Алый чиж - Анисимов Андрей Юрьевич - Страница 5

Благодушный и расслабленный Воропаев увлекся воспоминаниями и не сразу заметил некоторую перемену в пейзаже. Из лагуны, отгороженной решеткой, исчез катер. Мысленно поблагодарив Жан-Поля за прекрасный завтрак, Воропаев спустился к морю. Он решил поплавать, а заодно отыскать ворота, через которые удалился катер. Купальных принадлежностей у орнитолога с собой не было, ведь Жан-Поль говорил об экспедиции в горы. А в Москве уже несколько раз шел снег, и, естественно, мысли о плавках в голове ученого не возникло.

Воропаев разделся и вошел в воду. Глубина начиналась сразу. Вода не обжигала. Воропаев достиг ограды и поплыл вдоль нее. Издали казавшаяся ажурной, вблизи ограда предстала внушительным сооружением. Толстые прутья металла на глубине нескольких метров переходили в сетку из толстой проволоки. Обследовав всю систему, орнитолог не обнаружил даже намека на ворота. Наплававшись, он выбрался на маленький искусственный пляжик, устроенный между валунов, и подставил солнцу свое белесое тело.

Ученый хотел поразмышлять о предназначении такой серьезной оградительной конструкции, но мягкое загарное тепло, шелест моря, необычайная нежность природы не располагали к серьезным думам.

Воропаев вспомнил о Гвоздиной. Вот кто оценил бы это место, отгороженное от мира и как бы специально созданное для любви. Воропаев почему-то представил себе ее лицо в минуты близости. Лена не закрывала глаз, но переставала видеть окружающий мир. Зрачки расширялись, зеленый блеск мерцал фантастически. Она заглядывала внутрь себя…

Воропаев встряхнулся и, чтобы снять наваждение, снова прыгнул в море. Вышел, оделся и понял, что хочет есть.

На кухне орнитолог обнаружил маленькую негритянку, сопровождавшую его на катере. Девушка улыбнулась гостю как старому знакомому и поздоровалась по-французски.

— Как тебя зовут? — спросил Воропаев по-английски.

— Жанин, — ответила негритянка и тут же перешла на жесты, из которых следовало, что по-английски она не понимает. Воропаеву это показалось подозрительным, и он задал еще несколько вопросов. Жанин не ответила, но ученый не сомневался, что их смысл дошел до девушки.

Обедал Воропаев на веранде. Аристократического обряда принятия пищи с видом на море не получилось, поскольку орнитолог, не привыкший к прислуге, постоянно вскакивал, чтобы взять у Жанин тарелку, а в конце концов потребовал, чтобы девушка села за стол вместе с ним;

На обед были поданы спагетти, под массой которых Воропаев обнаружил непонятных, но приятных на вкус моллюсков. Жанин обучила гостя есть традиционное итальянское кушанье. Оказывается, нужно было взять в руки ложку и вилку. Ложкой предполагалось отделить порцию спагетти, потом накручивать их на вилку и в таком намотанном состоянии отправлять всю конструкцию в рот. Воропаев без труда освоил данный процесс, но очень быстро понял, что объелся. Отвергнув обязательные в конце обеда сыры, ученый добыл банку пива из отобранного утром запаса и, отомкнув отверстие, расправился с содержимым одним махом.

После обеда Воропаев хотел поваляться в песочной спальне Жан-Поля и полистать журнал с павианом на обложке. Но, поднявшись на третий этаж, орнитолог обнаружил там здоровенного негра. Тот пылесосил песочный ворс ковра и оскалил в улыбке белозубую пасть. Орнитолог решил заменить изучение журнала продолжением осмотра виллы. Он спустился на лифте в самый низ и очутился в гараже, который занимал подвальное помещение под всем домом. Воропаев не знал, как включить электричество, но даже в свете тусклой дежурной лампочки отчетливо был виден поблескивающий серебристый «Ситроен». В точности такой же, на котором встречали ученого в аэропорту Марселя. Дальше, в темных глубинах, тонули маленький «Пежо» и допотопная открытая машинка, явно из антикварных игрушек.

Но не обилие авто поразило Воропаева. Ученый не мог отвести взгляда от темно-зеленой массы бронетранспортера. Бока машины мрачно темнели черными разводами. Над кабиной торчало дуло пулемета.

Воропаев вернулся в лифт и с облегчением вздохнул, оказавшись на солнечном свете.

Вилла опустела. Ни Жанин, ни здоровенного негра… На кухне и на веранде — безукоризненная чистота. Никаких следов обеда. Воропаев еще раз перечитал послание Жан-Поля. Особенно приписку о том, что не стоит покидать территорию виллы…

У орнитолога шевельнулось подозрение, а возможно ли вообще это сделать? В том, что со стороны моря пути на волю нет, он уже убедился. Мысль, что его пристанище просто комфортабельная тюрьма, неприятно задела ученого. Он тут же решил обследовать сад и проверить свои подозрения.

Виллу строили на уступе крутой горы, поэтому мест для легких прогулок вокруг нее почти не оставалось. Сзади — лужайка с бассейном. Вокруг всего здания — небольшой газон. Широкая парадная лестница спускалась к асфальтированной площадке гаража. От гаража асфальт под заметным углом приводил к массивным воротам из сплошного металлического листа без видимых замков и запоров. Воропаев потрогал ворота. Металл намертво врезался в высокую бетонную ограду. По верху ограды и ворот шел обнаженный электрический провод, наводящий на мысль о высоком напряжении. Остальной сад раскинулся на труднодоступном подъеме. Метров сто — двести было расчищено и засажено цитрусами, инжиром и кактусами. Дальше — непролазный дикий кустарник вперемежку с дикорастущими фруктовыми деревьями.

Остаток дня орнитолог карабкался по горе вдоль бетонной стены. Он не был новичком в трудных экспедициях, но ему понадобилось несколько часов, чтобы, устав и исцарапавшись, не обнаружить ни прохода, ни калитки. Даже диковинные гнезда, что попадались ему на пути в хитросплетениях колючего растительного мира, не отвлекали ученого от грустного вывода о невозможности самостоятельно выйти отсюда.

«Что все это значит? Хозяин пишет, что объявится через несколько дней. Это может означать и два-три дня, а может и две недели».

Его раздражение имело под собой почву. Фирма Артура приобрела для путешественника самый дешевый вариант билета с неприличным, на взгляд Воропаева, названием. Не то Ампикс, не то Импикс… Орнитолог не мог запомнить сочетание букв.

«Черт с ним, с названием! Но через две недели я должен быть в аэропорту Марселя… Иначе билет пропадет и за него не получишь ни копейки. Билет потому и был дешев, что связывал пассажира фиксированной датой и обмену не подлежал. Тюрьма на лазурном берегу», — завершил свои мрачные размышления Воропаев и отправился плавать.

В характере ученого была замечательная черта.

Когда тучи сгущались, он находил приятное для себя в данное время занятие, а уже потом выход из затруднения являлся сам собой. Воропаев даже имел что-то вроде теории на этот счет.

Поплавав в отгороженной лагуне, ученый уселся на большой камень и стал смотреть, как солнце уходит в море. В синеватых сумерках средневековый город зажег огоньки. Несколько яхт медленно скользили недалеко за ажурной оградой. Надрывно кричала чайка. После ее криков по-особенному зазвучала вечерняя тишина. Мир затих, и Воропаев мог бы ощутить полное счастье от единения с великолепной природой. Но он думал…

«Негры! — вскочил с камня орнитолог. — Негры приходят и уходят».

«Надо следить за прислугой», — ученый облегченно вздохнул.

Теперь есть задача. Воропаев вернулся на виллу.

Ужинать ему не хотелось. Он пожевал инжира и подумал, как хорошо было бы позвонить Гвоздиной и высказать ей все, что считает нужным в связи с этой поездкой… Но тут Воропаев сообразил, что телефона на вилле нет. Этот факт представился орнитологу не менее зловещим, чем запертые ворота. Он послонялся по вилле с целью еще раз в этом убедиться. Телефона ученый не нашел.

В тягостном раздумье о своем странном положении он уснул в верхней спальне с песочным ковром.

Уснул, настежь раскрыв окна, под тихий шум моря, и встал утром уже не в столь мрачном расположении духа.

Самый угрюмый человек, если он проснулся ранним утром в этом сказочном уголке Божьего мира и огляделся вокруг, должен был бы улыбнуться и поблагодарить Всевышнего. Воропаев по натуре никогда не был мрачным ученым занудой. В гранях его характера, наряду с необходимой для всякого естествоиспытателя усидчивостью, уживались озорство и бесшабашная веселость в редких случаях удачи, ироничность по отношению к себе и другим. Встав с постели и оглядев утреннее Средиземноморье, Воропаев скатился в чем мать родила вниз, резво проплыл вдоль ажурной ограды, принял душ, дивясь странностям зарубежной сантехники, оделся и направился на кухню. Позавтракав куском малосольной рыбы, напоминающей лосося, выпив пива из новой порции, ученый пошел на пляж.