Листы каменной книги - Линевский Александр Михайлович - Страница 23

Долго бродил Ау по лесу, не замечая, как идет время. Обычно чуткий к каждому шороху леса, он не слышал и не видел ничего, пока чуть не наступил на молодого дрозда. Птенец махал уже оперенными крыльями, подпрыгивал в траве и, открывая во всю ширь клюв, пищал что было мочи. Он не мог взлететь. Ау наклонился над птицей. Уже начинало светлеть, и зоркий глаз охотника разглядел, что лапа птенца запуталась в травинке, и у него не хватало сил освободиться. Ау осторожно протянул руку, чтобы распутать стебли. Птенец умолк и вдруг, свирепо зашипев и натопорщив перышки, клюнул палец охотника. Верно, увидев перед собой страшного врага, он решил продать свою жизнь подороже. Ау засмеялся — вот какая храбрая пичуга! Он освободил продолжавшего клевать его руку птенца и посадил на ладонь. Тот нахохлился, но не шевелился — выжидал, что будет дальше, но когда Ау чуть двинул пальцем, птенец быстро клюнул его еще раз и вспорхнул. Это смешное приключение прогнало всю злость Ау на сородичей, и он уже спокойно повернул назад к лагерю, но по пути сказал себе:

— Если нужно будет, я все-таки стану делать по-своему.

В глуши болот и на озерках в лесной чаше гусыни и утки растили птенцов. Заботливо оберегая потомство от многочисленных врагов, матери со своими выводками уходили на островки посреди озер, куда не могли добраться ни хищные звери, ни люди. По берегам, в зарослях осоки, укрывались ослабевшие, больные самцы. Вместо сильных крыльев с толстыми и длинными маховыми перьями у них в ту пору торчали лишь жалкие отростки. Сейчас птицы не могли подняться в воздух и только бегали по земле, беспомощно растопырив лишенные оперения крылья. Но на воде они чувствовали себя по-прежнему хорошо. Почуяв врага, они, ныряя, отплывали подальше от берега и там пережидали опасность.

Молодежь охотилась на «линьков» ватагами. Кто-нибудь выслеживал птицу и, вспугнув, гнал ее в ту сторону, где поджидала засада. Вот тогда-то и начиналась веселая потеха! Гусь в страхе громко гоготал, преследовавшие его девчонки визжали, мальчишки радостно горланили. Самцы были хитрые, они норовили забраться в заросли осоки, до крови резавшей голые ноги охотников. Но охотничья страсть так сильна, что и юноши и девушки бесстрашно лезли в гущу осоки, не боялись самых топких мест, а если птице удавалось добежать до воды, пускались вплавь за ускользающей добычей. В этом году Тибу решил отправиться на дальнее озеро, которое пользовалось дурной славой. Его окружали топкие болота, а берега густо заросли камышом и осокой. Топи не подпускали к озеру ни людей, ни лесных хищников, и птицам здесь было раздолье. Два поселившихся в этом потаенном уголке коршуна ревниво оберегали свои владения от соперников. Иногда сюда залетал их сородич. Тотчас же возникала схватка, в воздухе клубком кружились сцепившиеся в смертельной борьбе хищники, и перья их разлетались во все стороны.

Сюда-то и привел Тибу свою ватагу, подобранную из самых смелых сверстников. В их числе была Ясная Зорька, внучка колдуньи, умершей от голода весной. Тибу охотно взял ее с собой на промысел. Она считалась самой ловкой среди всех девушек стойбища, и не случайно ожерелье из клювов добытых ею гусей было у нее длиннее, чем у сверстниц. Тибу удивлялся ее удальству, а девушке льстило, что настоящий, уже прошедший обряд посвящения охотник хочет дружить с нею. Как-то всегда получалось так, что они оказывались рядом.

Выбрав пригорок для стоянки, Тибу назначил, кому с кем идти, указав места, удобные для ловли. Потом все по двое, по трое разошлись в разные стороны. Ясная Зорька опять оказалась в паре с Тибу. Они направились к одному из заливчиков озера, заросшему особенно густым и высоким тростником. Берега тут были такие болотистые, что не подсыхали даже в это жаркое время года. Зорьке и Тибу приходилось брести по воде, перепрыгивая с кочки на кочку, зато они знали, что это добычливое место. Ведь ни лисе, ни рыси, боявшимся воды, сюда не пробраться, значит, птицы здесь будет вдоволь.

Когда молодые охотники приблизились к зарослям, оттуда, и справа и слева, послышались звуки, напоминавшие покашливание, которое издают гуси в эту мучительную для них пору.

Хотя ни девушка, ни юноша не сказали друг другу ни слова, но оба думали об одном и том же: как добыть сегодня побольше гусей? На этот раз их манила не богатая добыча, которой можно было бы похвастаться перед сверстниками, а только гусиные клювы. Среди молодежи издавна велся обычай дарить эти клювы украдкой от всех избраннику своего сердца. Ясной Зорьке в этом году предстояло обзавестись своей землянкой. Тибу тоже еще жил в землянке матери. Поднести ожерелье из клювов — значило посвататься, а принять дар — означало дать согласие. Дарили клювы не только юноши. И для девушки не считалось постыдным повесить на шею юноши такое же украшение. Тибу и Зорька, втайне друг от друга, решили обменяться такими ожерельями.

Гуси очень чутки, а подкрадываться к ним приходилось по шуршащей осоке. Правда, сегодня помогал ветерок. Нужно было дождаться, пока он зашумит жесткой травой, и в это время продвинуться на несколько шагов, а потом опять замереть на месте, терпеливо ожидая нового порыва ветра. В густых зарослях охотиться вдвоем за одним гусем было неудобно, поэтому Зорька и Тибу разошлись в разные стороны. Зорьке попался хитрый гусь, но, как он ни таился, девушка добралась до него. Чтобы спастись от нее на воде, гусь метнулся к озеру. Позволить гусю нырнуть — значит потерять его. Вытянув руку, девушка прыгнула за птицей и провалилась в вязкую, холодную, как лед, трясину. К счастью, в топь ушли только ноги, а тело легло плашмя на зыбко колышущуюся сеть из густо переплетенных между собой корней болотных растений. Если бы Зорька не успела распластаться на осоке, ее тотчас затянуло бы под заросли. Сейчас она на время спасла себя, но это была лишь отсрочка смерти. Под тяжестью ее тела переплетенные под водой корни медленно расходились…

Ясная Зорька принялась кричать, зовя на помощь Тибу. Над ее головой однообразно шелестела осока и, казалось, крики запутывались в зеленых стеблях. Девушка чувствовала, как под ней подается зыбкая опора. Услышит ли ее Тибу? Поймет ли, откуда раздаются крики? Успеет ли добраться до нее?.. Снова и снова звала девушка своего друга. Вода начинала заливать ее, ноги стыли в ледяном холоде непрогретой топи. Охотнице удалось осторожно перевалиться на спину, и тело ее легло на новое место, где сеть корней была еще прочной. Но скоро вокруг нее опять стала скапливаться вода. Девушка еще немного передвинулась в сторону… Неужели не придет спасение?!

Ясную Зорьку охватило отчаяние, и она даже перестала кричать. Будь что будет! Но, когда болотная вода подступила к груди, ей стало так страшно, что тело ее само невольно сделало судорожное усилие, и она передвинулась на новое место…

Тибу услышал ее крики, но добраться до девушки по трясине удалось не сразу. Все же он подоспел вовремя. Он приволок три длинные жерди, которые догадался подобрать по пути. Положив жерди поперек, он лег на них и схватил Зорьку за руки. Осторожно, стараясь не делать резких движений, он медленно подтягивал девушку к себе, перехватывая ее руки все выше и выше. Он не знал, сколько прошло времени в этой борьбе с трясиной. Наконец топь выпустила закоченевшие ноги девушки. Упираясь коленками, Зорька выползла на жерди. Потом, немного отдышавшись, спасенная и спаситель выбрались на твердую землю. Девушка принялась сушить набухшую в воде одежду. Горячее солнце быстро согрело Зорьку и уняло дрожь. Когда вечером Тибу и Зорька вернулись к месту общего сбора на пригорке, и им, и сверстникам было понятно, что, после того как Ясной Зорьке сделают землянку, не кто иной, как Тибу, поселится в ней. Старательно подражая женщинам, девушки хлопотливо хозяйничали у огня. Надо было ощипать перья, выпотрошить птицу, отделить грудку и коптить тушки в дыму — словом, сделать все так, как делали их матери на стойбище во время весенней охоты на гусей.

Ау не зря отпустил Тибу из охотничьего лагеря — пожалуй, никогда еще добыча «линьков» не была такой обильной, как в этом году.