Будущее - Глуховский Дмитрий Алексеевич - Страница 13

— Но вы же сказали...

— Я сказал — нет! Установить! Родство!

— Что ты сделал с моей мамой?!

— Не подходи ко мне, маленький ублюдок!

— Мама! Мамочка!

— Установлена прямая связь ребенок — родитель.

— Мне больно. Я просто хотел играть в салки.

— Но почему? Я не понимаю — почему? — Голубоглазая в платье.

— Вы должны дождаться прибытия командира нашего звена.

— Зачем? Почему? — Она совсем растеряна. Трогает свою грудь, разглядывает ладонь. — Извините... У меня молоко, кажется... Так неловко. Мне бы переодеться... Я вся...

— Вы нарушили Закон о Выборе. Согласно четвертому пункту Закона, вы являетесь безответственным родителем, ваш ребенок считается незаконнорожденным.

— Но ведь она совсем маленькая... Я хотела... Я просто не успела!

— Не двигайтесь. Мы должны дождаться прибытия командира моего звена. Только он уполномочен сделать вам инъекцию согласно законодательству.

— Инъекцию? Укол? Вы хотите сделать мне укол? Заразить меня старостью?!

— Ваша вина установлена. Прекрати реветь! Ты мужик или кто?! Ваша вина установлена!

— Но я... Но... Но ведь...

И тут крашеная азиатка, все это время стоявшая смирно, будто из нее батареи вытащили, проделывает финт, которого я от нее не ждал: с короткого разбега вламывается плечом в одну из стен — и выносит ее напрочь, и вылетает вместе с ней в дымную бездну. Ее дочь ничего не понимает — как и я. Ковыляет на своих ножонках к отверзшейся пропасти, бормочет:

— Мама? Мама?

Я широко улыбаюсь.

Девочка опускается на четвереньки, потом на пузо, норовя слезть в никуда спиной вперед, как будто слезает на пол с дивана. Еле успеваю подхватить ее. Она плачет.

— Отпустите нас...

— Мне больно. Я просто хотел...

— Заткнись!

Прижимая выкручивающуюся девчонку к себе, пинаю оторванную кукольную башку как мяч — и она исчезает из кадра. Пацан смотрит на меня так, будто я — сам сатана. Ничего, это он еще не знает, что его ждет дальше.

— Он ведь еще не пришел, ваш начальник? Отпустите нас! Пожалуйста, я вас очень прошу! Мы не скажем, мы никому не скажем, честное слово.

— Вы! Нарушили! Закон! О Выборе! Вы!

— Мама? — спрашивает у меня мелкая; розовая шапчонка наползла ей на глаза.

— Я умоляю вас... Ну что я могу...

— Завели! Нелегального! Ребенка! А! Это!

— Все, что угодно... Хотите, я...

— Значит! Что! Вам! Будет! Сделана! Расчетная! Инъекция!

— Смотрите...

— А! Ваш! Ребенок! Будет! Изъят!

— Но я ведь просто не успела! Я хотела, но не успела!

— Меня это не касается!

— Умоляю! Ради нее... Ради девочки... Хотя бы ради нее! Посмотрите на нее!

— Слушай, ты! Мне плевать на тебя и на твою мартышку, ясно?! Ты нарушила Закон! Больше я ничего не знаю и знать не хочу! Не могла перетерпеть — жрала бы пилюли! Чего тебе не хватало?! Чего?! Зачем тебе ребенок?! Молодая! Навсегда! Здоровая! Навсегда! Работай! Выбирайся из этого дерьма! Живи нормальной жизнью! Весь мир перед тобой! Все мужики твои! Зачем тебе эта обезьяна?!

— Не говорите так, не говорите так!

— А не хочешь жить как человек — живи как скотина! А скотина стареет! Скотина дохнет!

— Прошу вас!

— Мам-мма?!

— Нечего просить! Нечего! Из-за таких, как ты, Европе конец! Ты не понимаешь?! Ты не забыла зарегистрироваться. Ты не собиралась это делать. Думала, мы тебя не найдем. Думала, забьешься в этот клоповник и сможешь тут всю жизнь сидеть?! Ничего, нашли! Рано или поздно мы всех найдем. Всех вас. Всех!

Она уже ничего не говорит, только рыдает беззвучно.

Я гляжу на нее и чувствую, как судорога медленно отпускает мое лицо.

— Что будет с моей девочкой? С моим ребеночком... — Она спрашивает не у меня, а сама у себя.

— О! Улов!

Голос Эла. Оборачиваюсь.

В лазе виднеется лицо Аполлона. Отряхиваясь, звеньевой выбирается в комнату, за ним ползет еще кто-то, кажется, Бернар.

— А у нас такая заварушка случилась! Еле выбрались. Что тут у тебя?

— Вот... Трое детей, двое точно нелегалы... Взрослые. Эти нарушители... А этих пока не успел... Сопротивлялись. Надо еще проверить. Да, еще одна спрыгнула.

Эл осторожно подходит к выбитой стене, заглядывает в бездну.

— Трупов не видно. Жива — значит, найдем. Вызову-ка я сюда спецкоманду, пускай заберут сопляков. А взрослых пробьем еще разок по базе, ультразвуком пузо пройдем для верности — потом каждому по укольчику, и привет. Подержишь их, чтобы не рыпались? Бернар, пригляди за мелюзгой!

Я киваю. Хочу одного — наконец убраться из этой халупы, чтобы перестать упираться головой в потолок, а плечами — в стены. Но я киваю.

Эл задирает распростертой на полу рыжей с косичками платье, приставляет ультразвук: на картинке — какая-то амеба. О, эта еще и беременна. Значит, и папаше их кранты. В розыск — и в оборот.

Передаю девчонку («Мама? Мама?») Бернару, он хватает за шиворот окрысившегося пацана, зажимает ладонью рот узкоглазой. Он прав — какой смысл с ними церемониться?

Теперь уколы. Мои руки мелко дрожат, и, чтобы подавить эту дрожь, я вцепляюсь в кисти девушки в намокшем платье изо всех сил, до синяков. Но она, кажется, даже не чувствует этого.

— Вы ведь начальник, да? — Синющие глаза просительно заглядывают Элу в его зенки-пустышки, пока тот приставляет ей к запястью инъектор и спускает курок. — Скажите, вы же ничего не сделаете с моей девочкой? Скажите...

Наш звеньевой только хмыкает.

Глава IV. СНЫ

За окном тосканские холмы, наверняка давным-давно снесенные и застроенные, в руке у меня початая бутылка, в ушах — ее крик. «Куда вы ее уносите?! Куда вы ее уносите?! Куда вы ее уносите?!» Черт бы побрал эту бабу. Наверное, раз триста подряд повторила. Только зря она затеяла всю эту канитель: правды ей никто не скажет.

Как-то нервно сегодня получилось.

Я делаю большой глоток и закрываю глаза. Хочу увидеть ту сучку в полосатой широкой шляпе, представить себе, как сдергиваю, разрываю на ней кофейный прямоугольник, как она прикрывается крест-накрест руками... А вижу темные круги на коротком синем платье, просачивающиеся сквозь ткань белые капли.

Забыть. Уснуть.

Лезу за спасительными шариками. Никого не хочу больше видеть. Отыскиваю снотворное, открываю пачку... Пусто. Так. Так-так. Так-так-так! Как же это со мной получилось?

Это все из-за вчерашнего спора с проекцией продавщицы у киоска... По душам поболтал о жизни с интерфейсом торгового автомата, кретин. Исповедался голограмме — и хорошо еще, что не трахнул ее.

Ладно. Ладно! Надо просто сбегать туда и купить новую пачку.

Я принял решение — но никуда не иду. Заливаю в себя еще текилы и остаюсь на месте, вперившись в зеленые холмы и клубы облаков. Ноги мягкие, как воздухом накачаны, голова плывет.

Даже если вместо вчерашней стриженой кобылки я потребую у трейдомата ту кормастую курчавую итальянку, ничего не поменяется: они просто разные оболочки одной и той же программы. Итальянка точно так же будет впаривать мне таблетки счастья: «Может быть, сегодня?» — хотя точно так же будет знать, что прихожу я туда совсем за другим: «Мы всегда держим для вас бутылочку про запас».

Не пойду никуда. Лучше просто еще выпью. Дерну спуск. Если глотнуть побольше, спирт смоет меня из душной комнатенки, в которой я застрял, в блаженную пустоту.

Таблы — это тренд. Выбирай любые на вкус. Пилюли счастья, безмятежности, смысла... Наша земля держится на трех слонах, те — на панцире огромной черепахи, черепаха — на спине невообразимых размеров кита, и все они — на таблетках.

Но мне ничего, кроме снотворного, не надо. Все остальные таблы, допустим, и вправляют мозги, но делают это своеобразно. Такое ощущение, что к тебе в голову подселяют постороннего. Другим, может, и нормально, а меня раздражает: мне в моей черепушке и одному тесно, мне сокамерники не нужны.

Я пробовал завязать с сонными таблетками.