Южный крест - Шахов Максим Анатольевич - Страница 29

– Нет, только не Фонтекавада! Отдать власть этому чистоплюю! Ни за что! Я ничего не скажу.

Серов хорошо помнил урок, преподанный Виктором в деле с Арчилом, и заранее обговорил с ребятами линию поведения во время допроса. Сейчас было важно вывернуть полковника наизнанку, чтобы узнать все до мельчайших деталей о замыслах и планах путчистов. Он внимательно наблюдал за полковником, ожидая, как подействуют на него физическая боль и моральное унижение и на что стоит надавить сильнее. Страшный удар сбоку, и полковник без стона отлетел к соседнему дереву и там застыл без движения. Его тут же подняли, встряхнули и снова посадили перед Серовым.

– Как вы себя чувствуете, полковник? Вы не сильно ушиблись?

Чья-то рука, высунувшаяся из темноты, вложила в руку офицеру марлевый тампон, и тот плотно прижал его к обильно кровоточащему носу.

– Какую часть тела вам меньше жалко? – спросил Серов, пытаясь придать своей улыбке сатанинский оттенок. – Ухо или палец?

– К чему вы это? – Голос полковника приобрел гнусавый тембр из-за разбитого носа.

– Просто я собираюсь отрезать у вас что-нибудь, но так, чтобы было меньше крови и больше взаимопонимания. И когда вы одумаетесь, у вас, по крайней мере, будет оправдание, что вы все-таки терпели до последнего. Итак. Где Фонтекавада?

Гастамбиде («Что за имена у них!» – подумал Алексей) несколько мгновений пристально смотрел на Серова и, рассмотрев что-то, заговорил торопливо, с просящими нотками в голосе.

– Всех арестованных, в том числе Фонтекавада, сегодня ночью должны вывезти из лагеря и расстрелять в карьере, неподалеку отсюда. Ордоньес приказал лично по телефону.

– Когда? В котором часу? – рявкнул Серов страшным голосом неожиданно даже для себя самого. – Говори!

– В два часа ночи. – Полковник посмотрел на часы и добавил виновато: – Через сорок минут.

Досадный промах

Варвара несколько раз проваливалась то одной, то другой ногой в щели между валунами, где при неудачном падении можно было вывихнуть или сломать ногу. Она заметила плоскую площадку, возвышающуюся над бескрайними каменными навалами, достаточно обширную, чтобы на нее мог приземлиться вертолет или по крайней мере, можно было устойчиво стоять, когда с вертолета спустят раскачивающуюся лестницу. Добираясь до этого скального нароста, она окончательно выбилась из сил, разбила в кровь коленки и локти и почти растеряла уверенность в себе, которая всего лишь несколько часов назад выливалась через край, как взболтанное на жаре шампанское. Поднявшись кое-как на скалу, она стерла рукавом пот, чуть ли не струйками стекавший по ее лицу, и внимательно осмотрела сельву, будто клубившуюся зеленью на краю Рио-де-Пьедра – Каменной Реки. Особенно пристально она вглядывалась в зияющую чернотой прогалину, откуда час назад вышла она сама. Но все было спокойно. Тем не менее она прекрасно знала, что спецназовцы вряд ли побеспокоили бы окружающий лес – они умели так осторожно перемещаться, что даже птицы не взлетали с криками тревоги при их приближении. Ее отчасти успокаивало то, что она не увидит своего убийцу и не почувствует смерти, летящей в ее грудь на кончике пули. «Стрелять они тоже умеют, так что мучиться не придется», – подумала она с обреченностью висельника, рассматривающего конструкцию эшафота. Варвара без сил упала на горячий камень, распластавшись на нем в позе витрувианского человека, глядя в набухшее тяжелыми вечерними облаками небо.

– Поживу пока, – прошептала она, облизывая потрескавшиеся от жажды губы.

Сейчас эта растрепанная женщина в рваном, заскорузлом от высохшего пота сафари меньше всего напоминала ту блестящую голубоглазую блондинку, очаровывавшую мужчин на званых обедах, на охоте с ружьем в руках или с изогнутым под весом двухметрового марлина спиннингом, пристегнутым к поясу. И тем не менее, если бы кто-то смог заглянуть в этот момент в ее глаза, то сейчас как никогда смог бы увидеть тот беснующийся под напором страстей огонь, сжигавший ее изнутри.

Она почему-то вспомнила геолога, пришедшего к ней домой через несколько дней после гибели мужа и потребовавшего немедленно расплатиться за те сведения, которые он принес по заказу Альберто Фонсека. Бедняга не знал, что его заказчик уже мертв, и уж тем более не мог знать, что стало причиной его смерти. За предложенным Варварой стаканом хереса ученый начал рассказывать ей о русских и о том, что они, несомненно, нашли уран. От него же она узнала о секретном чемодане, в котором, без сомнения, были заключены все сведения об изысканиях. После второго стакана сеньор Аррате (так звали геолога) по секрету сказал Варваре, что он уже разработал план, как выкрасть этот заветный чемоданчик с электронным кодовым замком. В этот момент новоиспеченную вдову тряхнуло, будто ударило током, внутренним побуждающим импульсом, которому она не могла, да и не хотела противиться. Она открыла ящик комода, стоя спиной к гостю, достала свой короткоствольный револьвер и, повернувшись, всадила болтуну три пули в грудь, лицо и горло. Потом она налила себе виски, позвонила Октавио, потребовав прислать людей для «уборки», и села у телевизора, ожидая прибытия опричников из подразделения Дугласа, давно занимавшихся под его руководством делами, далекими от защиты отечества.

Убрав несдержанного мужа и болтливого пьяницу-геолога, Варвара сама решила активно включиться в дела, напрямую касавшиеся геологической экспедиции и всего, что так или иначе крутилось вокруг нее. Так она оказалась в российском посольстве с предложением своих услуг в качестве переводчика и вообще полезного человека со связями. Окрутить посла не стоило труда. Она пожаловалась на свое вдовство, рассказала о своем муже, налегая на то, что он тоже был человеком немолодым и что именно такие мужчины ее больше всего привлекали. Первые же несколько дел, которые ей поручили, она выполнила с блеском и вскоре стала не только любовницей посла, но и единственным человеком, способным справиться с закосневшей бюрократией Эссекибо, а также решить многие вопросы, касавшиеся снабжения посольства и подконтрольных ему фирм и организаций всем необходимым. В круг ее обязанностей попало и снабжение геологической партии продовольствием и расходными материалами, чего, собственно, она и добивалась.

Но Варвара не могла успокоиться и активно вмешивалась в дела Дугласа и его папаши. Именно она вместо банального мятежа предложила план раскачивания политической ситуации в стране с помощью целевых провокаций против индейцев, антильских негров и стравливания их с кастой креолов-землевладельцев, давно проталкивавших свою партию на верхушку политического олимпа. Отец и сын по уши влюбились в «златовласую Барби», правда, каждый по-своему. Октавио нужно было обладание ее телом, и он получал свое, каждый раз все глубже увязая в психологической зависимости от своей возлюбленной. Генералу нужны были ее общество, ее голос, ее нестандартный взгляд на вещи, которые, как он говорил, вдохновляли его умственную активность. На самом деле Варвара своим сладким голоском напевала ему на ухо песенки собственного сочинения, в которых, вместе с неприкрытой лестью и восхвалением его талантов в качестве смазки, в голову старика вводились подсказки решений для всех проблем. Собственно говоря, без нее мозг старика просто не мог произвести что-нибудь путное, а ее ангельский облик и манера держаться полностью обезоруживали его параноидальную подозрительность, из-за которой он не доверял никому, а значит, и не слышал конструктивные предложения других своих сторонников.

Это было золотое время, о котором женщина даже немного тосковала, потому что это было время надежд и эмоционального подъема. Тогда убийство для нее являлось всего лишь крайней мерой защиты. С какого-то момента Варвара перестала понимать свои мотивы, но у нее не хватило сил остановиться и посмотреть на себя со стороны, и она все неслась куда-то вперед, подгоняемая своим маленьким шаловливым чертиком, который как-то незаметно вырос в прожорливое и свирепое чудовище.