Солнечная полянка - Линдгрен Астрид - Страница 2

— Слышу я, птичка за горой поет, — говорит он.

— А как попасть за гору? — спросила Анна.

— Через это темное ущелье, — ответил Маттиас.

Повел он Анну через ущелье. И видят вдруг брат с сестрой — лежит на белом снегу в глубине ущелья блестящее алое перышко. Поняли дети, что они — на верном пути. Ущелье становилось все теснее и теснее, а под конец стало таким узким, что только ребенку впору в него протиснуться.

— Ну и щель, — сказал Маттиас, — только нам можно здесь пройти! Вот до чего мы отощали!

— Хозяин Торфяного Болота позаботился, — горько пошутила Анна.

Пройдя в узкую щель, они оказались за горой в зимнем лесу.

— Ну, теперь мы за горой, — сказала Анна. — Но где же моя алая птичка?

Маттиас прислушался.

— Птичка вон здесь, за этой стеной, — ответил он.

Поглядела Анна — перед ними стена, высокая-превысокая, а в стене ворота. Ворота полуоткрыты, словно кто-то недавно тут прошел да и забыл их за собой закрыть. Кругом — снежные сугробы, мороз, стужа, а за стеной вишневое дерево цветущие ветви распростерло.

— Помнишь, Маттиас, — молвила Анна, — и у нас дома на хуторе вишня была, только она и не думала зимой цвести.

Повел Маттиас Анну в ворота.

Видят вдруг брат с сестрой — на березе, покрытой мелкими зелеными кудрявыми листочками, алая птичка сидит. И они мигом поняли — тут весна: тысячи крохотных пташек поют на деревьях, ликуют, ручьи весенние журчат, цветы весенние пестреют, на зеленой поляне дети играют. Да, да, детей вокруг видимо-невидимо: одни — берестяные лодочки вырезают и пускают их плавать в ручьи и канавы, другие — дудочки мастерят и на них играют. Вот и кажется, будто скворцы весной поют. И дети такие красивые в алых, лазоревых да белых одеждах. И кажется, будто это тоже весенние цветы в зеленой траве пестреют.

— Дети эти, верно, и не знают, что на свете водятся серые мыши-полевки, — печально сказала Анна и поглядела на Маттиаса.

А на нем одежда алая, да и на ней самой тоже! Нет, больше они не серые, будто мыши-полевки на скотном дворе!

— Да, таких чудес со мной в жизни не случалось, — сказала Анна. — Куда это мы попали?

— На Солнечную Полянку, — ответили им дети; они играли рядом, на берегу ручья.

— На хуторе Солнечная Полянка мы жили раньше, до того как поселились у хозяина Торфяного Болота, — сказал Маттиас. — Только на нашей Солнечной Полянке все иначе было.

Тут дети засмеялись и говорят:

— Верно, то была другая Солнечная Полянка.

И позвали они Маттиаса и Анну с ними играть. Вырезал тогда Маттиас берестяную лодочку, алое же перышко, что птичка потеряла, Анна вместо паруса поставила. И пустили брат с сестрой лодочку в ручей. Поплыла она вперед — самая веселая среди других лодочек. Алый парус — пламенем горит. Смастерили Маттиас с Анной и водяное колесо: как зажужжит, как закружится оно на солнце! Чего только не делали брат с сестрой: даже босиком по мягкому, песчаному дну ручья бегали.

— По душе мне мягкий песок и шелковистая травка, — сказала Анна.

И слышат они вдруг, как кто-то кричит:

— Сюда, сюда, детки мои!

Маттиас с Анной так и замерли у своего водяного колеса.

— Кто это кричит? — спросила Анна.

— Наша матушка, — ответили дети. — Она зовет нас к себе.

— Но нас с Анной она, верно, не зовет?! — сказал Маттиас.

— И вас тоже зовет, — ответили дети, — она хочет, чтобы все дети к ней пришли.

— Но она-то не наша матушка, — возразила Анна.

— Нет, и ваша тоже, — сказали дети.

Тут Маттиас и Анна пошли с другими детьми по полянке к маленькому домику, где жила матушка. Сразу видно, что это была матушка. Глаза у нее были материнские и руки тоже — материнские. А глаза ее и руки ласкали всех детей — те вокруг нее так и толпились.

Матушка испекла детям пряники и хлеб, сбила масло и сварила сыр. Дети уселись в траву и наелись досыта.

— Лучше этого я ничего в своей жизни не ела, — сказала Анна.

Тут вдруг Маттиас побледнел и говорит:

— Упаси нас бог на хутор к сроку не воротиться! Упаси нас бог коров оставить недоеными!

Вспомнили тут Маттиас с Анной, как далеко они от Торфяного Болота зашли, и заторопились в обратный путь.

Поблагодарили они за угощение, а матушка их по щеке погладила и молвила:

— Приходите скорее опять!

— Приходите скорее опять! — повторили за ней все дети.

Проводили они Маттиаса с Анной до ворот. А ворота в стене по-прежнему были приотворены.

Смотрят Маттиас с Анной, а за стеной снежные сугробы лежат!

— Почему не заперты ворота? — спросила Анна. — Ведь ветер может нанести на Солнечную Полянку снег.

— Если ворота закрыть, их никогда уже больше не отворить, — ответили дети.

— Никогда? — переспросил Маттиас.

— Да, никогда больше, никогда! — повторили дети.

На березе, покрытой мелкими кудрявыми зелеными листочками, которые благоухали так, как благоухает березовая листва весной, по-прежнему сидела алая птичка. А за воротами лежал глубокий снег и темнел замерзший студеный сумеречный зимний лес.

Тогда Маттиас взял Анну за руку, и они выбежали за ворота. И тут вдруг стало им до того холодно и голодно, что казалось, будто никогда у них ни пряников, ни кусочка хлеба во рту не было.

Алая птичка меж тем летела все вперед и вперед и показывала им дорогу. Однако в зимней сумеречной мгле она не казалась больше такой алой. И одежда детей не была больше алой: серой была шаль на плечах у Анны, серой была старая сермяжная куртка Маттиаса, что ему от хозяина Торфяного Болота досталась.

Добрались они под конец на хутор и стали скорее коров доить да воловьи стойла в хлеву чистить.

Вечером пришли дети на поварню, а хозяин и говорит им:

— Хорошо, что школа эта не на веки вечные.

Долго сидели в тот вечер в углу темной поварни Маттиас с Анной и все о Солнечной Полянке толковали.

Так и шла своим чередом их серая, подобная мышиной жизнь на скотном дворе хозяина Торфяного Болота. Но всякий день шли они в школу, и всякий день на обратном пути их в снегу на лесной дороге алая птичка поджидала. И уводила она Маттиаса с Анной на Солнечную Полянку. Они пускали там в канавах берестяные лодочки, мастерили дудочки и строили игрушечные шалаши на склонах холмов. И всякий день кормила их матушка досыта.

— Не будь Солнечной Полянки, недолго бы мне оставалось на свете жить! — повторяла Анна.

Когда же вечером приходили они на поварню, хозяин говорил:

— Хорошо, что школа эта не на веки вечные. Ничего, насидитесь еще на скотном дворе!

Глядели тогда Маттиас с Анной друг на друга, и лица их бледнели.

Но вот настал последний день: последний день школы и последний день Солнечной Полянки.

— Упаси вас бог к сроку не вернуться! Упаси вас бог оставить коров не доеными! — повторил в последний раз хозяин Торфяного Болота те же самые слова, что говорил и раньше.

В последний раз сидели Маттиас и Анна с детьми вокруг очага — буквы складывали. В последний раз поели они свою холодную картошку, и когда Йоель сказал:

— Побирушки вы этакие, никак вы еды в глаза не видали? — лишь улыбнулись в ответ.

А улыбнулись они потому, что Солнечную Полянку вспомнили; скоро их там накормят досыта.

В последний раз пробежали они по лесной дороге, словно две маленьких мыши-полевки. Стоял самый студеный за всю зиму день, дыхание белым паром струилось у детей изо рта, а пальцы рук и ног сводило от жгучего холода. Закуталась Анна поплотнее в шаль и сказала:

— Мне холодно и голодно! Никогда в жизни не было мне так худо!

Да, стужа была лютая, и дети так по алой птичке затосковали! Скорее бы она их на Солнечную Полянку отвела! А вот и птичка — алая на белом снегу. Такая яркая-преяркая!

Увидела ее Анна, засмеялась от радости и сказала:

— Все-таки доведется мне напоследок на моей Солнечной Полянке побывать!

Близился к концу короткий зимний день, уже надвинулись сумерки, скоро наступит ночь.

Все замерло: обычно шумную песню сосен задушила ледяная стужа. В сонную тишину леса неожиданно ворвалось пение птички. Похожая на ярко-красный язычок пламени, птичка взлетела меж ветвей и запела, да так, что тысячи снежных звездочек стали падать на землю в студеном примолкшем лесу.