Битвы по средам - Шмидт Гэри - Страница 16

— Что с ним надо сделать?

— Нельзя же, чтобы он оказался победителем.

— Это верно, победить он не должен. Но мне всегда жаль, что Шекспир не придумал и для него хороший конец. Пусть бы и чудищу тоже досталась капелька счастья. Но для этого нужно, чтобы сам он изменился, чтобы стал лучше, чем думает о нём Просперо. Мы все иногда бываем ужасны. И нашу ужасную сущность Шекспир воплощает в этом образе, в Калибане. Но в каждом человеке есть и другая сущность. Та, что после поражения позволяет душе вырасти, стать лучше. Вот я и думаю, что хорошо бы в конце пьесы увидеть, как меняется Калибан.

Она захлопнула книгу.

— После поражения никто не вырастает, — возразил я. — Поражение — это конец.

Миссис Бейкер улыбнулась.

— Две недели назад прошли первые испытания ракеты-носителя «Сатурн-5». Меньше года назад мы потеряли трёх астронавтов, но уже испытываем новую ракету, чтобы в один прекрасный день пройти по Луне, чтобы расширить пределы нашего мира. — Она вдруг закрыла лицо руками и сквозь пальцы договорила: — Шекспир порадовался бы такому исходу.

А потом она отняла руки от лица и спрятала книгу в нижний ящик стола. Мы молчали, и в классе было тихо, только дождик шелестел за окном.

— Спасибо вам за пирожные, — сказал я.

— Не действует по принужденью милость, — ответила учительница. — Как тёплый дождь она спадает с неба…

Миссис Бейкер смотрела на меня и улыбалась неучительской улыбкой. Опять.

И тут в класс вошла миссис Биджио. То есть не совсем вошла. Она остановилась на пороге, прислонившись к дверному косяку, одна рука — возле губ, другая — на ручке двери. Пальцы дрожат.

Миссис Бейкер вскочила.

— Эдна! Нашли его?

Миссис Биджио кивнула.

— Он жив?..

Миссис Биджио открыла рот, но ответить не смогла. Нет, она не молчала, она издавала какие-то звуки, я не возьмусь их передать или описать. Звуки горя. Если вы их услышите, непременно узнаете.

Миссис Бейкер подбежала к ней, обняла, довела до своего стула, усадила, вернее выпустила из рук, а миссис Биджио осела, точно сдувшийся воздушный шарик.

— Идите домой, мистер Вудвуд, — сказала миссис Бейкер.

И я ушёл.

Но те звуки я никогда не забуду.

На следующий день я узнал, что муж миссис Биджио погиб во Вьетнаме, на какой-то безымянной высоте, ночью. Он был разведчик. И просто не вернулся с задания. После его гибели командиры решили, что эта высота не такая уж важная. И не стали за неё сражаться.

Спустя три недели тело морского пехотинца, старшего сержанта Энтони Биджио доставили на родину. Его похоронили на кладбище возле собора Святого Адальберта, где он когда-то крестился, а потом венчался. В «Городской хронике» на первой странице поместили фотографию миссис Биджио. В одной руке она держала свёрнутый треугольничком американский флаг, который до этого был накинут на запаянный наглухо гроб. Другой рукой она закрывала лицо.

Ещё через два дня в «Городской хронике» появилась другая фотография: на здание католического приюта, где жила Мей-Тай, напали какие-то вандалы. Они написали на фасаде большими чёрными буквами: «Вьетнамцы — вон отсюда! Убирайтесь домой!»

В «Буре» вполне правильный, хороший конец: Просперо позволяет королю встретиться с сыном, позволяет Миранде найти свою любовь, наказывает злого герцога, отпускает на волю Ариэля и возвращает себе герцогский титул. Все, кроме Калибана, счастливы, здоровы, прощены, все уплывают восвояси за море. Никаких бурь, полный штиль. Счастливый конец.

У Шекспира.

Но на самом деле всё не так.

Потому что волшебников в жизни нет. Да и волшебного мало.

И милость иногда вовсе не действует — не важно, по принужденью или без. Не действует, и всё тут.

Декабрь

В первую среду декабря из динамиков донёсся голос мистера Гвареччи. Он объявил, что в январе всем учащимся средних и старших школ штата предстоит пройти тестирование для определения уровня знаний, умений и навыков. Поэтому в каникулы все мы должны усердно заниматься и выполнить пробные тесты по всем предметам. Нельзя ударить в грязь лицом, нельзя подвести родную школу! Он не сомневается, что ученики вверенного ему учебного заведения приложат все силы и оправдают его, директорские, надежды!

Не скажу наверняка, но, по-моему, глаза у миссис Бейкер стали квадратными.

Остальные утренние новости оказались скучными, как декабрьская морось за окном. Мистер Гвареччи это, видимо, понимал и решил напоследок нас развлечь: прочитать послание от миссис Сидман. Всем нам она пожелала прекрасного праздничного настроения в эту чудесную праздничную пору. Она надеется, что даже сейчас, во время войны, мы сможем на досуге — то есть на каникулах — поразмыслить над такими глубокими и значительными понятиями, как мир и добрая воля. Она искренне в нас верит!

Мистер Гвареччи добавил, что письмо это миссис Сидман прислала из Коннектикута, где она в тиши и уединении приводит в порядок себя и свои мысли.

На самом деле и без письма миссис Сидман вся школа пребывала в приподнятом, праздничном настроении. В вестибюле на первом этаже мистер Вендлери установил огромную ёлку и обкрутил её серебряными гирляндами. С каждой ветки свисали крупные, величиной с грейпфрут, шары — на этот раз пластмассовые, потому что в прошлом году мистер Вендлери своими глазами видел, как скверно брат Дуга Свитека поступил со стеклянными. Там, где шары висели пореже, серебрились и развевались от сквозняка мишура и дождик, а когда входная дверь хлопала особенно сильно, нити слетали, кружились по вестибюлю и вылетали на улицу. Мистер Вендлери явно полагал, что зелень ёлке не к лицу, поэтому не только понавешал на ветки всё что можно, но и щедро опрыскал их искусственным снегом. Словно в наших краях снег зимой — обычное дело. Хотя снег на Лонг-Айленде ни на одно Рождество не выпадал — с самого Иисусова рождения.

В противоположном конце вестибюля установили ханукию — это такой еврейский девятисвечник, тяжёлый и старинный, который принадлежит семье мистера Шамовича уже больше двухсот лет. На бронзовых чашечках застыли потёки белого воска от свечек, истаявших ещё в России. Мы рассматривали ханукию, стоявшую, как положено, на белом льняном покрывале, бескрайнем как сама История, и, казалось, чуяли сладковатый запах воска из тьмы веков.

За первую предрождественскую неделю второклассники склеили множество разноцветных бумажных цепей, и их развесили по всем холлам и коридорам младшей и средней школы. А четвероклассники навырезали ханукальных светильников из картона и обернули их блестящей алюминиевой фольгой. Первоклассникам поручили сделать для каждой свечки «огонь», и скоро блестящие ханукии красовались над дверью каждого класса. В пятом классе учится Чарльз, который не только умеет собирать по кабинетам грязные тряпки и губки, но и обладает потрясающим каллиграфическим почерком, поэтому в него влюблены все девчонки в обоих пятых классах и даже некоторые шестиклассницы. Просто за то, что он умеет красиво, с завитушками, написать «Счастливого Рождества!» и «Весёлой Хануки!». Эти надписи появились на всех стенах в школьных коридорах, и преданные поклонницы тайком обводили и подкрашивали буквы, чтобы выразить искусному художнику свою безмерную любовь.

Данни Запфер сказал, что его от этих дур тошнит и вот-вот вывернет наизнанку.

Во всех уголках школы ощущалось приближение праздников. Стёкла в дверях каждого класса разукрасили фигурками из гофрированной бумаги. Мистер Петрелли повесил на свою дверь гирлянду из мигающих фонариков, а на подоконник поставил ханукию с оранжевыми лампочками. Мистер Лудема у нас родом из Голландии, так что поставил на подоконник деревянные башмаки и набил их сеном — для ослика — и углями, наверно потому, что он классный руководитель брата Дуга Свитека. По голландской легенде, плохим детям на Рождество достаются одни угольки.