Приключения осинового кола, или Буратино на Службе Святой Инквизиции - Демченко Евгений - Страница 2

А постоянные детские визги и плач, как утверждают знакомые психоневрлологи, действуют на нервы столь же благотворно, что и звуки моего драгоценного ящика — так что как-нибудь переживу эту потерю.

Но теперь — теперь у меня нет ни детей, ни шарманки. О, Боже всемогущий!

Придя домой, в тесную каморку, где единственным украшением интерьера было аллегорическое панно "Дэн Браун в аду" — оно висело прямо над камином, и горевший в нем огонь значительно усиливал впечатление, Старый Карло с ужасом осознал, что или он займется изготовлением детей прямо сейчас, или… он даже боялся подумать об этом «или».

Из подручных материалов имелся только толстый, плохо обструганный осиновый кол, все еще торчащий у Карло из живота.

Бог сделал женщину из Адамова ребра. Почему бы мне не сделать себе жену из осинового кола, тем более что он в настоящий момент является в некотором смысле частью моей анатомии?

А с другой стороны, к чему столь долгий и запутанный процесс? Зачем делать женщину, чтобы потом с ее помощью делать детей, когда можно прямо так, сразу, взять, и выстругать себе сына?

Эта новаторская идея так увлекла Карло, что он, схватив рубанок и топорик, пыхтел, сопел и ухал почти два часа — даже не присев на минутку передохнуть. Когда же сын был практически готов, старик утер со лба холодный пот и примостился на колченогий табурет. Еще через секунду он, громко вскрикнув от боли "O, sancta simplicitas!", помянул недобрым словом мерзкую старушонку.

После чего, скорчив стоическую мину, выдернул злокозненный старушкин колышек — длинный, острый и, разумеется, необыкновенно осиновый — из того самого места, которое обычно соприкасается с табуреткой.

— Что же мне сделать из тебя моему сыну? — почесал он в затылке. — Может быть… — но тут же устыдился своих богопротивных помыслов, и пришел к благочестивой мысли, что лучше всего будет соорудить из этой штуковины нос.

— Вот тебе шортики, курточка и колпак, — умиленно глядя на результат своих трудов, произнес Папа Карло и смахнул скупую слезу. — Раньше они принадлежали милой обезьянке, которую я, в бытность шарманщиком, водил за собой — несчастная не выдержала трехсот исполнений "Аве Мария" в день и повесилась на своем поводке! Как видно, все, что ни происходит — к лучшему! Разве был бы у меня сын, и разве было бы у меня во что его одеть, если бы меня самого не линчевали на улице, а моя обезьянка не удавилась? Воистину, в том великая мудрость Провидения!

— А теперь, — продолжал он, — тебе необходимо получить отличное образование — мой сын просто не может ходить неучем! Срочно отправляйся в школу — нет-нет, погоди, все-таки вначале не забудь одеть хотя бы шортики! Вот так. И курточку с колпаком, и вот тебе книга. В школе нельзя без книги — все равно какой, главное сам факт ее наличия. К счастью, у меня завалялся раритетный экземпляр «Некрономикона» — это очень полезная книга, что бы там не думала на этот счет Святая Инквизиция — ведь для того, чтобы противостоять Злу, необходимо знать все его увертки и уловки. Держи.

Из-под плинтуса вылез Старый Таракан — его хитиновый панцирь, некогда огненно рыжий, был седым, а усы свешивались по обе стороны морды, как у Тараса Шевченко.

— Идя по дороге, не забывай считать фонари и читать вывески — это обучит тебя грамоте и устному счету, так что ты сразу сможешь попасть в выпускной класс, возможно даже, аккурат к экзаменам, и это значительно уменьшит затраты на твое образование, — сказал Мудрый Таракан.

— И не возвращайся без аттестата зрелости! — воскликнул ни с того ни с сего возбудившийся такими перспективами Папа Карло. — Если аттестат будет с тройками — тоже не возвращайся. Мне, чтоб ты знал, очень понравилось делать детей — и мне доставит гораздо больше радости сделать себе еще одного сына, нежели тащиться к директору школы из-за имеющегося оболтуса. Удачи!

Буратино — а именно так носатое полено, не знавшее досконально человечьих обычаев и человеческих имен, зачем-то окрестило себя (Папа Карло забыл дать сыну имя — простительная оплошность для любого молодого отца!), радостно выскочило из каморки и, весело подпрыгивая на одной ножке (вторая получилась короче на пять дюймов) — понеслось по улице.

— Нет-нет! Куда же ты, ээээ…. как тебя там… — расстроено кричал вслед ему Папа Карло. — Школа в другой стороне! Ты бежишь в сторону Книжной Барахолки и Культурного Центра Кукрыникса-Шмукрыникса! Немедленно вернись обратно!

Затем старик раздосадовано махнул рукой и всерьез задумался о том, что из табуретки, если разобрать ее на составные части, мог бы получиться еще один сын — возможно, более послушный. Таракан с ним согласился.

— Спешите видеть! Только один раз и только сегодня! Театр Политической Карикатуры Доктора Изобразительно-Искусственных Наук Кукрыникса-Шмукрыникса! Чрезвычайно смешные карикатуры на Гарибальди, Макиавелли и Венецианского дожа — всего за четыре сольдо!

Надо ли говорить, что Буратино тут же продал Некрономикон за четыре сольдо какому-то слоняющемуся без дела любознательному монаху, кажется, Бертольду Шварцу?

Доктор Изобразительно-Искусственных Наук Кукрыникс-Шмукрыникс был, прямо скажем, существом необычайным. С первого взгляда можно было подумать, что он неимоверно толст и бородат. Приглядевшись получше, однако же, вы понимали, что Кукрыникс-Шмукрыникс был Франкенштейном — он состоял сразу из трех художников, из которых, после некоторого несчастливого для них происшествия — а именно, непредусмотрительно опубликованной карикатуры на семейство Борджиа — запчастей осталось примерно на полтора человека. Чтобы никому из троих не было обидно — ничего не было выброшено, и все полтора комплекта были сшиты в одно-единственное тело. Борода же прикрывала уродливый шов, пересекавший горло, и торчащую из живота третью ногу.

Главный Творческий Секрет Кукрыникса-Шмукрыникса заключался в открытии, что если нарисовать кого-нибудь голым и с маленьким членом, то всем будет очень смешно. Если же нарисовать не просто кого-то, а какую-нибудь знаменитость — то все вообще животики надорвут.

Первый из трех художников, составлявших Кукрыникса-Шмукрыникса, умел худо-бедно рисовать голову и туловище, второй пририсовывал получившейся заготовке комический член, а поскольку портретное сходство всегда оставляло желать лучшего, то, чтобы никто не обознался, третий художник — единственный, знавший буквы, делал хлесткую подпись. Например: "Энто голый граф Сфорца!". Или такую: "Смотрите, Дизраэли бес трусоф!"

Публика ухохатывалась.

Правда, злопыхатели утверждали, что жанр микрофаллической полит-карикатуры на самом деле был изобретен древнегреческими скульпторами, изображавшими политических лидеров и прославленных воинов соседних недружественных стран так, что посетители музеев до сих пор иногда обделываются со смеху в зале античного искусства.

Буратино, вместе со всеми, купившими билет на представление, вошел в зал и принялся рассматривать карикатуры, коих было видимо-невидимо. Практически, здесь можно было обнаружить портрет кого угодно мало-мальски известного.

Кроме членов семейства Борджиа — по понятным причинам.

Стараясь рассмотреть микроскопические подробности Джузеппе Гарибальди, Буратино и не заметил, как подошел к карикатуре вплотную и проткнул ее своим длинным носом.

Публика приглушенно ахнула. На горизонте появился злой — точнее, очень злой, Кукрыникс-Шмукрыникс.

— Ах ты, маленький вандал! — гневно воскликнул Доктор Изобразительно-Искусственных Наук, — за тот ущерб, что ты нанес мировому искусству, ты можешь расплатиться одним-единственным образом: ты прямо сейчас же отправишься на целлюлозо-бумажный комбинат, где из тебя сделают пачку высококачественной мелованной бумаги, на которой я смогу нарисовать множество новых злободневных карикатур!

Кукрыникс-Шмукрыникс уже было протянул к Буратино свою толстую волосатую лапу (на самом деле, сшитую из двух рук), как вдруг где-то на площади раздался вопль, полный боли и отчаяния — это Джузеппе Гарибальди, который инкогнито приехал в Рим, чтобы отомстить Кукрыниксу-Шмукрыниксу за позорную карикатуру, корчась и завывая, катался по мостовой. Буратино так и не дошел до школы и не получил должного образования, а потому не был силен в магии Вуду и не знал, что если проткнуть портрет голого человека носом, выструганным из натуральной осины, тем самым можно причинить имярек немыслимые физические и моральные страдания.