Алмазная колесница. Том 2 - Акунин Борис - Страница 57

Потерпевшая сторона, то есть Фандорин, мрачно кивнула.

– Человек, именующий себя князем Онокодзи, предложил выхлопотать мне повышение, если я замну это дело, – невозмутимо сообщил Асагава.

Арестованный затравленно посмотрел на всех троих, и его глазки блеснули – кажется, он начинал догадываться, что угодил в участок неслучайно. Но вывод при этом сделал ошибочный.

– Ну хорошо, хорошо, – хмыкнул он, поднимая руки в знак капитуляции. – Я вижу, что попался. Ловко вы всё подстроили. Но вас, джентльмены, ждёт разочарование. Вы думали, что раз я князь, то у меня денег полные карманы? Увы. Я гол, как храмовая черепаха. Сильно вы на мне не разживётесь. Я скажу вам, чем всё закончится. Просижу ночь в вашей каталажке, а завтра приедет кто-нибудь из министерства и заберёт меня. Останетесь ни с чем.

– А позор? – сказал Асагава. – Вы, отпрыск древнего прославленного рода, замешаны в грязном скандальчике. Покровители вас, возможно, и вызволят, но потом разорвут все отношения. Свет отвернётся от вас, как от зачумлённого. Больше никакой протекции, никаких подачек от родственников.

Онокодзи прищурился. Кажется, этот человечек был отнюдь не глуп.

– Чего вы от меня хотите? Я же вижу – вы к чему-то клоните. Говорите прямо. Если цена честная, мы сговоримся.

Асагава и Фандорин переглянулись.

– Суга, – тихо сказал инспектор. – Нам нужен Суга. Расскажите всё, что знаете о его роли в убийстве министра Окубо, и мы вас отпустим.

Лицо князя так стремительно побледнело, словно кто-то мазнул по лбу и щекам кистью, обмакнутой в свинцовые белила.

– Я ничего про это не знаю… – пролепетал он.

– Неделю назад вы рассказывали Алджернону Булкоксу о том, какая награда ожидает Сугу за ловко исполненную работу, – вступил в игру Фандорин. – Не отпирайтесь, это бесполезно.

Князь в ужасе уставился на вице-консула – видимо, не ожидал атаки с этой стороны.

– Откуда вы…? В комнате мы были вдвоём! – Онокодзи растерянно захлопал ресницами.

Эраст Петрович был уверен, что тщедушный прожигатель жизни сейчас дрогнет. Но вздрогнуть пришлось самому титулярному советнику.

– А! – воскликнул арестованный. – Это его содержанка, да? Она шпионит на русских? Ну конечно! Слуг в доме не было, только она!

– Какая содержанка? О ком это вы? – поспешно (пожалуй, слишком поспешно) переспросил Фандорин. Сердце сжалось. Не хватало ещё навлечь на О-Юми беду! – Не нужно б-болтать у раскрытого окна, где вас могут подслушать чужие уши.

Трудно было понять, удалось ли ему этой репликой сбить Онокодзи с опасного подозрения. Но откровенничать князь не пожелал.

– Ничего говорить не буду, – угрюмо буркнул он. – Позор позором, но жизнь дороже… Ваш агент напутал. Ничего такого про интенданта Сугу я не знаю.

И дальше стоял на своём. Угрозы скандала на него не действовали. Онокодзи лишь твердил, что требует немедленно известить токийскую полицию об аресте представителя высшей знати, двоюродного племянника четырех генералов, кузена двух министров, соученика двух императорских высочеств и прочая, и прочая.

– Япония не допустит, чтобы князя Онокодзи держали в иностранной кутузке, – заявил он напоследок.

«Он прав?» – взглядом спросил Фандорин у инспектора. Тот кивнул.

«Что же делать?»

– Скажите, сержант, у вас, наверное, очень много дел по переписке, отчётности, всякой документации? – спросил Асагава.

– Да нет, не очень, – удивился Локстон.

– Ну как же, – с нажимом произнёс инспектор. – Вы отвечаете за целый Сеттльмент. Тут живут граждане пятнадцати государств, в порту столько кораблей, а у вас всего две руки.

– Это да, – признал сержант, пытаясь понять, куда клонит японец.

– Я знаю, что по закону вы обязаны сообщить нам об аресте японского подданного в течение двадцати четырех часов, но вы ведь можете и не уложиться в этот срок.

– Могу. Дня два-три понадобится. А то и четыре, – стал подыгрывать американец.

– Стало быть, денька через четыре я получу от вас официальное извещение. У меня тоже очень много дел. Нехватка штатов, еле справляюсь. Пока доложу в департамент, может миновать ещё дня три…

Онокодзи прислушивался к этому разговору со всё нарастающим беспокойством.

– Послушайте, инспектор! – вскричал он. – Но вы и так уже здесь! Вы знаете, что я арестован иностранцами!

– Мало ли что я знаю. Я должен быть извещён об этом официально, согласно предписанной процедуре, – наставительно поднял палец Асагава.

Титулярный советник решительно не понимал, что означает этот странный манёвр, но отметил, что лицо арестанта странно задёргалось.

– Эй, дежурный! – крикнул сержант. – Этого в камеру. Да пошлите в бордель за его одеждой.

– Что нам даст эта проволочка? – вполголоса спросил Фандорин, когда князя увели.

Асагава ничего не ответил, только улыбнулся.

Снова была ночь. Снова Эраст Петрович не спал. Он не мучился бессонницей, сон словно бы перестал существовать, в нем отпала потребность. А может, всё дело было в том, что титулярный советник не просто лежал в постели – он прислушивался. Дверь в коридор оставил открытой, и несколько раз почудилось, будто крыльцо скрипит под лёгкими шагами, будто кто-то стоит там, в темноте, и не решается постучать. Однажды, не выдержав, Фандорин поднялся, быстро прошёл в прихожую и рывком распахнул дверь. Разумеется, на крыльце никого не было.

Когда стук, наконец, раздался, он был отрывистым и громким. О-Юми так постучаться не могла, поэтому сердце Эраста Петровича не дрогнуло. Он спустил ноги с кровати, принялся натягивать сапоги, а Маса уже вёл по коридору ночного гостя.

То был констебль муниципальной полиции. Сержант просил господина вице-консула срочно прибыть в участок.

Фандорин быстро шёл по тёмному Банду, постукивая тростью. Сзади, зевая, плёлся Маса. Препираться с ним было бессмысленно.

В полицию слуга входить не стал, уселся на ступеньке, свесил стриженную ёжиком голову, задремал.

– У япошки судороги, – сказал вице-консулу Локстон. – Орёт, бьётся головой о стенку. Падучая, что ли? Я от греха велел связать. Послал за вами, за Асагавой и за доктором Твигсом. Док уже здесь, инспектора пока нет.

Вскоре явился и Асагава. Выслушав сержанта, нисколько не удивился.

– Так скоро? – сказал он и больше ничего объяснять не стал. Странное спокойствие инспектора, да и весь его «манёвр» объяснились, когда в комнату вошёл доктор Твигс.

– Добрый вечер, джентльмены, – приветствовал он титулярного советника и инспектора. – Это не эпилепсия. Обычная абстинентная конвульсия. Этот человек заядлый морфинист. У него все вены на руках исколоты. Тут, конечно, ещё и следствие истеричности, слабость характера, но вообще-то на такой стадии человек не может обходиться без очередной дозы более двенадцати часов.

– Я же говорил вам, Фандорин-сан, что князь подвержен всем существующим порокам, – заметил Асагава. – Теперь он у нас запоёт по-другому. Идёмте.

Камера представляла собой закуток в коридоре, отгороженный толстой железной решёткой.

На деревянных нарах сидел связанный по рукам и ногам Онокодзи, трясся в ознобе, клацал зубами.

– Доктор, сделайте мне укол! – закричал он. – Я умираю! Мне совсем плохо!

Твигс вопросительно поглядел на остальных.

Локстон невозмутимо жевал сигару, Асагава разглядывал страдальца с довольным видом. Лишь вице-консулу было явно не по себе.

– Ничего, – сказал сержант. – Через недельку выйдете на свободу, тогда и уколетесь.

Князь взвыл, согнулся пополам.

– Это пытка, – вполголоса произнёс Фандорин. – Вы как хотите, господа, но я такими методами добиваться показаний не желаю.

Инспектор пожал плечами:

– Разве мы его пытаем? Он сам себя пытает. Не знаю, как у вас, иностранцев, но у нас в японских тюрьмах заключённым наркотиков не дают. Может быть, в муниципальной полиции другие правила? Вы держите морфий для облегчения страданий арестованных морфинистов?