Мой мужчина - Линдсей Джоанна - Страница 20

— Но она же красавица!

— Так женись на ней сам!

— Еще не хватало!

— Почему нет? «Она же красавица», — передразнил Чад.

— Для меня она слишком молода.

— А для меня слишком глупа. Может, решим наконец, что никому из нас она не подходит, и отправим ее с мамашей восвояси? Кстати, неужто они все еще на ранчо?

— Нет, — буркнул Стюарт, — в конце прошлого месяца я отправил их домой. Правда, Луэлла готова была болтаться у нас хоть до скончания века, но ее папаша в конце концов рассердился и потребовал своих дам назад. Только поэтому я и не оглох.

— Значит, я могу спокойно возвращаться? Что ж, так тому и быть. Вот налажу все у Рыжей — и домой.

— Я же сказал, что пошлю одного из…

— Отец, я не брошу дело недоделанным.

— Вижу, что у тебя на уме, — нахмурился Стюарт. — Хочешь остаться, чтобы на свободе поухаживать за мегерой.

Как можно ставить крест на женщине вот так сразу, не дав ей и шанса, сердито подумал Чад.

— Давай наконец договоримся! Я буду рад получить твое одобрение, но.., знаешь, как говорят? На нет и суда нет.

— Не забывай, что приведешь жену под мою крышу. Это значит, что у меня есть в этом вопросе кое-какое право голоса.

— А кто сказал, что приведу? Я с радостью выстрою для своей жены собственный дом, и тогда тебе не придется терпеть ее в своем.

С минуту Стюарт раздумывал над услышанным, потом вдруг усмехнулся:

— А что, идея мне нравится! Живи как хочется, и если тебе не по душе размах моей империи, просто наделай мне внуков, да побольше. Уж они помогут деду расширить границы.

— Хочешь внуков — дай мне возможность жениться на ком хочется, иначе дождешься их не скоро.

— А ты не забудь заглянуть в гости. — Стюарт наконец улыбнулся и дружески хлопнул сына по спине.

Если это был ответ, то весьма уклончивый, но Чад и не ждал ничего другого. Отец любил оставлять для себя запасной выход. Пусть его! Главное, что они снова на дружеской ноге.

Глава 19

Рыжая как раз спускалась по лестнице с намерением уделить капельку внимания и другим гостям, когда наверху поднялся шум. Пришлось повернуть назад. Возле одной из комнат, выделенных для племянниц, она наткнулась на Эллу Мей. При виде Рыжей горничная пожала плечами:

— На вашем месте я бы не вмешивалась. Знаете, как говорят: воспитывай дитя, пока оно лежит поперек лавки, потом будет поздно.

Рыжая заколебалась, покусывая губу. Шум был такого рода, что вмешаться хотелось.

— А если они.., скажем, исцарапают друг друга?

— Пусть, — невозмутимо ответствовала горничная. — Кошки в переулке только и делают, что царапаются, и ни одна еще от этого не умерла. Не бойтесь, девчонки не умеют как следует драться, так что до тяжких телесных повреждений не дойдет.

— Понятно…

Слово вырвалось само, но понятно не было. За дверью дрались совсем не девчонки, а взрослые женщины. Это, а также то, что совсем недавно случилось у дверей дома, давало понять, что по крайней мере с одной из новообретенных племянниц будут проблемы. Проблем Рыжая не боялась, вот только до сих пор не сталкивалась с такой, как эта.

Это все братец, думала она растерянно. Его вина.

Рыжая никогда не обольщалась насчет Мортимера, в том числе его отцовских качеств. Он просто не мог стать хорошим, разумным отцом — как не был хорошим братом. С ранних лет он избрал подругой детских игр сестру-двойняшку Рыжей, а ее самое просто не замечал и если удостаивал внимания, то только чтобы напомнить, до чего она ему чужая. Этим он взрастил в ней ненависть, которая не остыла и в разлуке. Если история повторилась с детьми Мортимера, жаль бедняжку Мэриан.

Невыносимые отношения в родном доме вынудили Рыжую искать прибежища на стороне, где угодно, лишь бы подальше от брата. Не питая ни капли любви к Фрэнку Данну, она приняла его предложение только потому, что он готовился перебраться на Запад. Для Рыжей это был благословенный путь к иной жизни, возможность начать все сначала так далеко от ненавистного Мортимера, как только позволяла жизнь. И судьба улыбнулась ей. На Западе, все еще по-настоящему диком, она нашла мир и покой, а с ними отчасти и счастье. Чтобы забыть окончательно, Рыжая разорвала все связи с семьей и очень надеялась, что они никогда не будут возобновлены.

Конечно, нет ничего доброго в том, чтобы бессовестно воспользоваться чувствами хорошего человека. Но она воздала Фрэнку сторицей, став образцовой женой. Всю душу вложила она в новый дом и ни разу не упрекнула мужа за то, что по его вине осталась бездетной (по крайней мере так утверждали доктора). Он сам упрекал себя, а потому был вдвойне ласков с Рыжей. Иными словами, брак удался вопреки всему. До самого последнего дня Фрэнк Данн считал себя счастливчиком.

Сама Рыжая не могла бы, положа руку на сердце, назвать себя счастливицей, но понимала, что и ей можно в чем-то позавидовать. Никогда она не давала волю грешным мыслям, и если другой заставлял сердце биться чаще, это было ее — и только ее — секретом.

Ох уж это сердце! Когда накануне вечером Стюарт Кинкейд постучал в дверь и, можно сказать, напросился на ужин, оно забилось как сумасшедшее. Один Бог знает, как Рыжей удалось продержаться весь вечер, ни разу не выставив себя дурочкой.

Ну не то чтобы совсем уж ни разу… Она хихикала, когда он шутил, и порой краснела как девчонка, чего до сих пор за ней не водилось. Она то и дело запиналась в разговоре. Хорошо хоть, не побила тарелки! Но ведь до сих пор ей ни разу не приходилось бывать со Стюартом наедине — всегда кто-нибудь находился поблизости.

Рыжая ожидала, что так оно будет и в этот вечер, ведь на ужин был приглашен не только сам Стюарт, но и его провожатые. Откуда ей было знать, что им по штату не положено есть за одним столом с хозяином? Короче, так уж вышло, что, спустившись к ужину, она обнаружила в столовой только одного гостя и совершенно растерялась.

Стюарт, конечно, не догадался об истинной причине ее смущения. Он все списал на чувство вины. Еще бы, ведь Рыжая, можно сказать, месяцами прятала его сына, прекрасно зная о поисках и обещанном вознаграждении. Не то чтобы он прямо обвинил ее в этом, разве что намеками. Он также не поставил ей это в вину. Выслушав сбивчивые объяснения, он лишь мягко пожурил Рыжую за то, что та не обратилась прямо к нему. Что бы он был за человек, если бы по-соседски не помог ей в тяжелое время?

Они засиделись допоздна, а когда стало ясно, что в этот вечер Чад не появится, пришлось предложить Стюарту и ночлег. Телохранители отправились ночевать к работникам, но нельзя же было отправить туда и крупнейшего скотовода в округе! Рыжая всю ночь не сомкнула глаз, остро ощущая присутствие желанного мужчины, пусть даже спавшего этажом ниже. Утром она не решилась сесть с ним за завтрак, да и весь день держалась как можно дальше, так что они не виделись до самого появления Чада и племянниц.

Что это оказались за племянницы!

Никто не заметил бы, что это двойняшки. Рыжая смутно помнила время, когда ей не удавалось различить Аманду и Мэриан. Теперь они были так непохожи, как дети разных родителей.

В первый момент Рыжая приняла Мэриан в ее убогом наряде за прислугу (в самом деле, Элла Мей выглядела представительнее!). Только присмотревшись, можно было заметить некоторое сходство между сестрами, и она сразу же пожалела бедняжку.

Зато Аманда выросла в такую красотку — глаз не отвести. В детстве все обещало, что обе сестры будут прехорошенькими, но, увы, это сбылось только в отношении одной. Ее избалованность тоже достигла именно того уровня, какого Рыжая и ожидала. В этом Аманда пошла в свою другую, ныне покойную, тетку. Можно было с легкостью вообразить себе ее жизнь под крылом любящего отца, потакавшего малейшему желанию, исполнявшего любую прихоть. Про себя Рыжая назвала ее бешеной кошкой, а Мэриан — забитой мышкой, но теперь, слушая шум за дверью, усомнилась в своих выводах. Мышке не свойственно вступать в драку с кошкой.