Пророки? Прозорливцы? - Горбовский Александр Альфредович - Страница 3

В другом случае в 1762 году, будучи в Амстердаме, Сведенборг во время разговора с кем-то вдруг изменился в лице и не мог продолжать беседы. Придя в себя и отвечая на расспросы присутствовавших, он сказал:

— В этот самый час умер русский император Петр III.

И действительно, спустя какое-то время газеты подтвердили это. Убийство императора произошло именно в тот самый день и час.

Можно предположить, что люди вообще наделены потенциальной способностью к прямому знанию, к восприятию событий и объектов, находящихся за пределами известных нам органов чувств. Именно это имел в виду Парацельс[6], когда писал: «Человек обладает силой, позволяющей ему видеть своих друзей и обстоятельства, в которых они находятся, несмотря на то что люди, о которых идет речь, могут в это время находиться за тысячи миль».

В Москве при НТО им. А. С. Попова есть группа людей, обладающих способностью к прямому знанию. Как-то к ним обратились родители семнадцатилетней девушки — она исчезла из дома. Ни слова, ни записки — была и нет.

— Первое, что нужно было узнать. — говорит Светлана Ч., член этой группы, — это жива ли она. Инга у нас за такие дела берется не всегда. Она говорит, ей бывает очень тяжело, когда она узнает, что произошло что-то плохое и это нужно сказать человеку. Но раз люди обратились к нам, помочь нужно. У меня сразу пошла информация — жива. Хотя с тех пор, как пропала она, десять дней прошло. Меня спрашивают иногда, что служит вам ключом, какая-то личная вещь человека, имя? Нет, ни то ни другое. Имени ее я не знала, не знаю до сих пор и не спрашивала. Фотографию только потом принесли мне ее мать, бабушка и следователь, которые пришли ко мне.

Сначала же связались со мной и спросили о ее судьбе по телефону. Мать позвонила. И тогда же, сразу я смогла сказать им, что она жива.

— Я позвонил Светлане Ч. примерно через час после этого, — подключается к разговору другой член группы, Виктор Б. — Что она почувствовала, она мне говорить не стала, но я сразу сказал тоже — жива. И сразу в сознании всплыл: телефонные звонки, звонящий телефон. Я сразу поинтересовался, были ли какие-то звонки после ее исчезновения. «Да, — ответили мне ее близкие, — были телефонные звонки, но на другом конце провода молчание, никто не отвечает». И тогда же, когда пришел образ телефонных звонков, пошла картинка. Я увидел ее, эту девушку. Идет по улице, я вижу, идет в обнимку с каким-то парнем. Его тоже четко видел. Из тех, кого зовут красавцами. Я видел, как они поднимались в какую-то квартирку, она на кухне готовит обед. Словом, с ней все в порядке. Я так и сказал ее близким. И еще одно — ощущение временной протяженности. Я почувствовал, через два месяца она появится. Это не словами приходит — два месяца. Я сказал, ждите ее или вести от нее через этот срок.

— У меня родилось то же ощущение, — продолжает Светлана Ч. — Два месяца. Как приходит это — объяснить трудно. Обычно, когда мы работаем вместе, мы, как бы проверяя друг друга, говорим: «Вижу то-то, чувствую то-то». Так было и сейчас. И вот прошло два месяца, мне звонит бабушка этой девушки. «Я звоню, мол, для того, чтобы вам сказать, что вы были правы: два месяца прошло. Вчера мы получили от нее первую весточку — письмо. Она возвращается».

Для обычного человека шпионские истории, погони и перестрелка — все это некий захватывающий спектакль, который он всю жизнь безопасно наблюдает со стороны — на экране телевизора, в кино, читая книги. Время от времени судьба сводит меня с людьми, для которых это повседневный мир их бытия. Но здесь я говорю не о них, а о некоторой ситуации, связанной с их миром.

Какое-то время назад к одному московскому экстрасенсу, просившему не упоминать его имени (как я полагаю, не только из скромности), пришли люди, назвавшиеся сотрудниками уголовного розыска. Они принесли три фотографии: молодого человека, его жены и ребенка. Все трое пропали. В субботу они отправились на машине на прогулку в лес и не вернулись. Выяснилось это только в понедельник, когда молодого человека не оказалось на его рабочем месте. По тревоге были подняты все службы, что делается в подобной ситуации только в исключительном случае. Но этот случай был именно исключительным, хотя экстрасенсу об этом и не было сказано. Его спросили об одном: «Жив ли, и где?» Тот ответил только на первый вопрос: пропавший жив и телесных повреждений у него нет. Указать хотя бы в общих чертах место, где находится, он не мог. Сказал только, что видит его вне Москвы, в доме, окруженном лесом. С ним два человека. Но это не его жена и ребенок.

Человек, которого так старались найти люди, назвавшиеся сотрудниками уголовного розыска, был не кто иной, как шифровальщик учреждения столь закрытого, что ни близкие, ни друзья не знали ни настоящего места его работы, ни занятия. Те, кто сумели узнать все о нем, выследить и похитить его, имели для этого, надо думать, достаточно веские императивы. Нетрудно предположить, что могло быть им от него нужно и как могли они пытаться добиться этого.

Я не привожу здесь других, возможно, более драматических случаев, оказавшихся известными мне. Впрочем, один все-таки расскажу. Точнее, обозначу. За несколько дней до XIX партконференции, происходившей, как известно, в Москве, Виктора Б. пригласили в ту организацию, о которой все знают и знали, но которую до недавних лет упоминать всуе было не принято. Поэтому я и не упоминаю. Там ему показали фотографии двух самодельных взрывных устройств. И то и другое нашли в метро. Страшно представить себе, к каким последствиям и человеческим жертвам мог привести их взрыв. К счастью, этого не произошло. И в том и другом случае пассажиры, заметив кем-то «случайно» забытые вещи, отнесли их в милицию. Дежурный милиционер развернул сверток… Если бы нашедший вынес его из вагона не на этой, а на следующей станции или вообще замешкался, мощный фугас взорвался бы у него в руках. Времени до взрыва, установленного на часовом механизме, оставалось всего пять минут. В другой бомбе запаса времени, когда ее вскрыли, оставалось около получаса.

Можно было понять тревогу, которая охватила службы, отвечавшие за безопасность в городе. Тем более накануне политического события, к которому было приковано внимание не только в нашей стране, но и за рубежом. По чистой случайности оказалось так, что эти две бомбы нашли и их удалось обезвредить. А что будет завтра? Лучшие эксперты обследовали скрупулезно каждый миллиметр взрывных устройств. Ни малейшей информации, ни малейшей нити, за которую можно было бы ухватиться. Не оказалось даже отпечатков пальцев, что вообще было странно. Тогда-то, в этой исключительной ситуации, решено было прибегнуть к столь же исключительному способу поиска террористов, к помощи ясновидящего.

— Прежде всего меня спросили, — вспоминает Виктор Б., — могу ли я указать, где были изготовлены бомбы. Я увидел такой как бы сарай из белого кирпича на окраине Москвы. Если ехать по Ярославской дороге, по правую руку. Не доезжая до первой станции. По моему описанию найти его, я думаю, не составляло труда. Другое, что интересовало их: кто подбросил бомбы, как выглядели эти люди. Их я увидел тоже, без особого труда. Особого труда в этом деле, собственно говоря, и нет. Картинка либо приходит, либо не приходит. Здесь она пришла. Я рассказал, как выглядели один и другой, тс, кто подложили эти бомбы в метро. Оба молодые, один старше, другой моложе. Тот, что старше, крепкого, такого спортивного типа парень, в куртке. Другой поменьше ростом, совсем молоденький, круглолицый такой.

Когда я давал подробные описания, один из тех, кто разговаривал со мной, воскликнул: «Так вы же говорите о тех, кто принес эти бомбы!» Я ответил: «Вы просили меня назвать тех, кто подбросил. О них я и говорю». После этого я описал путь каждого: на какой станции вошел в метро, где делал пересадку, в каком вагоне ехал. Тогда принесли фото тех, кто, как считали, проявили героизм, нашли и сдали опасные свертки в милицию. Я только взглянул — они! «Бдительные пассажиры» были те самые двое, которые вошли с бомбами в метро. Когда на месте с них снимали допрос, был записан путь, которым ехал каждый: на какой станции вошел, где пересаживался, в каком вагоне ехал и т. д. Оказалось, что описание их маршрутов полностью воспроизводило то, что я рассказал перед этим. Иными словами, как я понял тогда, никакого злодейства не предполагалось — это был чисто политический акт. Накануне партконференции кому-то очень было нужно во имя каких-то политических игр создать видимость угрозы террористических актов. Многие москвичи помнят, как в те дни на всех станциях метро дикторский голос беспрерывно призывал тех, кто в столько-то часов и столько-то минут тогда-то следовал по такой-то линии и заметил, кто оставил в вагоне сумку с женским профилем, срочно позвонить по такому-то телефону. Поняли ли мои собеседники, что то, что интересовало их, если и было террористическим актом, то не столько в прямом, сколько в политическом смысле? Я не уверен. Объяснять очевидное я им не стал. Тем более, подумал я, там у них у входа Дзержинский мраморный стоит, окруженный цветами. Пусть он их вдохновляет.