Игры богов - Анисимов Александр - Страница 74

Со дня ухода с Изнанки Мира прошло уже пятьдесят лет, но это не заглушило ни боли, ни гнева, ни обиды на того, кого он когда-то считал отцом…

Теперь Паррот добился своего, но то, к чему он шел столько лет, не слишком-то радовало. Казначей прекрасно понимал, какая ситуация сложилась в Мэсфальде: в лучшем случае ему осталось восседать на троне несколько месяцев, если только не произойдет чуда и золониане не остановят свой натиск. И все же Паррот выполнил обещание, данное когда-то — полвека назад — отцу.

— Теперь и у меня есть свое королевство, — прошептал он, — но никогда не будет сестры.

Казначей мог бы занять трон Мэсфальда много раньше, но не хотел, чтобы этим целям послужила смерть Дагмара. Этого человека Паррот искренне уважал, хотя тот и был всего лишь смертным. Узнав, что Советник Маттео замышляет переворот, казначей поначалу собирался сообщить об этом королю, но не смог, иначе он рисковал никогда не надеть корону. Такое решение далось Парроту нелегко, но иначе поступить он не мог.

Казначей взглянул на распростертое перед ним тело — его собственное тело, к которому он успел привыкнуть за столько лет. Паррот ухмыльнулся. Что он скажет страже, когда приведет ее к телу? Что тот хотел его убить, но не смог и погиб сам? Да, наверное, так и следует все объяснить. А сомневающиеся пусть остаются наедине со своими мыслями.

Паррот поднялся и, не бросив прощального взгляда на мертвого Советника, медленно побрел к выходу. С каждым мигом шаги его становились все тверже и, энергичней, набирали силу.

Из библиотеки вышел уже не казначей, а Советник Маттео.

Глава 10

НЕ ИМЕЮЩИЙ БУДУЩЕГО

Все получилось слишком просто, Паррот не ожидал ничего подобного. Увидев тело мертвого казначея, стражники даже не удивились, а восприняли это как должное.

Однако теперь, оказавшись на вожделенном троне, Паррот растерялся. Да, он добился того, к чему шел столько лет, но для чего? Правление Мэсфальдом, став реальностью, потеряло прежнюю притягательность, хотя Паррот все-таки считал, что не зря взял в свои руки бразды правления. Он постоянно следил за ситуацией в городе и на границе, знал все, что происходит, и каковы причины всего этого. Паррот был в курсе дел своего предшественника и потому считал, что не допустит тех же ошибок. Маттео думал, что город обречен, и был, в общем-то, недалек от истины, однако при большом желании и удаче Мэсфальд можно было спасти. Паррот старался не переоценивать своих сил и заранее готовил себя к худшему исходу.

Для начала нужно было заставить воинов поверить в собственные возможности: потенциал у армии Мэсфальда был все же немалый. Да, люди устали от частых войн. Да, солдатам уже опротивел один вид оружия — им надоело сражаться. Многие готовы сдаться, лишь бы больше не проливать крови и вернуться домой. Но золониане не самый сильный противник, с ними вполне можно сладить, стоит только людям почувствовать, что это возможно. А для этого нужно поднять моральный дух воинов, чем Паррот и собирался заняться незамедлительно. Правда, он еще толком не представлял, что нужно сделать для этого, но не отчаивался, — было бы желание, а остальное придет само собой.

Паррот знал, что далеко не последнюю роль играют зажигательные речи, а уж на них он был мастак, и почти не сомневался, что сможет достойно выступить перед войском. Ну а потом можно наобещать с три короба, даже заранее зная, что невозможно будет выполнить и половины. Победа, если ее удастся добиться, все спишет.

Но, прежде всего, требовалось разобраться с внутренними делами. Парроту не хотелось покидать дворец, не решив проблемы, касающейся богоравного ребенка, — это тревожило бывшего казначея куда больше всего остального. Между тем женщина с младенцем исчезла. Паррот лично осмотрел все помещения, но не обнаружил и следа присутствия богоравного. Это наводило на определенные размышления, и притом далеко не радужные. Однако Паррот сомневался, что Советник исполнил свою угрозу и умертвил младенца. Значит, и ребенок, и кормилица все-таки живы, но тогда где их искать? Паррот знал наверняка, что они не покидали города, да и спрятать их за пределами дворца Маттео не решился бы, понимая всю ценность и опасность богоравного. По всему выходило, что младенец все еще во дворце. Но где именно?

Стук в дверь застал его врасплох. С тех пор, как Паррот превратился в Советника, его слишком часто донимали разговорами, отвертеться от которых не было никакой возможности.

— Войди! — недовольно крикнул Паррот, удивляясь, как быстро он перенял манеру Маттео.

Дверь открылась, и на пороге появилось двое воинов. Один остался у входа, а другой подошел и чуть почтительно склонил голову.

— У нас проблема, — коротко произнес он. — Собаки раскопали могилу, и нищие поснимали с трупов одежду. Им-то плевать, кто носил ее раньше, а вот городская стража обратила внимание на нашивки, характерные для дворцовых воинов. В общем, сейчас выясняется, чьи тела в этой могиле. Если не замять это дело, могут всплыть очень неприятные подробности. Хорошо, что ребенка мы зарыли в другом месте…

— Идиоты! — взревел Паррот, тщательно имитируя гнев, а на самом деле лихорадочно размышляя. Воины принимали его за Маттео и говорили о чем-то таком, что должно было быть известно Советнику, но о чем не знал казначей. Однако упоминание о ребенке болезненно ударило по нервам: неужели Маттео все же убил его?

— Надо что-то делать, — тихо сказал воин. — Мы можем взять все на себя и сделать так, что уже через неделю никто ни о чем не вспомнит, но нужны деньги.

Много денег.

— Идиоты! — вновь повторил Паррот, но уже тише. — Интересно, если бы мне потребовалось спрятать труп кого-нибудь из королевской четы, подобное повторилось бы или вы проявили бы большую осторожность?

— Хвала богам, нам этого делать не пришлось, — последовал ответ. — Да и зачем? Король бежал, королева мертва, а ребенка вы сами убить не позволите… Не зря же вы перевели его поближе к себе.

У Паррота отлегло от сердца. Выходит, богоравный жив, а воины похоронили кого-то другого. Скорее всего, это был ребенок кормилицы. Но зачем Маттео понадобилось убивать сына кормилицы? Казначей не видел в этом никакого смысла. Если бы Советник умертвил женщину, это еще можно было бы как-то объяснить, но…

Паррот поморщился: что-то не сходилось, что-то он упустил из виду, но что именно, понять был не в силах. Решив обдумать ситуацию позже, в одиночестве, он быстрым шагом подошел к столу и резким движением выдвинул один из ящиков. Запустив в него руку, Паррот вытащил из дальнего угла увесистый бархатный кошель с вышитым на нем гербом Мэсфальда и через всю комнату швырнул его стоящему ближе воину. Тот с легкостью поймал его и, даже не заглянув внутрь, спрятал за пазуху. Паррот знал, что в кошельке было гораздо больше, чем могло понадобиться этим двоим, но не стал мелочиться. Воины должны были получить кое-что за работу, хотя, наверное, и следовало бы наказать их за допущенную небрежность.

— Вон, — коротко приказал Паррот, кивнув на Дверь. Воины не заставили повторять дважды и, поклонившись, удалились. Из короткого разговора с воинами он уяснил для себя одно: богоравный должен быть жив, равно как и кормилица, однако где их искать — так и оставалось пока загадкой. Оба воина считали, что Маттео переселил женщину с королевским сыном в другое место.

Все это было слишком странным, чтобы сразу все уяснить: Паррот опустился в кресло и откинулся на спинку, забросив ноги на стол. У него как-то сразу испортилось настроение.

Он шел по коридору быстрыми шагами, с каждой секундой приближаясь к выходу из дворца. Он провел здесь слишком долгое время и хотел отдохнуть и развлечься. После того как ему пришлось исполнить приказ Главного Советника и пристрелить мага Халиока у него не было ни единой свободной минуты, и теперь хотелось наверстать упущенное. Маттео оплатил убийство довольно щедро. Он еще толком не знал, чем займется, но не сомневался, что потратит время не зря.