Дневник осады Порт-Артура - Лилье Михаил Иванович - Страница 59

Сегодня всех раненых, полубольных и всяких калек собрали в резерв на Лесном редуте.

Утром я был на Голубиной бухте и лично подробно осмотрел поле сражения 13 ноября. В подзорную трубу на правом фланге соловьевской позиции я насчитал до 19 японских трупов.

Вчера один из наших солдатиков полез к этим трупам помародерствовать, но был убит.

Из расспросов солдат я узнал подробности смерти штабс-капитана Соловьева.

Оказывается, что в передний левый окоп за старшего был назначен старший унтер-офицер из запасных, Дмитриев. Будучи уже сильно выпивши, он взял с собой в окоп еще водки и начал там пьянствовать с остальными солдатами. Благодаря этому японцам удалось незамеченными подкрасться к окопу и неожиданно ворваться в него.

Наши побежали...

Штабс-капитан Соловьев выругал унтер-офицера Дмитриева и сам лично повел контратаку, где и был убит.

Солдаты единогласно считали штабс-капитана Соловьева одним из лучших боевых офицеров.

Здесь я хочу сказать, что заслуги покойного были прямо неисчислимы. В течение 10 месяцев он бессменно нес службу на передовых позициях Голубиной бухты. С августа месяца по последний день, то есть в течение 3? месяцев, он находился в самом близком соседстве с японцами и ежеминутно мог ожидать штурма.

Жил штабс-капитан Соловьев на самой позиции в нескольких шагах от своих окопов, в небольшой землянке, спал на голых досках, ел из солдатского котла.

Скромный, тихий и даже робкий перед начальством, штабс-капитан Соловьев нес безропотно свой тяжелый жребий и безропотно погиб, защищая вверенные ему позиции.

Штабс-капитан Соловьев вполне заслуживает быть поставленным в ряду самых выдающихся героев Порт-Артура.

Ввиду постоянного сильного нервного напряжения он в последнее время казался каким-то ненормальным. Единственным его утешением были воспоминания о сынишке, оставленном где-то в России. Помню, с каким жаром он о нем постоянно рассказывал. Так бедному и не довелось с ним свидеться!..

Наши солдаты подобрали вчера двух тяжело раненных японцев. Кроме того, один японский унтер-офицер почему-то сам перебежал к нам. Наша солдатня забрала этого японца к себе и напоила. Он оказался очень бойким и развитым и говорил даже по-английски.

К несчастью, наши солдатики переусердствовали и напоили его так, что разобрать что-либо из его рассказов не было никакой возможности. Его пришлось отправить в Комендантское управление на двуколке.

В последние дни я заметил и в солдатах, и в офицерах большой прилив мужества.

Вчерашний ужасный штурм на правом фланге, по слухам, отбит, и все осталось за нами.

Говорят, что наш гарнизон насчитывает теперь до 15 900 человек.

С раннего утра японцы сосредоточили на Высокой невероятно сильный артиллерийский огонь. Вся гора сплошь была окутана черным дымом от разрывов бесчисленного количества б— и 11-дюймовых лиддитовых снарядов.

Около 10 часов утра, когда уже все наши блиндажи были разрушены, японцы начали засыпать их шрапнелью.

Несчастные защитники Высокой горы, лишенные всякого прикрытия, принуждены были или скрываться за обратным скатом горы, или прятаться за обломками разлитых блиндажей и терпеливо ожидать приближения японской пехоты, чтобы схватиться с ней врукопашную.

Главный свой артиллерийский огонь японцы сосредоточивали на передней части Высокой горы. Вся линия этой части укрепления была разбита вдребезги.

Всю эту картину я наблюдал в подзорную трубу с Лесного редута.

На передней части Высокой горы не было видно ни малейшего движения, все казалось мертвым и разрушенным.

В этом ужасном хаосе разрушения и смерти я рассмотрел только одно живое существо. Был ли то офицер или солдат, я разобрать не мог. Человек этот то прятался в блиндажи, то выскакивал и бежал на верхушку горы и потом опять, закрыв голову руками, бегом возвращался назад. Вокруг него разрывались сотни снарядов, но Бог хранил этого героя. Временами он совершенно исчезал в густом черном дыму, и я считал его уже погибшим, но спустя несколько минут он опять появлялся на вершине и снова продолжал свою деятельность.

Мне казалось, что этот неизвестный герой только ждал момента, когда японцы появятся на вершине горы.

Не знаю, остался ли он жив? Боюсь сказать, что нет... Вряд ли из этого ада мог кто-нибудь вернуться целым и невредимым.

Около полудня артиллерийский огонь японцев начал как будто стихать, но окончательно не прекратился и тем лишал нас возможности занять наши окопы.

В трубу ясно можно было видеть груды земли, брусьев, досок — все это было навалено друг на друга и лежало в ужасном беспорядке.

Около 4? часов дня японская пехота двинулась на штурм. Часть своего пути она прошла незамеченной, скрываясь в своих окопах и сапе. Наше 5-е временное укрепление стреляло по ней из 37— и 47-миллиметровых морских орудий и изредка из 75-миллиметровых. Думаю, что особого вреда орудия этих калибров принести японцам не могли.

Смеркалось. Заходящее яркое осеннее солнце посылало на землю свои последние лучи.

Был тот час, когда земля и все живущее на ней должно было погрузиться в сон и отдых...

А между тем в это время на Высокой горе поднялась страшная ружейная стрельба.

Очевидно, наши защитники открыли японцев в своих бывших окопах и бросились на них...

Снова над вершиной горы засверкали бесчисленные огоньки рвущейся и нашей и японской шрапнели. Снова взрывы лиддитовых снарядов стали застилать вершину густым, удушливым дымом.

На этот раз японцы сосредоточили весь свой артиллерийский огонь на задней (правой от меня) вершине горы, на том месте, по которому должны были подходить наши резервы.

Ружейная стрельба, все усиливаясь и усиливаясь, перешла наконец в какой-то сплошной гул.

Я понял, что в этот момент наши защитники сошлись с японцами грудь с грудью и начался ужасный рукопашный бой.

Меня начала бить какая-то нервная дрожь.

Картина была слишком потрясающая.

Я опустил, наконец, трубу, от которой так долго не мог оторваться. Несколько солдатиков молча стояли около меня, устремив свои взоры на Высокую гору. Губы их шептали молитву...

Смерть витала над Высокой горой!..

Около 6 часов вечера ружейная стрельба на Высокой горе несколько стихла.

Положение дел выяснить пока не удалось, так как телефон страшно обременен.

Если даже мы и отбили штурмы японцев, то во всяком случае со страшными для нас потерями.

Теперь 8 часов вечера. Темно.

На Высокой и Плоской горах опять идет ружейная перестрелка. Кое-где слышна монотонная стрельба из орудий большого калибра.

Прожекторы работают отлично.

Количество выпущенных японцами в этот день по Высокой горе снарядов надо считать тысячами, а по правому флангу крепости десятками тысяч.

Вечером я узнал, что в числе других убит капитан 2-го ранга Бахметов, один из симпатичнейших моряков, встреченных мной на Дальнем Востоке.

Поздно вечером я слыхал, что наши потери на правом фланге доходят до 2000 человек.

Целую ночь я не мог уснуть. Все мне казалось, что опять идет штурм на Высокую гору. Каждую минуту я выскакивал, накидывал тулуп и выходил на двор, прислушиваясь, но... все было спокойно. Ночь была тихая и холодная.

Около 7 часов утра на Высокой снова послышалась страшная ружейная стрельба. Всех нас мучил один и тот же вопрос: удалось ли японцам занять передние части наших окопов на Высокой или нет?

Когда совсем уже рассвело, опять начался адский артиллерийский огонь. Опять вся передняя часть горы сплошь окуталась дымом.

Около 9 часов утра огонь начал слабеть, а к 11 часам почти прекратился, и японцы лишь изредка продолжали посылать на Высокую гору 11-дюймовые бомбы.

Около 4? часов вечера канонада опять разгорелась с новой силой. Снова над Высокой засверкали огоньки тысяч рвущихся шрапнелей...