Южный крест - Шахов Максим Анатольевич - Страница 48

Но все же Алексей заметил, что натиск Дугласа стал ослабевать, и адреналин в крови перегорал вместе с боевым пылом. Нужно было продержаться еще немного, и когда соперник сам загонит себя в состояние грогги, добить его точным ударом. Однако Серова беспокоило собственное состояние. Он явно устал от пережитого сегодня перенапряжения и боялся, что поплывет раньше соперника. Новый выпад Дугласа он не стал отражать, а пошел навстречу руке с ножом. В последнее мгновение Алексей прокрутил торс вокруг своей оси, пропуская удар всего в сантиметре от своего живота, но при этом максимально сблизился с рыжим громилой, так что почувствовал жар, исходивший от его разгоряченного тела. Двигаясь вперед на противоходе, Алексей поднял левую руку, выставив костяшки пальцев вперед в форме «лапы пантеры», и, концентрируя инерцию собственного тела в этих костяшках, вонзил их в горло соперника, даже не почувствовав сопротивления хрящей, ломавшихся от удара.

Дуглас наклонился вперед, сделал еще два шага и, хрипя, повалился лицом вниз, из последних сил царапая пальцами влажную рыжую землю. Когда Серов склонился над телом, противник уже затих. У Алексея не было никакого желания переворачивать его, но все же он это сделал, стараясь не смотреть в лицо умирающего, и, вытащив из чехла, прицепленного к портупее, портативную рацию, опустил тело на землю.– Ну что, живы будем, не помрем! – сказал он, подходя к Джэку и показывая ему бесценный трофей. – Сейчас свяжемся с нашими, и дело в шляпе.

Домой!

На следующее утро странная процессия из девяти израненных оборванцев, двое из которых ковыляли при помощи костылей из рогатин, а одного вообще несли на носилках из веток, подошла к воротам усадьбы доньи Пилар де Консепсьон Агуайо Торральба де Фонтекавада. В огромных окованных железом воротах открылось оконце, и выглянувший оттуда усатый сторож, подозрительно осмотрев пришельцев и не скрывая неприязни, угрюмо спросил:

– Чего надо?

– Гости к сеньоре Пилар, – сказал по-испански выступивший вперед Серов. – Открывай!

– Сеньора никого не принимает, особенно таких…

– Дружище, ты не смотри, что мы плохо одеты. Мы хорошо воспитаны. Скажи сеньоре, что пришел Лобо, и сам удивишься, как быстро тебе придется впустить нас. – Серов устало прислонился плечом к влажному от росы дереву ворот. – Поторапливайся, если не хочешь получить нагоняй.

Окошко закрылось, и было слышно, как привратник с кем-то говорит по телефону. Потом тяжелая створка ворот приотворилась, и выглянувший оттуда вооруженный человек показал жестом, что можно войти. Процессия протиснулась в ворота и оказалась в уютном саду с фонтаном, за которым виднелся фасад большого дома, выдержанного в колониальном стиле. По дорожке им навстречу быстро шла красивая темноволосая женщина, одетая в джинсы и клетчатую рубашку. Она так радушно улыбалась пришедшим, что охранник повесил свою винтовку на плечо и вытянулся во фрунт, не зная, как себя вести в присутствии таких важных и таких подозрительных гостей.

– Господи, что с вами?! – женщина бросилась навстречу Серову, протягивая руки. – Вы ранены? Акилес, срочно вызывай доктора Каравантеса!

– Не стоит так беспокоиться, Пилар, – сказал Серов, чувствуя, как в присутствии этой женщины он начинает безнадежно смущаться. – Мы ведь пришли сами, значит, все не так плохо.

Прикосновение ее сухих прохладных рук будто обожгло Алексея, он заметно вздрогнул, так что Пилар это заметила и еще сильнее сжала своими руками его вдруг ослабевшую руку. Он почувствовал, как усталость, накопившаяся за эти сумасшедшие дни и бессонные ночи, охватывает его руки и ноги железными цепями, и сознание едва цепляется за реальность, сконцентрированную в бездонных черных глазах радушной хозяйки.

Первое, что почувствовал Серов, когда проснулся, было неестественное ощущение чистоты и сухости, непривычное после постоянно мокрого комбеза, которое подчеркивалось совершенно белыми простынями, нежно прильнувшими к его обнаженному телу. Да, он сразу ощутил свою наготу, наслаждаясь той безмерной свободой, которую она несла в себе. Только потом, мысленно «ощупав» свое тело, он почувствовал боль в разных его частях, нашел нашлепки пластыря на царапинах поменьше и почувствовал покалывание титановых скобок там, где кожа была располосована до мяса. Кто-то над ним основательно поработал, и он абсолютно ничего не помнил. Особенно ему было интересно, кто его раздевал и купал – уж наверно, не добрый доктор Каравантес или тот усатый дворник у ворот.

Алексей огляделся вокруг и увидел белые стены комнаты, темные деревянные балки на белом потолке и столик у кровати, где стояло блюдо с фруктами и поднос с несколькими графинами, бокалами и стаканами. Сквозь оконце, прикрытое снаружи зеленой веткой дерева, в комнату лился приглушенный сумеречный свет.

Сейчас вечер или утро? Серов пошевелился под ласковой простыней и хотел было встать, но вспомнил, что голый. В поле зрения никакой одежды не наблюдалось, а кроме старого комбеза, у него, собственно, ничего и не было. В это время в дверь осторожно постучали. Серов пытался сказать по-русски «войдите!», но вспомнил, что русского здесь никто не понимает, а подходящее испанское слово в голову так и не пришло. Пока он копался в своих филологических познаниях, в комнату впорхнула пышногрудая нимфа в розовом легком платье, неся в руках стопку аккуратно сложенного белья и пару туфель из парусины. Она положила все это на угол кровати, широко улыбнулась и села рядом, положив теплую руку ему на грудь.

– Ола, буэнас тардес! – сказала девушка приятным грудным голосом с хрипотцой, типичной для жителей латиноамериканских стран. – Я знала, что ты уже проснулся. Как можно спать вторые сутки? Тетя меня отговаривала, но я все равно решила проверить.

– Тетя? А кто твоя тетя? – спросил Серов, слегка стесняясь непосредственности девушки.

– А, ты ничего не помнишь?! – девушка засмеялась, обнажив два ряда крупноватых, но очень ровных белых зубов. – Я Вирту, Виртудес, племянница Пилар. Мы все живем у нее, пока в столице эта неразбериха.

Только тут Серов понял, что милая креолка как две капли воды похожа на Пилар. В ней не было еще той гордой осанки и властного взгляда, которые не берутся с неба, а вырабатываются годами, приходят с опытом и самоощущением своего положения в этой жизни. Но зато из нее била необузданным фонтаном энергия молодости, обрамленная благородной оправой красоты ее тетки.

– Хочешь пить? Здесь есть соки, местная агуаардьенте, текила, виски, мексиканское и чилийское вино, – щебетала Вирту, поглаживая его грудь, отчего Серову становилось необычайно уютно. – Чего тебе налить?

– Пожалуй, выпью вина с водой. Не хочу захмелеть.

– А ты славный. Только у тебя такое странное имя. Между прочим, тетя тебя боготворит. Она так и сказала, мол, Лобо послан мне богом, и я буду вспоминать его в своих молитвах до конца дней. Чем ты так угодил ей?

– Да так, – пожал плечами Алексей. – Она немного преувеличивает. А сколько лет твоей тете?

– Ей тридцать шесть. Почти старуха, – девушка заразительно рассмеялась. – Ее сын старше меня, представляешь! Она вышла замуж в пятнадцать лет, а через год ее мужа убили. Потом на ней женился дядя.

«А тетка-то в самом соку! Как же я так ошибся?» Действительно, Серов давал Пилар больше сорока лет, и не потому, что она так выглядела – само лицо не тянуло и на тридцать два, – а по ее величественной манере держаться с людьми и по мудрому сиянию глаз. Рядом с ней многие чувствовали себя в подчиненном положении, и проще всего было отнести это превосходство на счет возраста. Нельзя сказать, чтобы она морально подчинила себе Алексея, но Пилар была в первую очередь красивой женщиной, и этим определялось ее привилегированное положение в его градации людей.

– Ну а тебе тогда сколько лет? – спросил он, чтобы отвлечься от мыслей о Пилар.

– Я тоже уже немолода. Почти синий чулок. Скоро стукнет семнадцать, представляешь!