего ты добиваешься? – изумляется Хеймитч.

– Двое из нас вернутся из Капитолия, – начинает борец за трезвость. – Ментор и кто-то из игроков. Эффи выслала мне все записи с Играми живых победителей. Мы просмотрим и выучим все их приемы. Мы станем профи. И кто-то из нас обязательно выиграет, нравится это вам или нет!

С этими словами он быстро выходит, захлопнув дверь.

Мы вздрагиваем от грохота.

– Терпеть не могу самоуверенных типов, – бормочу я.

– А чего их любить? – поддакивает мой товарищ по несчастью, сливая последние капли в стакан.

– Он правда хочет, чтоб мы вернулись, – замечаю я. – Мы с тобой.

– Мечтать не вредно, – ворчит мой бывший, а может, и будущий ментор.

Однако спустя пару дней мы соглашаемся превратиться в профи, раз уж это единственный способ подготовить Пита к Бойне. Каждый вечер смотрим записи старых Голодных игр с участием еще живых соперников. Я запоздало удивляюсь, припомнив, что ни одного из них не встречала во время тура. Хеймитч находит мгновенное объяснение: меньше всего президенту Сноу хотелось, чтобы мы (особенно я) выступали в компании других победителей в готовых к восстанию дистриктах. Победитель находится на особенном положении; показать на экране, будто бы кто-то из них поддержал бунтовщицу, бросившую вызов самому Капитолию, – не самый удачный политический ход. Судя по датам, можно предположить, что большинство противников уже в летах. Это одновременно печалит и успокаивает. Пит без конца строчит в блокноте. Хеймитч рассказывает все, что ему известно про победителей прошлых Голодных игр, и картина мало-помалу начинает вырисовываться.

Каждое утро мы занимаемся физкультурой, укрепляем силы. Бегаем, поднимаем тяжести, делаем растяжки. Потом отрабатываем боевые навыки, мечем ножи, боремся врукопашную. Я даже учу обоих лазать по деревьям. Это против правил, однако никто нас не останавливает. Даже в обычные годы трибуты из Дистриктов номер один, два и четыре появляются подготовленными, прекрасно орудуя копьями и щитами, а здесь и сравнения нет.

После стольких лет наплевательского к себе отношения тело Хеймитча протестует против любых улучшений. Да, он еще силен, только выдыхается после самой короткой пробежки. Думаете, человек, не один год засыпающий с ножом в руке, должен уметь им пользоваться? Как бы не так: дрожащие руки не могут бросить его даже в стену дома.

Зато мы с Питом расцветаем. Я наконец-то знаю, на что потратить свободное время. Мы все находим себе занятие, которое не позволяет заранее опустить руки. Мама сажает нас на спецдиету, чтобы немного прибавили в весе. Прим обрабатывает утомленные мускулы. Мадж потихоньку от отца доставляет столичные газеты: журналисты гадают, кто будет победителем этого года, и мы в числе фаворитов. Даже Гейл приходит по воскресеньям и учит нас делать ловушки, хотя не испытывает теплых чувств ни к одному из моих товарищей по команде. Странно видеть их с Питом вместе, но, кажется, они решили оставить раздоры в прошлом.

Как-то вечером, когда я провожаю Гейла обратно в город, он признается:

– Почему мне так трудно ненавидеть этого парня?

– Рассказывай! – усмехаюсь я. – Будь это просто, никто бы сейчас и горя не знал. Он бы умер, а я – наслаждалась победой.

– А мы, Китнисс, где были бы мы с тобой? – произносит Гейл.

Не знаю, что и ответить. Мой мнимый кузен, который и не назвался бы кузеном, если бы не Пит… Действительно, где бы мы были? Ответила бы я на его поцелуй, будь я свободна, как птица? Открыла бы Гейлу сердце, поддавшись обманному благополучию денег, сытости, безопасности? А что потом? Постоянный ужас перед грядущей Жатвой, страх за наших детей. Что ни выбери…

– Охотились бы, наверное. Как всегда, – отвечаю я.

Это самый честный ответ, на какой я способна. Знаю, Гейл ожидал другого. Но ведь он же прекрасно понял, что, отказавшись от бегства, я предпочла его сопернику. И вообще, не люблю рассуждать о разных «если бы да кабы». Даже прикончив Пита, я не спешила бы выйти замуж. Пресловутая помолвка была только способом спасти жизни людей, да и та уже позабыта.

И все-таки я побаиваюсь, как бы Гейл от досады не решился на непоправимый шаг. Вроде восстания в шахтах. А по словам Хеймитча, Дистрикт номер двенадцать к этому не готов. Особенно после объявления о Квартальной бойне, если учесть, что на следующее утро к нам прибыл целый поезд миротворцев.

Я уже не надеюсь вернуться живой, поэтому чем скорее Гейл отпустит меня от себя, тем лучше. Нет, перед отъездом на Игры я скажу ему несколько слов на прощание. Объясню, как он был мне дорог все эти годы. Сколько хорошего внес в мою жизнь. И сколько значила для меня наша любовь, хоть и в том урезанном смысле, как я ее понимаю…

Однако меня лишают и этой возможности.

В день Жатвы всем жарко и душно. Жители дистрикта молча обливаются потом на улице, под дулами автоматов, и ждут результатов лотереи. Мы трое стоим отдельно, на огороженной веревками площадке. На этот раз Жатва длится примерно минуту. Появляется Эффи в блестящем парике с золотым отливом, но кажется, даже ей не до привычных шуточек. Дрожащие пальцы никак не раскроют шар, в котором, это уже известно всем, спрятана единственная бумажка с моим именем. Следом наступает черед Хеймитча. Тот едва успевает печально взглянуть на меня, как Пит вызывается добровольцем.

Нас торопливо ведут к Дому правосудия.

– Порядок слегка изменили, – усмехается Тред, новый глава миротворцев.

Торопливо шагаем к черному ходу, садимся в машину и едем на вокзал. На платформах – ни камер, ни толпы провожающих. Когда под охраной привозят Эффи и Хеймитча, нас тут же заталкивают в вагон. Дверь захлопывается, колеса начинают свой перестук, Дистрикт номер двенадцать уплывает куда-то вдаль.

Я смотрю в окно и кусаю губы, с которых так и не сорвались прощальные слова.

14

За лесом давно не видно родных мест, но я продолжаю стоять у окна. В этот раз можно даже и не надеяться на возвращение. В прошлом году я обещала Прим сделать все, чтобы победить. А теперь поклялась себе, что спасу Пита. Эта поездка – в один конец.

Я-то старалась, придумывала прощальные слова. Хотела захлопнуть двери, оставить близких людей хотя и в печали, зато в безопасности. Но Капитолий украл даже это.

– Напишем письма, Китнисс, – произносит Пит у меня за спиной. – Пожалуй, так даже лучше. Оставим после себя что-то осязаемое. Хеймитч доставит конверты, если… придется.

Киваю и ухожу к себе в купе. Сажусь на кровать. Нет, письма – не для меня. Это как с речью в память Руты и Цепа в Дистрикте номер одиннадцать. В голове все казалось ясным и четким, и даже когда я обращалась к толпе, а вот взять ручку и перенести слова на бумагу – сплошное мучение. К тому же они должны были сопровождаться объятиями, поцелуями… Я бы погладила волосы Прим, коснулась бы лица Гейла, сжала бы руку Мадж. А что это за довесок – деревянный ящик с моим холодным, окоченевшим телом?