Восточное наследство - Анисимов Андрей Юрьевич - Страница 47

— Я и для тебя одежду набрал. Рост у тебя побольше, но, думаю, натянешь. Ночи пока еще прохладные, — сообщил он по дороге.

— Сазан ночью берет? — спросил Петр Григорьевич, садясь в машину.

— Ночью мы сомят попробуем, а сазан пойдет с рассвета, — заговорщически объяснил Козлов.

На улице стемнело. В городе зажглись фонари. Холода Ерожин не заметил, но, по сравнению с дневной жарой, температура упала.

Из города выехали быстро. Ерожин крутил головой, но ничего кроме темных полей различить не мог. Через двадцать минут «Волга-универсал» Козлова свернула с асфальта.

— Уже приехали? — удивился Ерожин.

— Тут рукой подать, — ответил Козлов, вылезая из машины.

Пока он вытаскивал донки, удочки и остальные приспособления для уничтожения подводных жителей, Ерожин подошел к арыку. Лягушки квакали с остервенением. Вслушиваясь в журчанье мощного потока, Петр Григорьевич припоминал телефонный разговор и соображал, как вписывается новая информация в это странное дело.

— Идите, переоденьтесь, — позвал Козлов.

Ерожин натянул на себя шерстяные трикотажные брюки, толстый свитер из верблюжьей шерсти и почувствовал приятное тепло. Размазывая по щекам комаров, он с любопытством наблюдал, как напарник закидывает в поток арыка тяжелый свинец грузил, как устанавливает удилища донок и мостит на них колокольцы.

— На кого ловим сома? — поинтересовался Ерожин.

— На лягушку, — ответил Козлов.

Они уселись на глину берега, еще теплую от дневного солнечного накала, и прислушались.

Лягушки смолкли. Звенящая обволакивающая тишина. Ерожин посмотрел вверх. На черном небе мерцали, светили, дрожали мириады звезд. Одна, чиркнув огненным хвостом, срезалась вниз.

— Что ты про Вахида думаешь? Куда он делся? — спросил Ерожин.

— Без понятия, — признался Козлов. — На повышение идти его не неволили, сам хотел.

Купить мог все. Денег на базаре себе на всю оставшуюся жизнь припас. Да он и не был очень жадным. Мог взаймы дать и забыть. Многие пользовались.

— Войны с местным кланом не затеял?

— Каким кланом? Жулье наше он в своем кармане держал. Зря не придирался. У него в городе врагов нет. Город небольшой, что случись — через день известно. А у тебя есть мысли?

Ерожин засомневался. Стоит ли раскрывать карты раньше времени? Вместо ответа он решил сам спросить.

— А в личном как? Не пойму, почему он в бобылях остался. Дом строил для кого? Для дочки?

Козлов ответил убежденно:

— Нет, не для нее. Фатима в дом и на порог не хотела ступить. У них отношения тягостные сложились.

— Почему?

— Возможно, потому, что слухам поверил, поверил, что дочь не от него. Времени ей мало уделял. Девчонка от рук отбилась. Подворовывала, подкуривала дрянь. Вахиду дочь прикрывать приходилось. Она на него злилась, он на нее. Но мне тоже кажется, что исчезновение начальника с личным связано. У него на сердце в последний год грусть. Бывало, хохму расскажут, он смеется, а в глазах тоска.

Правый колоколец звякнул, дернулся, затем замер и через секунду зазвенел все сильней и сильней. Козлов схватил удилище, подмотал катушку и, почувствовав напряжение лески, резко подсек. Катушка с треском стала разматываться.

— Здоровущий, — бросил Степан Павлович, продолжая манипулировать удилищем.

Но противник оказался сильным, тянул и тянул. Запас лески стремительно сокращался.

— Останови катушку! — вскочил Ерожин, увлеченный азартом момента.

— Не могу. Порвет! — дрожащим шепотом ответил Козлов.

Ерожин, не зная, чем помочь, топтался рядом. Катушка выпустила свой запас и со звуком, ранящим сердце любого рыбака, освободилась от лески.

— Ушел, — горестно вздохнул Степан Павлович и отложил пустое удилище. —Килограммов на тридцать, — снова вздохнул он.

— Жалко, — посочувствовал Ерожин.

И не успел договорить, на удилище возле него яростно зазвенел колокольчик. Петр Григорьевич поднял спиннинг, ухватил пробковую ручку. Подсек и медленно стал накручивать леску. Катушка проворачивалась с трудом, грузная живая тяжесть кругами ходила в глубине потока. Козлов схватил подсачек и, дрожа от нетерпения, встал у самой кромки воды.

В какой-то момент Ерожин ощутил рывок.

«Порвет!» — пронеслось в голове. Он отпустил катушку, немного ослабив напряг лески, и опять принялся наматывать на себя. Минуты три-четыре длился поединок человека и рыбы.

Наконец в темной воде показалась черная усатая голова. Козлов ловко подставил подсачек, и длинное скользкое туловище сома очутилось на берегу. Сом лежал на траве, поблескивая бусинками глаз. Только один ус у него шевелился и подергивал. Из губы рыбы торчал мощный тройник.

— На сколько потянет? — поинтересовался Ерожин.

— Сейчас взвесим, — ответил Степан Павлович и побежал к машине. Вернулся и, зацепив крючком безмена за жабры, поднял сома.

— Чуть меньше десяти. С почином тебя, Петр Григорьевич. Действовал как опытный рыбак, а прибеднялся, — пожурил Козлов.

— У сыщика должна в башке работать машинка, что управляет нервами. Отчего сходит рыба? Нервы не выдерживают. С бандитом также: зацепил и наматывай понемногу, пока наружу не вытащишь.

— Я тоже не рвал, а упустил.

— Слишком крупный хватанул. Леска слаба.

Козлов принес сетчатый садок и, отцепив ножом тройник, отправил усача в воду.

— Уха плавает, — удовлетворенно крякнул Степан Павлович.

Сполоснув руки от сомовой слизи, он принялся отлаживать порванную снасть. Ерожина стало клонить в сон. Прошлую ночь в автобусе он поспал часа три, до этого — самолет.

Временной пояс запутал организм, сбил привычный ритм дня и ночи. Козлов, заметив широко позевывающего напарника, разложил сиденье и расстелил спальник.

— Спать подано, — сообщил он.

Ерожин улегся и, с удовольствием застегнув себя в теплом мешке, моментально уснул.

— Поел бы. На пустой живот плохой сон, — предложил Козлов и, получив в ответ равномерное сопение, отправился ловить новую порцию лягушек для приманки.

Ерожин проснулся рано. Козлов уже шуровал на берегу с костром. Приятный запах дымка проникал в машину. Вставать не хотелось.

Петр Григорьевич выспался, и вместе с приливом сил пришла мысль, что он слишком долго живет монахом. Такое длительное воздержание московскому сыщику было совершенно не свойственно. Не случись трагедии с Михеевым, как знать, у них с Надей все бы уже и приключилось. Но представить Надю рядом с собой в постели Петр Григорьевич почему-то не мог. Зато легко представил Мухобад, ее смуглую кожу, маленькую грудь, представил ее пунцовое смущение в момент раздевания. Так себя можно бог знает до чего довести, решил Ерожин и, резко расстегнув спальник, пружинисто выскочил из теплой кабины.

Над арыком плыло белое покрывало тумана. Местами туман съезжал на берег, размывая его очертания.

— Иди уху хлебать, — позвал Козлов. — Я все же за ночь трех сомят выудил, на уху хватило. Твой в садке.

Ерожин с удовольствием похлебал перченую вьюшку. От коньяка отказался. Предстоял напряженный рабочий день. Он подошел к арыку.

Теперь, когда рассвело, удалось разглядеть окрестности. За ровной лентой воды шириной не более десяти метров тянулась бесконечная степь, переходящая на горизонте в розовую цепь гор.

— Как называются те горы? — спросил Ерожин.

— Крыша мира. Памир, — ответил Козлов.

Ерожин нагнулся, чтобы умыться, и вздрогнул от мощного удара по воде.

— Не пугайся. Твой сом бунтует, — рассмеялся Степан Павлович.

Ерожин приподнял садок, полюбовался своим трофеем и пошел вверх по берегу. Он хотел припомнить, когда вот так последний раз просыпался на природе, и не мог. Москва втянула, как осьминог, понемногу высасывая столичными щупальцами жизненные соки. «Распутаю дело, махнем с Надей куда глаза глядят. Сядем в машину, возьмем палатку, спальники, и таким же утром — вон из города», — помечтал Ерожин.

— Бери удочки. Сазана проспишь. — Козлов уже уселся над донками, смачно дымя сигаретой.