Будь моей - Линдсей Джоанна - Страница 1

Джоанна Линдсей

Будь моей

Глава 1

Российская империя,

Малороссия, 1836 год

Заложив руки за спину, Константин Русинов стоял у окна и с неудовольствием смотрел на приближающееся облако пыли. Фасадом дом выходил на дорогу, огибающую усадьбу и уходящую на восток, к Днепру. В ясный день со второго этажа хорошо просматривалась река, а отсюда, из гостиной, можно было наблюдать за дорогой, ведущей на запад, и именно оттуда надвигалось, клубясь, облако пыли.

Даже если бы Русинов не знал, что сегодня проходят скачки, об этом можно было легко догадаться по людям, толпящимся вдоль обочин неподалеку от особняка: их поведение было верным признаком приближающегося праздника. Его казаки любили добрые скачки не меньше, чем славную сечу, и эти сильные, смелые люди были безгранично преданы барону и его семье.

Русинов привык считать их своими, ибо казаки давно и прочно были связаны с его семьей, но при этом не мог сказать, что они – его собственность. Слово «казак» означает «вольный воин», и русиновские казаки были именно вольными воинами, но с тех пор, как прапрадед Константина разрешил им селиться на своей земле и в мире и в покое растить детей, они охотно работали на Русиновых в качестве слуг, конюхов, а в основном – телохранителей.

Казачье поселение, основанное много лет назад, давно уже превратилось в процветающий городок, расположенный менее чем в полуверсте от поместья, а семейство Разиных, долгое время поставляющее городу начальников всех мастей, было едва ли не богаче русиновского. Население городка на три четверти состояло из многочисленных отпрысков различных ответвлений этой фамилии.

Заручившись их помощью, Константин разводил лошадей, которых поставлял царской армии, а чистокровных породистых скакунов продавал аристократам, способным выдержать такие траты. Рынки Киева и прилежащих сел были завалены сахарной свеклой с его полей, а его пшеница высоко ценилась по всему побережью Черного моря. Константин потихоньку богател, и, после того как десять лет назад умерла его жена, он, по примеру большинства русских дворян, окончательно обосновался в своем имении. Московским домом Русинова и особняком в Санкт-Петербурге теперь владела его сестра.

– Тебе это не понравится, дорогой.

Анна Верейская стояла у соседнего окна и смотрела туда же, куда и он. Она принадлежала к тому редкому типу женщин, которые, кажется, никогда не стареют. Ее каштановые волосы, всегда тщательно причесанные, карие глаза и тонкие черты лица производили впечатление нетленной красоты, и никому бы и в голову не пришло, что ей уже тридцать пять.

Ее тон насторожил Константина. Наклонившись вперед, он оперся на раму и внимательно вгляделся в приближающихся лошадей.

Это случалось уже не в первый раз и, судя по всему, не в последний, и в глубине души барон знал, что увидит. Но внутри пыльного облака, уже почти достигшего дома, он разглядел лишь неясные очертания шести измученных лошадей, теснивших друг друга на узкой дороге. Мелькали меховые шапки, развевались длинные одежды, точеные лошадиные ноги вытягивались в последнем порыве к уже недалекому финишу – на окраине ближайшего села. Большая белая овчарка бежала по обочине, еще больше возбуждая коней своим лаем.

– Алин будет первой, – удовлетворенно сказала Анна.

– Конечно, первой, – проворчал Константин, не сводя глаз со всадника впереди: тот сначала вжался в седло, а теперь медленно выпрямлялся во весь рост. Вдруг, привстав в стременах, он со смехом сбросил меховую шапку, и остальные всадники последовали его примеру.

Барон в ужасе закрыл глаза и прошептал:

– Она всегда выигрывает, но я не хочу, чтобы ты постоянно напоминала ей об этом: она тогда вообще потеряет голову и станет настоящим сорванцом.

Анна только прищелкнула языком, и Константин почувствовал, как ее грудь уперлась ему в спину, а руки сомкнулись на талии.

– Ты можешь открыть глаза, дорогой, – она не сломала себе шею.

– Слава Богу! – выдохнул он, и тут же пережитый страх уступил место гневу:

– Клянусь, на этот раз она будет как шелковая. Я ее в бараний рог согну.

Анна хмыкнула:

– Ты всегда так говоришь, но никогда не делаешь. Кроме того, тебе не позволят братья Разины.

– Я поговорю с их отцом. Ерофей сделает все, о чем я попрошу.

– Но он не даст и волоску упасть с головки этого очаровательного ребенка. Ерофей обожает ее не меньше, чем ты.

Константин вздохнул и, повернувшись, обнял ее.

– Анна, любимая, этому «очаровательному ребенку» двадцать пять, и она уже слишком взрослая для таких глупостей. Ей давно пора выйти замуж и нянчить детей. Лида уже подарила мне пятерых внуков, Лиза успела родить троих до того, как овдовела, так почему же не выдать замуж и младшую дочь?

Анна решила не упоминать о той возмутительной выходке, после которой царь Николай неофициально изгнал Александру из столицы: всякий раз воспоминание об этом вызывало у нее неудержимый смех. Однажды на масленице, во время званого обеда у Романовских, княгиня Ольга громогласно пожаловалась, что, несмотря на все свои усилия, она за минувший год еще больше прибавила в весе.

В ответ на ее жалобы Александра вполне невинно и искренне предложила:

– Тогда почему бы вам не перестать набивать рот блинами со сметаной? Вы бы сразу сбросили фунт-другой.

Так как княгиня в этот момент как раз-таки занималась тем, что набивала рот блинами, то ничего удивительного, что многие гости внезапно начали кашлять в салфетки и искать под столом якобы оброненные предметы. Анна, присутствовавшая на этом обеде в качестве старшей подруги и покровительницы Александры, нашла это происшествие забавным, но Ольга Романовская была иного мнения и пожаловалась царю, требуя немедленной расправы с обидчицей. Анна считала, что Александре еще повезло, и царь всего лишь вежливо намекнул Константину, чтобы тот увез свою дочь подальше от столицы – туда, где ее острый и своевольный язычок не смог бы жалить никого, кроме крестьян.

К сожалению, этот печальный опыт ничему не научил Александру, и во время следующего сезона в Москве, а потом и в Харькове, не говоря уже о Киеве, до которого было рукой подать, она вела себя точно так же и приложила все усилия, чтобы стать парией в высшем свете. Анна подозревала, что поведение Алин вовсе не случайно: уж чего-чего, а ума ей было не занимать. Дело в том, что вскоре после этого злополучного сезона девушка призналась, что влюблена в благородного Кристофера Лейтона, с которым познакомилась в Петербурге, и объявила, что выйдет замуж только за него и ни за кого другого, а есть ли лучше и надежнее способ оградить себя от многочисленных претендентов на ее руку, пока она будет дожидаться медлительного англичанина? Впрочем, хотела этого Александра или нет, но случилось именно так.

Что же касается вопроса Константина, то Анна напомнила ему о человеке, все эти годы владевшем сердцем его дочери:

– А ты не думаешь, что она до сих пор еще ждет этого английского дипломата? Нет? Константин фыркнул:

– Через семь-то лет? Что за чепуха!

– Но ведь из России он уехал всего лишь три года назад, – заметила Анна.

– После того как я запретил ей ездить в Англию, Александра ни разу не упомянула его имени, – возразил Русинов.

– А разве не тогда она объявила, что никогда не выйдет замуж?

Константин вспыхнул, вспомнив эту баталию – ссора, которая произошла у него с дочерью, была одной из самых ожесточенных.

– Она просто погорячилась. Анна вскинула брови:

– Кого ты хочешь обмануть – меня или себя? Или, может быть, ты не заметил, что Алин игнорирует всех кавалеров, с которыми ты пытаешься ее познакомить, и уже три года не ездит никуда, кроме Киева, да и то лишь за покупками, ухитряясь и тут находить всякие отговорки, чтобы не покидать дома и сидеть взаперти.