Записки морфа - Сапегин Александр Павлович - Страница 8

Весна пришла неожиданно, резко стаял снег, припекло солнце, зазеленела трава, прилетели перелетные птицы. Вместе с птицами прилетели слухи, что детдома и приюты переформировывают. Согласно указу Высшего Совета, все профильные детским домам заведения передаются под юрисдикцию министерства обороны. Содержание детей в новых детдомах будет раздельным. Естественно, в приюте тут же появились страшные истории о новых заведениях. В конце марта к нам десантировалась целая бригада врачей. Всех осмотрели, измерили, ощупали со всех сторон, взяли анализы мочи и выкачали море крови, провели генный анализ на выявление полиморфизма. Следом за врачами, в воротах показались пустые автобусы. С автобусами приехала какая-то комиссия из штаба округа. Воспитатели и военные прошли ко комнатам, выводя на улицу девочек. В комиссии были, в основном, женщины в армейской форме. Девочкам давали десять минут на сборы. Чего там собирать? У многих, кроме зубных щеток, ничего за душой небыло. Крик Саньки заставил меня встрепенуться, здоровенный солдат выволок ее на улицу, я выскочил следом, увернулся от охраны на входе, добежал до центрального дворика и столкнулся с женщиной, затянутой в армейский мундир.

— Осторожней, мальчик. — сказала женщина, я замер и выронил на песок заточку, подаренную Фофаном на День рождения. Этот голос я мог узнать из тысяч. Офицерша повернулась ко мне.

— Мама!!!

*****

С той поры утекло одиннадцать лет. Мама долго не могла поверить, что это мы. Живые и относительно здоровые. Им с папой сообщили, что их дети погибли во время обстрела колонны. Вернувшемуся из Москвы отцу выдали урны с прахом. На городском кладбище появились две маленькие могилки…

Радость от возвращения домой была омрачена чувством вины перед остальными пацанами и девчонками. Мои мама и папа нашлись, а у них? Как им будет на новом месте?

Когда мы, вечером, приехали в родной город, отец встречал нас у подъезда. Он, не замечая катящихся по щекам слез, долго смотрел на меня и Саньку, потом протянул мне, как взрослому, руку. Я пожал широкую ладонь и оказался подхвачен, вместе с сестрой, в сильные и добрые объятия. Дома папа подарил нам пару латунных сувениров. На сувенирах были наши с сестрой имена и даты — родился, умер. Отец снял с памятников таблички….

Мама долго не могла отучить нас прятать по загашникам хлеб, консервы и редкие конфеты. Призраки приюта долго преследовали нас. Саньке было проще, все время она жила надеждой, а я, с высоты своих нынешних двадцати лет, понимаю, что попав к Сухарю жил по принципу трех "НЕ" — не верь, не бойся, не проси, только чудом не превратившись в озлобленного волчонка.

Осенью мы пошли во второй класс, многие бывшие одноклассники взирали на нас с интересом, я числился чуть ли не суперменом и не спешил разочаровывать народ. Санька тоже купалась в лучах славы. Я тогда попросил ее никогда и ничего, без моего разрешения, не рассказывать про меня. Саша обещала, а обещания она держать умеет. Моя жизнь покатилась по размеренной колее.

Записка вторая

Жестокие небеса

— Лёша, Лёш-ша! — злобно-жалостливый Санькин шёпот вырвал меня из объятий сна.

— Что? — голова никак не желала отрываться от парты.

— Лёша, отпусти руку, мне больно! — сквозь зубы процедила сестра. Только сейчас я заметил, что сжимаю Санькино запястье.

— Прости, — тихо сказал я, разжимая "клешню".

— У, медведь недоношенный, чуть руку не сломал, — активные растирания не приносили результата, красные отметины от моих пальцев на Санькиной руке не желали пропадать. Без синяков, видимо, не обойдётся.

— Тише вы! — шикнула на нас Люська Завадская. — Гуля и так уже на вас косо смотрит.

Я опёрся спиной о стену. Обрывки сна продолжали крутиться в голове. Мученическое лицо директрисы приюта, которую заставляют есть сухой горох и гречку. Сухарь, раздающий консервы. Снег в коридоре у разбитого окна на втором этаже и три маленьких скрюченных тела, накрытых покрывалами. Вонючая грязь у второй разграбленной нами точки. Глубокая лужа, через которую пришлось ползти и неподвижно лежать в ней, уткнув лицо в жижу, ожидая, когда луч прожектора отвернёт в сторону и вторая группа перемкнёт провода.

Краем сознания, я заметил, что Саша, перестав растирать запястье, бросила на меня злобный взгляд, тут же сменившийся сочувственным. Видно глубокомысленное выражение, поселившееся на моём лице и отсутствующий взгляд, сказали сестре больше, чем я мог объяснить словами.

— Опять приют? — кивок головой. Сестра подсела поближе и взяла мою руку в свои маленькие ладошки. — Я так и поняла. Лежишь и так скрипишь зубами, что мурашки по спине. Хотела тебя легонько разбудить, а ты, не открывая глаз, сграбастал мою руку и держишь…

— Извини, само получилось…

— Сжал, зубы скрипят и слезинки в уголках глаз, — закончила сестра на выдохе.

Я посмотрел на свои мозолистые "грабки". Ни одной мысли в голове, только одно желание — скорее выйти на улицу и вдохнуть свежего воздуха.

— Знаешь, я тогда не мог понять, почему директриса заливается слезами — её ведь кормят! Столько еды, ей запихивают в рот горох, а она ревёт белугой, мне казалось, дай мне волю, я сам всё съем, — толчок локтем в бок заставил прерваться. Саше стрельнула глазами в сторону Люськи, чуть повернувшей корпус в нашу сторону и заинтересованно прислушивающейся к разговору.

— Завадская, тебе тут вареньем намазано? Уши тянешь? — прошипел я. Люська сделала вид, что дело её не касается, а я обозвал себя мудаком. Ни один человек в группе не знал ничего о прошлом брата и сестры Беровых. Не знаю почему, но тут мы с сестрёнкой были единогласны, наше прошлое должно остаться с нами. Теперь, наверняка, пойдут слухи. Люся молчать не умеет.

— Я поговорю с ней, — шепнула мне Санька.

— Ну-ну.

— Не нукай, в следующий раз держи язык за зубами.

— Са-ш-ша…

— Ладно, проехали, Люську я беру на себя.

Не успел утихнуть звонок, возвестивший об окончании урока истории, как я рванул на выход.

— Люся, можно тебя на минутку, — сестрёнка решила не откладывать дело в долгий ящик. Пусть, мне бы скорей на воздух.

— Куд-да? — выросшая в дверном проёме фигура военрука остановила повальное бегство студентов. — Куда, я вас спрашиваю? А ну-ка, все по местам.

Пришлось возвращаться. Сестрица уже сидела рядом с любопытной сорокой по фамилии Завадская и тихо нашёптывала ей, чтобы та поберегла перья. Люся, надув губки и бросая на "лекторшу" то испуганные, то гневные взгляды, внимала пламенным речам. Зря я утром нагонял на Сашу, что она не подпускала меня к ней. Ведь с самого начала знал, что стоит подцепить эту мадемуазель, и о моих любовных похождениях будут знать все девчонки, но запретный плод, гм-м, дыньки в декольте и стройные ножки под упругой попкой, притягивали к себе чище магнита. Нет, не нужна мне такая слава. Спасибо Церберу, уберегла.

Военрук, полковник с интересной фамилией Скряга, дождавшись пока все рассядутся, снял фуражку и прошёл к кафедре.

— Короткое объявление, — подняв вверх ладонь правой руки, сказал он. — Сбор через полчаса у второго учебного корпуса, всем переодеться в форму. Автобусы, выезжающие на полигон, опоздавших ждать не будут. От кафедры военной подготовки выезжает подполковник Омельченко, — Военрук прищурил глаза, пытаясь кого-то разглядеть на "камчатке". — Беров, подойди, — разглядев искомое, бросил "полкан". — Не подведи, Алексей, покажи им всем, — Скряга помахал кулаком перед виртуальными супостатами.

— Не подведу, покажу.

Автобус, покачиваясь на ухабах, накручивал на колёса километр за километром. От города до полигона всего пятнадцать кэмэ, но состояние дорожного покрытия, точнее, отсутствие оного, растягивали их до всех тридцати. Лучше бы как в прошлый раз армейские Уралы подогнали.

Просёлочные и дороги районного подчинения за время реформ не стали лучше, если верить некоторым вещунам, то с дураками в России разобрались, осталось дождаться решения дорожной проблемы. Конечно, ГУЛАГовские строительные отряды и дорожные тресты привели в порядок федеральные трассы, но когда дойдут руки до "отнорков" никому не известно.