Казино «Dog Ground» - Анисимов Андрей Юрьевич - Страница 5

Семейство Рэй обитало в переулке Сивцев Вражек. Мы застали Людвигу Густавовну за последними штрихами туалета:

— Я приношу глубокие извинения, но в моем возрасте макияж призван не подчеркивать, а скрывать.

Еще десять минут, и я закончу работу над своим портретом.

Мы с папой уселись на полукруглый диванчик и стали оглядываться. Напротив нас, на стене, в массивной раме надменно щурился супруг хозяйки дома Адольф Рэй. Людвига Густавовна потеряла мужа в самом конце войны. Траурный треугольник пришел из Берлина. Адольф Иванович Рэй прошел войну переводчиком. При Хрущеве выяснилось, что он вовсе не погиб в Берлине, а был препровожден из Германии в магаданский лагерь, где его благополучно в сорок девятом расстреляли. Такой поворот событий никого в семье не удивил. Удивительно другое, как дворянин с немецкой и итальянской кровью пережил на свободе все довоенные годы.

Мы шли в сторону Арбата. Людвига Густавовна вела нас под руки.

— Друзья мои, что я вам могу сказать. Господа вроде Вадика — это особый народ. Они живут по законам волчьей стаи. Понятие «благородство» им неизвестно. Понятие чести имеется, но не в нашем, а в волчьем смысле. Я не удивлюсь, если узнаю, что Вадик убил корейца Кима, чтобы занять его место.

— Выходит, Вадик просто бандит! — воскликнул папа.

— Не исключено, — спокойно подтвердила Людвига Густавовна. — Но из этого не следует, что он вас обманет. В природе сытые хищники ходят на водопой и спокойно пьют воду вместе со своими жертвами.

— Слабое утешение, — заметил папа. — Что же нам делать?

— Материальное положение Вадика, насколько я знаю, позволяет ему купить вашу квартиру. Ему принадлежит половина казино. Другой половиной владеют итальянцы, два брата из Милана. И еще Вадик торгует детской одеждой. На детские товары льготные налоги. Любой потенциальный покупатель вашей квартиры может оказаться волком. Это вы, по крайней мере, уже знаете… Вот мы и пришли.

За углом светил смешными фонарями старый Арбат. Мы остановились возле обновленного особняка. Над входом пульсировала световая реклама «Казино DOG-GROUND». Людвига Густавовна протянула нам руки. Мы поблагодарили Людвигу Густавовну и побрели домой. По дороге я думал, что и в моей жизни появилась своя «Собачья площадка». Смутная тревога, жившая внутри с детских лет, сжала мне сердце.

— Что скажешь? — спросил папа.

— Что я могу сказать? — ответил я.

Через неделю мы переехали. Наш рояль Вадик покупать не стал. В полированной крышке «Стейнвея» он обнаружил потертости.

— Куплю новую «Ямаху». Лидке белый рояль иметь охота. Вас перевозка волнует? Не волнуйтесь, мои ребята вас мигом перевезут. Заметано.

«Стейнвей» в грузовой лифт нового дома не входил. Рабочие, нанятые Вадиком, оглашая гулкие лестничные пролеты сиплой матерщиной, втащили рояль на десятый этаж на руках. Мама беспокоилась, что они потребуют дополнительной платы. Но сиплый бугай с красной рожей прошипел:

— С нами разобрались. Все в ажуре…

Никакого письменного договора мы с Вадиком не заключили. Ни папа, ни мама, ни я не нашли в себе силы заговорить об этом. Как можно, глядя в глаза человеку, сообщить, что ты ему не доверяешь?!

Когда рабочие ушли, мы остались среди груды коробок с книгами, буфетов и разобранных шкафов, впервые одни за последние сутки. Над квартирой повисла угнетающая тишина. Переезд произошел. Богачами мы не стали. Никаких денег нам Вадик пока не дал. Каждый из нас думал об этом про себя. У меня на языке вертелись обидные слова в адрес родителей. Тянуло выговорить им за непростительную наивность. Но я сам хорош. Мой голос на семейном совете звучал громче других… Я первый ратовал за переезд. Во всем виновата наша интеллигентская мягкотелость. Что мы сделаем, если Вадик нам денег вообще не даст? Ничего. Документов, обязательств, расписок мы не имеем. Продажа и покупка жилья в Москве — дело новое и невероятное. Несмотря на первые ростки демократии, мы по привычке советских лет ощущаем себя подпольными аферистами. Страх перед властью пропитывает все наше существо. Почему Вадики, а не мы, так легко и быстро пользуются возможностью нового времени? Потому, что они волки? Тогда кто мы? Сумела же Людвига Густавовна приспособиться! Работает в самом волчьем логове и не боится. Конечно, она аристократка!

В чем же различие между аристократом и интеллигентом?

Аристократа с детства приучали к шпаге. Его учили не только морально, но и физически смолоду защищать свою честь. Вдалбливали: потерять честь страшнее, чем жизнь. Это вошло в гены. А в интеллигентных семьях с малолетства воспитывается пренебрежение к физической силе. Главное — интеллект. Поэтому мы хлюпики и трусы. Аристократы пошли с оружием в руках драться против красных. Интеллигенты сами подначивали красных, а потом писали друг на друга доносы и гнили в лагерях.

Папа потянулся за третьей сигаретой, когда в дверь позвонил Вадик. Достав из кейса машинку, Вадик принялся за подсчеты. Из цены нашей квартиры он вычел расходы, данные в виде взяток различным чиновникам, уплаты коммунальных услуг, просроченные нами за много месяцев, неоплаченные телефонные переговоры. За всеми вычетами, с учетом стоимости нашей квартиры, нам осталось четырнадцать тысяч сто двенадцать долларов. Вадик снова открыл кейс. Стодолларовые купюры, перехваченные банковской лентой, мы видели впервые. Вадик разорвал упаковку и ловко, словно колоду карт, пересчитал деньги.

— Теперь вы.

Папа заметил, что вполне доверяет Вадику. Но Вадик настоял на своем.

— Денежки любят счет… — изрек он и сосредоточенно дождался, пока мы медленно и бестолково покончили с проверкой.

— Порядок, — подытожил Вадик. — Сегодня вторник. Вера Николаевна, три дня вам на обустройство. В пятницу, как всегда, в тринадцать ноль-ноль, Элеонора у вас. Заметано? Свой бывший телефон помните? Если что, звоните…

Оставшись снова одни, мы переглянулись. Папа схватил за руки меня и маму. Мы заорали и, словно дикари вокруг жертвы, запрыгали вокруг долларов.

Окажись кто поблизости, попробуй его потом убедить, что он находится в приличной семье физика и двух музыкантов… с консерваторским образованием.

Первой опомнилась мама. Она собрала деньга, спрятала их в жестяную коробку с надписью «Гречка» в заявила:

— Мужики, пора обмыть чаепитием нашу новую кухню. Ступайте в магазин.

Мы шли как на разведку. Кроме долларов Вадика, других денег в доме не оказалось. Мы взяли сто долларов и отправились на поиски торгового центра.

Преодолев месиво новостроек, забрызганные глиной из-под колес самосвала, мы вышли к цели. В двухэтажной коробке внизу торговали продуктами, на втором этаже тряпками и ширпотребом. Рядом с коммерческим отделом притулилась будка обмена валюты. Крепкий парень в камуфляжном костюме пускал к окошку по одному человеку. За окошком девица проверяла купюры на фальшивость. Она засовывала их в специальную машинку, слюнявила и терла ластиком. Когда наша сотенная оказалась у нее в руках, у меня по спине пробежал неприятный холодок — вдруг наша фальшивая?! Мы с папой переглянулись.

По папиным глазам я понял, что его посетила такая же мысль… Объективных причин для недоверия Вадику у нас не было. Он всегда аккуратно расплачивался с мамой за уроки, в последней сделке тоже пунктуально выполнил все, что обещал. Откуда наши сомнения?

Стодолларовая оказалась настоящей. Девица выдала из окошечка двести тысяч рублей! Такими богачами мы с папой никогда не были. Гулять так гулять!

Чай по обмывке квартиры превратился в пир. Снова на нашем столе шоколад, икра и торт, снова швейцарский сыр и забытая сырковая масса с изюмом. Мы чокались полусладким шампанским: мама пила только полусладкое.

Мы рассказали маме, какие приметы и заметки делали по дороге в магазин, чтобы не заблудиться на обратном пути. Смеялись до слез. Каким придется заводить новый гардероб? Без резиновых сапог нам теперь не обойтись. К резиновым сапогам вполне подойдет телогрейка. Почему-то вспомнили, что деревенские зовут телогрейку фуфайкой, а чашку для чая — бокалом. Каждое слово друг друга вызывало смех.