Сорок два свидания с русской речью - Новиков Владимир Иванович - Страница 28

Лучше совсем не пользоваться редким глаголом, чем так его профанировать.

Менее удачным оказалось выступление Тимофеева против выражения «продукты питания». Он писал, что «продукт» — это результат переработки: бензин — продукт переработки нефти и т. п. Так что же является «продуктом питания», конечным результатом пищеварения? — саркастически вопрошал сатирик и сам же отвечал: «Кажется, ясно». Вроде бы даже логично, но русский язык не прислушался, и сочетание «продукты питания» (в значении «продукты для питания») по-прежнему существует. Только, конечно, в официально-деловой речи. В быту мы не скажем: «Я пошел купить продуктов питания».

Другой идефикс был связан со словом «плащ». Плащ — это накидка без рукавов, — утверждал автор, а то, что мы с вами носим, должно называться «дождевик» или «пыльник». И опять был формально прав: посмотрите, в каких плащах скачут на экране мушкетеры — никаких рукавов. Но люди упорно называли «плащами» свои легкие пальто, и толковые словари признали это новое значение.

Так часто бывает: иные рыцари плаща и шпаги страстно борются с новыми словами или значениями, а те все равно легализуются в языке.

Есть свои идефиксы и у автора этих строк. Не нравится мне, скажем, что в слове «ракурс» ударение передвинули на первый слог, и я говорю так, как рекомендовал словарь Р. И. Аванесова и С. И. Ожегова в 1960 году: «ракУрс». Или вот слово «фОльга»: в том же словаре произношение «фольгА» отвергалось как неправильное. Потом как-то потихоньку его допустили в качестве равноправного варианта. А теперь вульгарная «фольгА» объявлена единственной нормой. Душа моя этого принять не может, поскольку в памяти прочно сидит четверостишие пушкинского друга Антона Дельвига:

Какая рифма: «Ольга — фольга»! И так хочется сохранить норму пушкинской эпохи! Но вот как-то в магазине попросил я у молодой продавщицы продать мне рулон «фОльги». И она просто не поняла, о чем речь, удивленно переспросила: «Что-что?» Пришлось поступиться принципами: «Ладно, давайте фольгУ!» Что ж, не буду навязывать другим своих вкусов. Готов к тому, что весь остальной народ будет говорить иначе. И пусть даже Ольга будет произносить «фольгА» и «рАкурс».

Не претендуя на совершенство

«В совершенстве владеет английским, французским и испанским языками» — можно прочитать или услышать сегодня о какой-нибудь важной персоне. Для искушенного филологического уха это звучит и помпезно, и пошловато. Грамотнее был бы вариант: «свободно владеет». А «в совершенстве» никто из нас не владеет и своим родным языком.

Носителю подлинной речевой культуры некогда кичиться безупречностью. Он то и дело сомневается в своей правоте, чуть ли не каждый день заглядывает в словари и справочники. Которыми, кстати говоря, надо еще уметь пользоваться. Вспоминается такой казус. Один маститый критик рецензировал роман Даниила Гранина «Картина». И придирался буквально ко всему. Нашел он в тексте редкое слово «принуда» (в значении «принуждение») и ну браниться. Мол, что за безобразие: такого слова даже в словаре Даля нет! Аргумент и сам по себе неубедительный: писатель может выйти за пределы любого словаря, он имеет право изобретать даже совсем новые слова. Да к тому же и ошибка. У Даля злополучная «принуда», конечно, имеется. Только ее надо искать не саму по себе, а в составе словарной статьи «принуждать». Ведь труд легендарного лексикографа строится по гнездовому принципу, то есть все однокоренные слова там группируются вокруг одного главного слова. Не зная этого, читатель рискует попасть в положение одной героини басни Крылова, не умевшей правильно пользоваться очками.

А бывает, что журналисты, возомнив себя знатоками истории языка, начинают поучать своих коллег, навязывая им неправильный вариант вместо правильного. Есть старинные выражения «власти предержащие» и «власть предержащая». Обозначают они высшую власть и используются главным образом иронически. Что зафиксировано и в словаре Ожегова, и в книге Н. С. и М. Г. Ашукиных «Крылатые слова» (где указан источник — Послание апостола Павла к римлянам). Не удосужившись даже заглянуть в эти справочники, некоторые товарищи начали мудрить на страницах прессы и по-школьному задавать вопросы: предержать что? Власть. Значит, правильно будет: «предержащие власть». Да упаси бог! С чего вы это взяли? Вы что, церковно-славянским языком владеете «в совершенстве»? Понимаете все грамматические формы во фразе «Всяка душа властем предержащим да повинуется»? А коли нет, так примите традиционную формулу в целом, как застывший иероглиф. Или совсем ею не пользуйтесь.

Да, прежде чем письменно поучать других, надо изучить, как говорится, историю вопроса. А устно никого поправлять вообще не следует, даже если он допустил явную ошибку. Потому что человеческое достоинство — ценность еще более высокого порядка, чем речевая культура. Доводилось мне слышать, как в ходе научной дискуссии дипломированные гуманитарии с неверным ударением произносят слово, обозначающее религиозный запрет: «тАбу». Можно ли съехидничать и переспросить: «Вы хотели сказать: табУ?» Нет, нельзя! Это будет поступок образованного хама, а не русского интеллигента, для которого существует незыблемое табу — никого не передразнивать, никому не делать замечаний по поводу его речи.

Хотя иногда так и подмывает. Очень раздражает ставшая ходовой формула «имеет место быть». Существует оборот «иметь место» (калька с французского «avoir lieu») со значением «быть, происходить». Суховатое, официальное выражение: «подобные факты имеют место» и т. п. И была раньше формула «имеет быть», означающая будущее время: «состоится». Например: «Эта встреча имеет быть в ближайшую субботу» (заметьте, в сегодняшней речи это явная стилизация «под старину»). А «имеет место быть» — это гибрид, нечто наподобие «козлотура» из сатирической повести Фазиля Искандера. В качестве шутки не работает, в серьезной речи выглядит уродливо. Надеюсь, прочтут меня люди и откажутся от этого речевого «кича».

Язык — не божество. Он больше подобен живому человеку. Пробует жизнь на вкус, экспериментирует, пересматривает свои былые нормы. Не так просто отличить ошибку от закономерного исторического сдвига. Мне всегда казалось, что конструкция «один из» не имеет множественного числа. А теперь можно услышать: «Булгаков и Набоков — одни из крупнейших писателей двадцатого века». Нормативно ли это?

Пусть сам язык ответит. После глагола «обратиться» все чаще опускают слова «с просьбой» или «с призывом»: «Ветераны обратились к губернатору предоставить им…» Пожалуй, это все-таки неправильно. А еще одна новинка последних лет — вставка лишнего местоимения «о том» перед союзом «что». «Президент заявил о том, что его позиция остается прежней». Не проще ли сказать: «заявил, что»?

Включаю «Эхо Москвы». Выступают две литературные дамы — издательница и писательница. Упоминают несколько книг, причем всякий раз обе они пользуются неизменным эпитетом — «совершенно замечательная». Режет слух, хотя явного нарушения языковых норм здесь вроде бы нет. Речевая бедность удручает. Мы осуждаем молодежь за жаргонизмы, но чем эпитеты «клевый» или «прикольный» хуже полу-интеллигентского клише «совершенно замечательный», ничего не говорящего ни уму ни сердцу?

Слова «начало» и «конец» исторически восходят к одному корню. Потому заканчиваю тем, чем начал этот разговор с читателями.

Лучшее средство от речевых недугов — любовь. К жизни и к слову. Счастлив тот, у кого с родным языком не унылое сожительство, а страстный, крепнущий с годами роман.