Беглецы - Линдсей Джек - Страница 24

– Ну вот, – сказал он, ухмыляясь, – Мавры пришли и ушли, и увели моих коз. И с десяток хижин сгорело. И сады разорены самое малое на год.

Говоря, он по пальцам пересчитывал свои убытки и при этом злобно глядел на беглецов, словно возлагая на них ответственность за этот ущерб; можно было подумать, что в набеге повинны они.

– Если б мы тебя не предупредили, – ответил Бренн, – пожар и разорение были бы куда страшнее.

Барбат пропустил эти слова мимо ушей и продолжал:

– И еще они убили двух моих рабов; один из них – этакий дурень! – слишком далеко перегнулся, упал с крыши и сломал себе шею, другого ранило дротиком. Так что в моем хозяйстве сейчас не хватает рук.

– А нам какое дело до всего этого? – возразил Бренн.

– Придет время – узнаете, – оборвал его Барбат. – Но сперва вы толком скажите мне, кто вы такие.

– Я уже сказал тебе, – ответил Бренн. Марон и Феликс предоставили ему объясняться с Барбатом.

– Скажи еще раз!

– Мы путешественники, плыли на «Лебеде Сириса». Бурей нас выбросило на берег после крушения.

– Вчера вечером ты, сдается мне, говорил, будто вы – матросы, – прервал его Барбат, лукаво прищурясь. – Но это не важно. Я не сомневаюсь, что и то, и другое – чистейшее вранье.

Поднеся чашу ко рту, он снова отпил изрядный глоток.

Бренн смутился и покраснел. «Несомненно, – сказал он себе, – Барбат раскусил, в чем дело. Но как он смеет нас допрашивать? Он должен был бы из чувства благодарности принять на веру то, что ему говорят. Даже если он догадался, что люди, своевременно его предостерегшие, – беглые рабы, ему следует закрыть на это глаза».

Барбат опять приложился к чаше.

– Скажите мне, – откуда вы сбежали?.

Бренн покраснел еще гуще, на еще раз – от гневе. Барбат словно читал его мысли.

– Нас выбросило бурей после крушения, – повторил он угрюмо.

– Вот уж это, наверно, правда, – с ехидством в голосе согласился Барбат. – Я отнюдь не предполагал, что вы шли по морю пешком. А поблизости отсюда, в этой части Северной Африки, где цивилизованному человеку вроде меня совсем не место, нет ни одной гавани, – значит, вы не высадились обычным способом. Скажите всю правду.

Глядя в упор на Феликса и мальчиков, Барбат сердито постучал рукой о стол.

– Мы не рабы, – твердо сказал Марон. Он чутьем понял, что Бренн нуждается в поддержке.

– Это вы так говорите, – глумливо возразил Барбат. – Вы воображаете, что перестали быть рабами, потому что вам пришла эта зловредная мысль – удрать от своего хозяина. Но, по закону, вы такие же рабы, как и раньше. Я честный гражданин, я подчиняюсь закону и – да будет вам известно – строго соблюдаю его, даже если это идет вразрез с моими чувствами. Разумеется, мне очень жаль, что придется доставить вам неприятности, Я не отрицаю – вчерашний ваш приход был весьма кстати, хотя вы, конечно, заботились вовсе не о моем спасении и не о моем добре; но если б вы не явились, от этого ничего не изменилось бы. Секст Флавий Барбат не такой человек, чтобы шайка темнорожих мавров могла захватить его врасплох сонным. Впрочем, это к делу не относится. Закон есть закон. Я уважаю закон, и моя обязанность – заставить столь опасных для общества людей, как беглые рабы, ответить за свои преступления.

– Почему ты так разговариваешь с нами? – спросил Бренн. – Откуда ты взял, что мы лжем? Ведь ты и сам не сомневаешься в том, что мы потерпели крушение.

– Молчи! – крикнул Барбат, вдруг снова разъярясь. Он опять стукнул по столу и, указывая мальчикам на Феликса, заорал: – Взгляните на него, простачки! Неужели вы думаете, что можно гулять по свету с такой отметиной на лбу и не попасться?

Держась за бока, толстяк разразился визгливым смехом; затем он снова налил себе вина. Феликс приложил руку ко лбу, в том месте, где были выжжены буквы FUG, и вздрогнул. Овладев собой, он ответил:

– Что касается меня, ты правильно сказал, господин. Я был рабом при банях. Но оба эти мальчика – не рабы. Ты ничем не можешь это доказать!

– Придержи свой язык! – снова загремел Барбат. – Ворон ворону глаз не выклюет! Мальчишки не связались бы с тобой, не будь они такие же злодеи, как ты сам!

Феликс с трудом сдерживал гнев. Ем мощные мускулы напряглись. Он задыхался.

Барбату стало не по себе. Он подал знак вооруженным рабам, и те подошли поближе. Почувствовав себя в безопасности, Барбат рявкнул:

– Хватит, наглец! Я действую так, как мне предписывает закон. Стоит мне пренебречь своим долгом, и я подвергнусь суровому наказанию, как укрыватель беглых рабов. Прямо скажу вам, в этой стране я нажил себе немало врагов, и они рады были бы сделать мне пакость. Вы только представьте – Секст Флавий Барбат привлекается к суду за попустительство беглым рабам!

Усмехнувшись собственному предположение, он снова выпил, рыгнул и, небрежно взмахнув рукой, приказал рабам:

– Заберите этих негодяев и отведите их в тюрьму. Они быстро возьмутся за ум, а если не одумаются, – им придется работать на поле в цепях.

Мельком взглянув на беглецов, он прохрипел:

– Слышите, твари? – и снова принялся за вино.

Рабы вывели Феликса и мальчиков из комнаты.

– Нечего сказать, удружил я вам! – простонал Феликс.

– Что поделаешь, – сказал Бренн – Кто мог думать, что он окажется такой подлой скотиной? Мы давно уж привыкли к твоему клейму и перестали обращать на него внимание. Мы так же виноваты, как ты!

– Но я-то должен был помнить! – покаянным тоном сказал Феликс. – Проклятие, да и только! Человек не видит собственного лица; вот я и забыл начисто о клейме. Почему вы не напомнили мне о нем?

Но мальчики были слишком подавлены, чтобы еще дольше объяснять, как и почему они забыли о клейме. Так вот чем кончились их скитания! Пройти через мытарства, через смертельные опасности – ради того, чтобы погибнуть под палящим солнцем Африки, в непосильном труде на бесчеловечного хозяина, в лапы которого они попали, желая спасти крестьян и рабов поместья.

– Как-нибудь выпутаемся, – сказал Бренн. Но в душе он на это не надеялся.

ГЛАВА XXII. В ТЮРЬМЕ

Их отвели в сырой подвал, скудно освещенный отдушинами, находившимися под самым потолком, и заковали в цепи. Это и был эргастул, куда заключали строптивых или провинившихся рабов. В течение дня раб-тюремщик дважды приносил узникам горячую похлебку; он выказывал свое сочувствие добродушными ужимками, – сказать им ласковое слово он боялся.

Мало-помалу мрак в подвале сгустился; они догадались, что настал вечер. Тюремщик принес хлеба и сыру, пожелал им, так приветливо, как только осмелился, покойной ночи и ушел, с грохотом захлопнув за собой дверь. Сидя в темноте на охапках соломы, трое узников прислушивались к возне крыс и лязгали цепями, чтобы их отогнать.

– Что ж, одно утешение у меня как-никак остается, – сказал, тяжко вздохнув, Феликс. – Если мне суждено провести остаток моих дней в этой берлоге, я не буду страдать от того, что у меня только один. глаз. Тут все равно ничего не увидишь, будь ты даже глазаст, как павлин.

Они попытались освободиться от цепей, но только поранили себе щиколотки.

– Даже если бы нам удалось сбросить цепи, это было бы ни к чему, – сказал Бренн, – дверь тяжелая, дубовая, – а в отдушины не пролезть.

И все же они много раз возобновляли свои попытки; их побуждала к этому надежда, что, разорвав цепи, они сразу приблизятся к свободе, даже если потом еще придется долбить каменные стены.

Им чудилось, что они уже долгие часы томятся во мраке, но у них не было никакой возможности измерить время; а потом им стало казаться, что они давным-давно заперты в этой тюрьме, и ледяной ужас сковал их сердца. Их обуяла гнетущая тоска, они перестали разговаривать и неподвижно лежали на прелой соломе.

– Чу! Кто-то идет! – сказал Марон; все трое приподнялись и насторожились.

– Если это хозяин, – проворчал Феликс, – пусть только подойдет ко мне поближе, и я концом цепи размозжу ему череп~