Будь моей - Линдсей Джоанна - Страница 35

Она барахталась в снегу, а один из бандитов пытался прижать ее к земле и связать веревкой. Увидев, что мерзавец посмел дотронуться до девушки, Василий обезумел от ярости и, не раздумывая о том, что теряет свое преимущество всадника, ринулся на разбойника и начал молотить негодяя рукояткой сабли по голове, пока тот не потерял сознание.

Василий быстро вскочил, слегка поскользнувшись на снегу, и оказался лицом к лицу еще с тремя бандитами, а четвертый набросился на Александру, прежде чем она смогла собраться с силами и подняться на ноги: разбойник толкнул девушку лицом в снег и, придерживая коленом, ловко скрутил ей руки. Через минуту он тоже ввязался в потасовку.

Теперь Василий уже овладел собой. Графа не пугал численный перевес врагов: он считал, что его умение владеть саблей дает преимущество по сравнению с этим сбродом. Правда, предательский снег в значительной степени лишал Василия этого преимущества, и он вспомнил, что когда они со Штефаном упражнялись в фехтовании на снегу, то большую часть тренировки провели лежа на спине, и такой полезный опыт не мог пригодиться теперь, когда Василий оказался лицом к лицу с четырьмя противниками.

И все же он был готов к атаке, и она не замедлила последовать. Сначала Василию удавалось сохранить свою позицию: он решил, что в данной ситуации нужно поменьше двигаться, и на какое-то время так оно и оказалось. Он выбил саблю у одного из атакующих, ранил другого и уже теснил третьего, когда вдруг замер как вкопанный, потому что в спину ему уперлось лезвие кинжала или сабли – Василий не мог определить, чего именно, однако лезвие прошло сквозь плащ, камзол и рубашку, и граф убедился, что еще не настолько закоченел, чтобы не почувствовать боль от раны.,

Глава 19

– Мудрый выбор, граф Петровский. А скажите, мой добрый друг, Штефан тоже присоединится к нам?

Василий узнал этот низкий и глубокий голос: он принадлежал человеку по имени Павел, и тот был кем угодно, но только не другом Штефана. Почти такого же высокого роста, как Василий, Павел был более мускулистым, а с его смуглого лица с грубыми и угловатыми чертами никогда не сходило выражение воинственности.

Обернувшись, граф заметил, что возле Павла толпится не менее дюжины его соратников, причем у многих из них были и ружья, нацеленные на Василия.

– Рад снова встретиться с тобой, Павел, – сказал Василий настолько неприветливо, что только идиот поверил бы в его искренность. – И, отвечая на твой вопрос, скажу – нет. Штефан не собирается присоединиться ко мне в этом путешествии.

– Я разочарован, – заметил Павел, и голос его звучал на самом деле разочарованно. – Когда я узнал тебя, то понадеялся было, что мне предстоит еще один вызов судьбы, но, может быть, и ты сойдешь вместо своего кузена, а?

Василий ничуть не удивился: Павел был верен себе.

– Возможно, – угрюмо буркнул граф, – но прежде всего я хотел бы воспользоваться прославленным горским гостеприимством. Я полагаю, твоя деревня где-то поблизости?

– Совсем рядом, иначе мы не услышали бы выстрелов и не прибежали посмотреть, что случилось.

Василий выругался про себя. Если бы эта дура не кинулась очертя голову в самое пекло, они спокойно выследили бы лошадей, узнали, где эта деревня и вернулись бы сюда с подмогой. И тогда они были бы силой, а не бесправными пленниками.

Но, по крайней мере, с атаманом этих горных разбойников, Лятцко, можно будет легко договориться. Главной чертой его характера была алчность, и все для него имело свою цену.

– Будь так любезен, Павел, убери нож от моей лопатки. Лятцко не любит порченый товар.

– Забудь о Лятцко, парень. Он отправился в Австрию на сучью свадьбу. Я вместо него.

Василий узнал все, что хотел. Теперь придется иметь дело с безумцем вместо рассудительного Лятцко. Слово «сучья», несомненно, относилось к дочери Лятцко – Арине. Павел любил ее, но много лет назад она предпочла Штефана, и потому Павел так сильно его ненавидел. Кроме того, в схватке со Штефаном Павел дважды терпел поражение и теперь ненавидел всех аристократов.

– Поздравляю с повышением, Павел, но не можем ли мы продолжить беседу у тебя в деревне, возле горящего очага?

Павел загоготал, и к нему присоединилась по крайней мере половина его людей. Тем не менее нож наконец убрали; Павел подошел поближе, чтобы забрать у Василия саблю, и тут он заметил Александру.

– Опять женщина? – Окинув Александру взглядом, Павел вновь повернулся к Василию и с улыбкой уставился на него:

– Оказывается, сегодняшний день удачнее, чем я думал. Она стоит столько же, сколько та, другая?

Павел имел в виду Таню, которую разбойники захватили в прошлом году, и ее освобождение обошлось Штефану в пятьсот рублей золотом. Василий был готов заплатить целое состояние за лошадей Александры – их цена не вызывала сомнений, но ценность девушки пока еще была неясна, и, значит, необходимо доказать, что она не стоит ни гроша, и не столько ради экономии, сколько потому, что Павел был мстительным и подлым мерзавцем. Но граф не мог сделать этого должным образом, когда она стояла рядом и гневно смотрела на него. Василий и без того был зол на девушку, а ее присутствие и взгляд сердили его еще больше.

С неподдельной досадой в голосе Василий ответил:

– Можешь оставить ее себе. Ты окажешь мне услугу!

Даже учитывая, что их разделяло несколько шагов, до Василия донесся судорожный вздох Александры, и Павел тоже не мог не услышать этого изъявления негодования. Он уже поверил, что у Василия нет к ней особого интереса, а в своей казачьей одежде она едва ли могла показаться соблазнительной. Но этот звук привлек внимание атамана, желая получше разглядеть лицо Александры, Павел приподнял ее подбородок.

Руки девушки были связаны за спиной, а со всех сторон ее окружали бандиты, но ее ноги были свободны, и Александра изо всех сил лягнула Павла. Раздался дикий вой. Кое-кто рассмеялся, и насмешка усугубила боль. Павел прыгал на одной ноге вокруг Александры и одновременно потирал ушибленную голень, выделывая невероятные па на скользком снегу, и казался устрашающе свирепым и готовым на все, вплоть до убийства, жертвой которого могла стать Александра.

Василий сделал шаг вперед, но оказался недостаточно проворным и не успел перехватить занесенную для удара руку.

Когда они перестали барахтаться на скользкой заснеженной тропинке, Павел недоверчиво воззрился на Василия. Василий испытывал то же чувство. По-видимому, холод не только сделал медлительными его движения, но и сковал его ум – иначе нельзя объяснить такое глупое поведение. Графа не подстрелили, видимо, только потому, что люди Павла не могли поверить в такую глупость и застыли в изумлении.

Василий поставил Павла на ноги и отряхнул его одежду.

– Прости, но никто не может ее бить, кроме меня. Я этого не выношу.

Такая позиция была вполне понятна Павлу, но тут Александра, до сих пор молчавшая, вдруг обрела голос:

– Вы об этом еще пожалеете, Петровский. Василий даже не взглянул в ее сторону:

– До сих пор ты молчала, баба, так молчи и дальше!

Насторожившись, Павел по очереди оглядел их, но внезапно его настроение изменилось, и, почти улыбаясь, он обратился к Василию:

– Ну что же, сам понимаешь, это влетит тебе в копеечку, кардинец. Граф вздохнул:

– Я так и думал.

Глава 20

Еда была сытная и обильная, но Василий желал только тепла. Он продрог до костей и никак не мог согреться, несмотря на то, что посреди комнаты возвышалась жаркая глиняная печь. Принадлежавшая Лятцко единственная хата в деревне состояла из одной большой комнаты, служившей местом для сходок. Остальные обитатели селения ютились в жалких лачугах, способных вместить только одну семью.

Руки Василия согрелись, и онемение прошло, но снег набился в сапоги, ноги промокли и все еще оставались ледяными. Он понимал, что в мокрой одежде не согреется никогда, и опасался, что Александре приходится еще тяжелее.