Добрый убийца - Анисимов Андрей Юрьевич - Страница 16

— Может быть, господин директор и наша клиентка сделают перерыв и немного закусят? — приоткрыв в кабинет дверь, спросила Надя.

— Давайте, Нателла, откликнемся на просьбу сотрудников, — поддержал жену директор.

Проскурина не знала, как ей поступить, но Петр Григорьевич протянул примадонне руку, помог подняться с кресла, и актриса послушно перешла в другую комнату.

Один из столов офиса Грыжин, Глеб и Надя превратили в кафетерий. На белой скатерти стояли тарелки с закуской и кофеварка. Когда все уселись, генерал выставил бутылку коньяка и рюмки.

— Ты нас извини, дочка, — обратился он к Проскуриной. — Но так уж получилось, что сегодня у нас первый рабочий день и ты наша первая клиентка. Мы за тебя обязаны выпить. — Иван Григорьевич редко говорил сразу так много слов, поэтому устал и, замолчав, стал сосредоточенно открывать бутылку.

Ерожин взглянул на этикетку. Коньяк был грузинский.

— Чего смотришь? «Ани» не нашел. Он есть только в магазине «Армения». Не ехать же туда, — заметив взгляд подполковника, проворчал Грыжин.

Нателла коньяк лишь пригубила, но чашку кофе выпила и пару бутербродов съела.

Присутствующие удовлетворенно отметили, что после этого их первая клиентка вернула себе нормальный цвет лица и похорошела.

— Чувствую, Глеб, придется нам опять новгородские земли посетить, — сказал Ерожин, когда трапеза подходила к концу.

— Слушаюсь, товарищ подполковник, — ответил Михеев.

— К тому же у нас там еще одно дело есть.

Пора до деревеньки Кресты добраться, — сказал Ерожин, вставая из-за стола:

— Ас вами, Нателла, мы сейчас поедем в театр. Мне надо поговорить с вашим директором Боком и режиссером Тулевичем.

Глеб подал Ерожину палку и пошел к машине. Надя крепко пожала актрисе руку и пожелала успеха.

— Мы обязательно посмотрим ваш спектакль, — пообещала она.

Проводил актрису до дверей и Грыжин.

Пожав ей руку, он наклонился к уху подполковника.

— Ты после театра возвращайся. Все-таки надо, Петро, отметить начало работы бюро сыщика Ерожина. Мы с твоей Надюхой пока подготовимся.

— Понял, товарищ консультант, — сказал Ерожин, и они с Проскуриной покинули офис.

Сыщикам повезло. В театре они застали и директора, и режиссера. Бритый наголо директор что-то доказывал Тулевичу, грива которого рядом с головой Бока выглядела поистине львиной.

— Кто из вас Петр Григорьевич Ерожин? — спросил директор.

— Ерожин — это я, — ответил подполковник.

— Я сейчас еду в банк, и времени вам уделить не могу. А завтра в пятнадцать часов буду рад вас видеть. Мне надо подписать с вами контракт, — сообщил Яков Михайлович Бок, поднимаясь с кресла.

Ерожин хотел выяснить, о каком контракте идет речь. Играть на сцене он не собирался.

Но Бок уже исчез за дверью. Когда директор вышел, Тулевич устало спросил:

— Что вы хотели бы, мри родные, услышать?

— Меня интересует все, — ответил Ерожин и, заметив удивленный взгляд хозяина кабинета, поспешил добавить:

— Все о господине Чакнава, убитом в зале театра во время спектакля.

— Мы с ним несколько раз беседовали в Новгороде, — начал Марк Захарович, предложив сыщикам занять кресла.

Массивная фигура режиссера, его проницательные глаза, манера общаться — все в нем Петру Григорьевичу сразу понравилось. Тулевич задумался, вспоминая свои встречи с горцем, поправил привычным движением руки свою гриву и признался;

— Анвар на меня произвел впечатление.

— Деньгами? — предположил Глеб и, заметив недовольный взгляд Ерожина, замолчал.

— Вовсе нет, родные мои. На денежные мешки я нагляделся, — не обращая внимания на иронию молодого человека, спокойно ответил Тулевич и задумался.

Петр Григорьевич не торопил, понимая, что собеседник ищет в памяти те штрихи, которые могут показать особенности характера убитого.

— Он тонко чувствовал театр, — начал Тулевич, собравшись с мыслями. — Мы с ним общались на одном языке. Согласитесь, что для работника банка, родненькие мои, это по меньшей мере редкость. Он даже музыку к спектаклю предложил. Представляете, посоветовал Стравинского! Ни больше ни меньше. — Тулевич взглянул на Ерожина и Глеба, как бы оценивая уровень интеллекта сидящих перед ним детективов. Михеев старался понять, но молчал, опасаясь ляпнуть что-нибудь не то, а Ерожин все понял.

— Вы хотите сказать, что Анвар был знатоком театра и музыки?

— Что-то вроде этого, роднуша вы мой. Это был душевно тонкий человек и не профан в наших делах. Когда он взялся за Проскурину, я, грешным делом, подумал, что тут типичный провинциальный адюльтерчик. Богатенький дружок оплачивает свою пассию. Я видел Нателлу в ее шлягере. Кошмар! Пьеска Казимира Щербатого, родненькие мои, это мрак. Но и Нателла там мне не показалась.

Глеб просиял. Он сам был в ужасе от постановки, на которую попал, выслеживая Зойку Куропаткину. И теперь обрадовался, что мнение профессионала и его сходятся.

— Ну вот что, родные мои, меня удивило, он не сразу решился финансировать постановку, — продолжал Тулевич. — Грузин отсидел все спектакли, где была занята Проскурина, и только после этого принял решение. У нас состоялся очень серьезный разговор. Он произошел сразу после того, как Анвар закончил изучать Проскурину на сцене. Я был поражен! — Тулевич замолчал и снова задумался. Петр Григорьевич видел, что режиссер мысленно восстанавливает свою встречу с Анваром.

— Я был поражен, — повторил Тулевич, — как точно и профессионально он разобрал все ее роли. Это были оценки, родные мои, не просто любителя театра. Это был критический анализ профессионала.

— Вы думаете, что Анвар Чакнава имел театральное образование? — уточнил Петр, доставая блокнот.

— Нет, роднуша вы мой, не могу утверждать. Но думаю, что образование он получил гуманитарное. По некоторым терминам, фразам, словечкам скорее всего, родненькие мои, тут что-то с музыкой связано. Не знаю почему, но мне так кажется.

— Значит, Анвар вас убедил доверить Нателле серьезную роль? — подытожил подполковник, что-то записывая.

— Не просто убедил, а доказал, роднуша вы мой, что она ее по праву заслуживает, — улыбнулся режиссер.

— Не жалеете? — улыбнулся в ответ Ерожин.

— Мы выиграли спектакль. Анвар оказался на сто процентов прав. У Нателлы не хватает интеллекта, но у нее дьявольское актерское чутье. А если попросту, родные мои, — талант Но чтобы его раскрыть, надо не один пот из режиссера выгнать.

— Меня больше интересуют причины, побудившие грузина вложить деньги в Нателлу.

Он ее любил? Или ожидал коммерческого успеха? По словам Проскуриной, Анвар не стремился к близости. Может, решил заработать на девчонке?

Режиссер снова задумался:

— Это и для меня загадка. Когда грузин говорил о Нателле, тон у него был странный. Так может говорить отец о дочери или старший брат о сестре. Хотя иногда глаза у него, родненькие мои, вспыхивали…

Петр Григорьевич поблагодарил Тулевича и уже на прощание спросил:

— У вас какие-нибудь мысли об этом убийстве не появились? Может, версия какая возникла? У людей искусства должно быть чутье.

— Признаюсь, я ломал голову, но ничего, родные мои, не придумал, — ответил Марк Захарович. — Но загадка в парне, поверьте моему режиссерскому нюху, несомненно, была.

Ерожин и Глеб пожали Тулевичу руку и покинули театр.

— Я сидел как истукан и очень старался разобраться, о чем говорит этот мужик, но понял мало. Видно, образования не хватает, — пожаловался Михеев.

— Поднатаскаешься, родненький ты мой, — успокоил Ерожин помощника.

На Чистые пруды они подкатили, когда уже стемнело. Петр Григорьевич вышел из машины, подождал, опираясь на палку, пока Глеб закатил «Сааб» передними колесами на тротуар, и они вместе зашагали к офису.

— У вас есть карточка? — спросил Глеб шефа. — Какая карточка? — не понял Ерожин.

— Карточка, которая открывает замок вашего бюро.

Карточки у Петра Григорьевича не было.

Грыжин не успел вручить ее директору, потому как был занят с клиенткой. Михеев сунул карточку в щель замка, и дубовая дверь открылась. Петр Григорьевич вошел в свой офис, услышал громогласное: «Ура директору!» — и получил огромный букет.