Американские каникулы - Лимонов Эдуард Вениаминович - Страница 44

Барни смотался на неделю в Бразилию и пригнал оттуда кораблем тысячу пятьсот велосипедов. Велосипеды сгрузили в барак «Б энд Б». Барни ходил вокруг велосипедов, забитых в рамы по десять штук в каждой, довольный. Мы с Косогором возились поблизости. Косогор пытался собрать из двух никуда не годных рентгеновских аппаратов один годный.

– Вот спекулянт ебаный, – ворчал Косогор, копаясь в груде старого железа. – Смотри, как надо, учись! Он ведь поехал в Бразилию для удовольствия, не по делу, повидать сестру. В отпуск вроде. Но сориентировался, что там вело ни хуя не стоит, и пожалуйста, закупил полторы тыщи! Во как надо! А ты!

– Я? Я собираюсь занять у вас пять долларов, Леонид.

– Опять все деньги на девок растратил, пиздюк? Тебе ж Барни только на той неделе чек дал.

– Леня, вы что ожидаете, что я вечно на сто шестьдесят долларов буду жить? За телефон заплатил, за электричество. За квартиру опять нужно платить.

– А на хуя ты живешь как барин один в трехкомнатной квартире? Снял бы себе студию, вот и не нужно было бы надрываться.

– Так получилось. И в трехкомнатной у меня настроение всегда прекрасное. В трущобу же забираться опять, ну его на хуй! Я три года в дерьмовых отелях прожил!

– М-да, философия у тебя… – Косогор отбросил лом, которым он, пыхтя, пытался перевернуть станину тяжелого рентгеновского ложа. – Вот, еби их мать, делали аппаратуру в пятидесятые годы. С места не сдвинешь! Крепкая, правда, износу ей нет!

Из серого квадрата открытых в природу ворот появился толстый Борис, весьма озабоченный.

– Леонид! И ты, Эдвард, зайдите в офис, пожалуйста!

Леонид вытер руки тряпкой, снял бейсбольную шапочку, убрал маскировочный хвост волос со лба на лысину. Опять надел шапочку. Пересекая барак, мы последовали за Борисом.

– Садитесь! – сказал нам толстяк, уже занявший свое место за столом.

Мы сели. Я сел нормально. Косогор сел шумно и нагло, проелозил, садясь, стулом по полу. Сел так, как, по его мнению, должен садиться пролетарий, эпатируя грязным рабочим комбинезоном и руками в машинном масле презренных бюрократов завкома, профсоюза и дирекцию завода.

– Леонид, по твоей же просьбе мы договорились, что будем платить тебе раз в месяц, ты сказал, что так тебе удобнее. Вчера ты представил нам фактуру, по которой мы должны выплатить тебе мани за четыреста рабочих часов! Эдвард, переведи пожалуйста!

Я перевел. Косогор самодовольно улыбнулся.

– И они мне их выплатят, бляди, до копеечки, я с них не слезу, пока не выплатят… Но ты этого не переводи. Сейчас они начнут меня уговаривать…

– Мы подсчитали, и получается, что, судя по твоей фактуре, ты работал в среднем 96 часов в неделю! Это слишком много, Леонид, ведь в неделе всего 168 часов. – Борис глядел на Леонида очень серьезно.

Барни, сидящий в кресле у окна, напротив, улыбался.

– Леонид, – сказал он, – девяносто шесть часов в неделю – это семь дней по тринадцать часов в день! Даже в девятнадцатом веке никто не работал по тринадцать часов в день. Даже рабы на плантациях!

– Я записал все как было, – твердо сказал Леонид. – Переведи. И за каждый час отчитался, между прочим. Там везде стоит, какую работу я выполнял и сколько на нее затратил времени.

– Записал, – согласился Борис. – Но давай разберемся, Леонид… – Борис заглянул в бумаги. – У тебя, к примеру, записано: «Три часа на дорогу от Централ Айслип до Гарлемского госпиталя!» Но это абсурд. От нас до Гарлемского госпиталя на Ленокс-авеню возможно добраться за тридцать минут!»

– Я не могу мчаться сломя голову, как вы. Мне моя жизнь дорога. Я езжу со скоростью, с которой безопасно ездить. Плюс, я должен был заехать за ним! – Косогор указал пальцем на меня, как мать-родина на потенциального добровольца.

– Но мы не можем платить вам за время, которое уходит у вас на дорогу, по двадцать долларов час, ребята! Договаривайтесь встретиться на пол-пути. Двадцать долларов в час – это очень большие деньги, Леонид!

– У него нет кара. Дайте ему кар[56]! – Косогор возмущенно фыркнул, выразив свое презрение к фирме, не могущей снабдить своего рабочего автомобилем.

– Леонид! – Барни встал и прошелся по офису. – Мы не отказываемся платить тебе двадцать долларов за квалифицированную работу – за обследование, за монтаж и демонтаж медицинской аппаратуры, но оплачивать твои дорожные приключения по двадцать долларов в час мы не можем. Ты нам слишком дорого обходишься.

– Хорошо, – сказал Леонид весело. – Я никуда не буду ездить. Буду работать только здесь – в фирме. Вы сами занимайтесь покупкой аппаратуры, решайте без меня – подходит она вам или нет? Идет?

Сделалось темно. Буйно, крупными кляксами застучал вдруг по крыше барака дождь. Вошла старушка-секретарша, мать Бориса, и, тихо перемещаясь по офису, подняла полости шторы на окне и включила две лампы.

– Леня, – сказал я, – они правы. Берите с них меньше за дорожное время.

– Пошел ты на хуй! – сказал Косогор. – Коллаборационист! Я часами путаюсь на их ебаных хайвэях. Пускай тогда Барни возит меня. Если он будет шоферить, я не стану брать с них денег на дорогу.

– Леонид, у меня есть свои обязанности в фирме, – сказал Барни. – Если я стану твоим персональным шофером, ты будешь обходиться нам втрое дороже.

По лицу Бориса стекал пот. Он выдернул клинекс из коробки на столе и стал промокать физиономию. Барни, сунув руки в карманы, расхаживал за нашими спинами. Мне представилось, что сейчас он остановится и даст Косогору кулаком по голове.

Зазвонил телефон. Борис, как мне показалось, радостно схватил трубку.

– Йес!

– Ну, в общем так, – сказал Косогор вставая. – Я поехал домой. Пока не получу чек, я работать не буду. Они мне должны мани за четыреста рабочих часов. Гуд бай, Барни! – И неторопливой походкой кадрового рабочего, которому вкалывать всю жизнь, торопиться некуда, Косогор отправился к двери офиса.

– Shit![57] – воскликнул Барни. – Эдвард, объясни мне, почему он такой трудный? Ты же не такой.

– Я другого поколения. Думаю, Барни, что власть и хозяин для Леонида – одно и то же. Хозяин – враг. С хозяином нужно обращаться сурово.

– Но он же просидел десять лет в ГУЛаге, Эдвард!

– Что это меняет, Барни?

– Эдвард, поговори с ним, а? Он не так уже неуязвим, как ему кажется. Конечно, у него редкая профессия, но в несколько месяцев я смог бы найти ему замену. Дело в том только, что у нас не всегда есть работа, мы еще не развернулись полностью. Леонида это устраивает, а американский парень захочет быть полностью занятым…

– Эй, пиздюк! – крикнул появившийся в двери опять Косогор. – Ты поедешь со мной или пешком пойдешь в Манхэттан?

– Иду! – сказал я.

Барни подморгнул мне, а Борис поглядел на меня с надеждой.

В «Ромашке» – русском кафе-шопе на углу 1-й авеню и 7-й улицы, – сидя против меня, Косогор ел пельмени, время от времени обнажая единственный золотой зуб. Очки съехали на кончик носа.

– Бляди, не буду с ними работать! Открою свое дело. Мне Роман Давидыч, – Косогор кивком головы указал на хозяина «Ромашки», тот выдавал банки с джинджареллой двум грязным ист-вилледжевским типам, – обещал дать денег. Войти со мной в долю хочет. Я не хуже Барни и Бориса могу тем же бизнесом заниматься.

– Ну как пельмени, товарищи? – Обширный, седой, в белом фартуке поверх рубашки с галстуком, круглоплечий, над нами стоял хозяин.

– Хороши пельмени. Молодец, прокурор!.. Едуард, познакомься с товарищем прокурором! – Леонид довольно оскалился. – Настоящий областной прокурор, ты не думай! Из Западной Украины.

– Это он вас посадил, Леонид? – спросил я.

– Нет, не я. Я других сажал. – Прокурор улыбался, положив руки на бока.

– Дочку бы ты его видел, Едуард. Красотка! Прокурор, хочешь зятя? Поэт! Хороший парень.