Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

В кварталах дальних и печальных

Рыжий Борис Борисович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

В кварталах дальних и печальных - Рыжий Борис Борисович - Страница 37

Изменить размер шрифта:

«Молодость, свет над башкою, случайные встречи…»

Молодость, свет над башкою, случайные встречи.

Слушает море под вечер горячие речи,

чайка кричит и качается белый корабль —

этого вечера будет особенно жаль.

Купим пиджак белоснежный и белые брюки,

как в кинофильме, вразвалку подвалим к подруге,

та поразмыслит немного, но вскоре решит:

в августе этом пусть, ладно уж, будет бандит.

Все же какое прекрасное позднее лето.

О удивление: как, у вас нет пистолета?

Два мотылька прилетают на розовый свет

спички, лицо озаряющей. Кажется, нет.

Спичка плывет, с лица исчезает истома.

Нет, вы не поняли, есть пистолет, только дома.

Что ж вы не взяли? И черное море в ответ

гордо волнуется: есть у него пистолет!

Есть пистолет, черный браунинг в черном мазуте.

Браунинг? Врете! Пойдемте и не протестуйте,

в небе огромном зажглась сто вторая звезда.

Любите, Боря, поэзию? Кажется, да.

1997

Памяти поэта

В помещении — слева и справа,

сзади, спереди — тысячи глаз

смотрят пристально так и лукаво:

как он, право, споткнется сейчас!

А споткнувшись, он станет таким же

как и мы, нехорошим таким,

был высоким, а станет чуть ниже,

и его мы охотно простим.

Но когда, и споткнувшись, он все же

будет нас избегать, вот тогда…

Вышел в улицу: Господи Боже,

никого, ничего, никогда.

Только тусклые звезды мерцают,

только яркие звезды горят:

никогда никого не прощают,

никому ничего не простят!

1997

«Водой из реки, что разбита на сто ручьев…»

Водой из реки, что разбита на сто ручьев, в горах

умылся, осталось в руках

золото, и пошел, и была сосна

по пояс, начиналась весна,

солнце грело, облака

летели над головой дурака,

подснежник цвел — верный знак

не прилечь, так хоть сбавить шаг,

посмотреть на небо, взглянуть вокруг,

но не сбавил шаг, так и ушел сам-друг,

далеко ушел, далеко,

машинально ладони вытерев о.

Никто не ждал его нигде.

…Только золото в голубой воде,

да подснежник с облаком — одного

цвета синего — будут ждать его…

1997

«Родился б в солнечном 20-м…»

Родился б в солнечном 20-м,

писал бы бойкие стишки

о том, как расщепляют атом

в лабораторьях мужики.

Скуластый, розовый, поджарый

всех школ почетный пионер,

из всех пожарников, пожарник,

шахтер и милиционер

меж статуй в скверике с блокнотом

и карандашиком стоял,

весь мир разыгрывал по нотам,

простым прохожим улыбал.

А не подходит к слову слово,

ну что же, так тому и быть —

пойти помучить Гумилева

и Пастернака затравить.

1997

«В простой потёртой гимнастёрке…»

В простой потёртой гимнастёрке

идёт по улице солдат.

Вослед солдату из-за шторки

в окошко девушка глядит.

…Я многого не видел в жизни.

Но не кому-нибудь назло

я не служил своей отчизне,

а просто мне не повезло.

Меня не били по печёнкам,

не просыпался я в поту.

И не ждала меня девчонка,

Учащаяся ПТУ.

И вообще меня не ждали,

поскольку я не уезжал.

Решал двойные интегралы

и вычислял факториал.

Глядел в окно на снег и лужи,

опять на лужи и на снег.

И никому я не был нужен,

презренный штатский человек.

Но если подойдут с вопросом:

«Где ты служил?» Скажу: «Сынок!

Морфлот. Сопляк, я был матросом».

И мне поверят, видит Бог.

1997

«…В аллее городского сада…»

…В аллее городского сада

сказала, бантик теребя:

«Я не люблю тебя, когда ты

такой, Борис». А я тебя —

увы, увы — люблю, любую.

Целую ручку на ветру.

Сорвал фиалку голубую,

поскольку завтра я умру.

1997

«В белом поле был пепельный бал…»

«В белом поле был пепельный бал…»[33] —

вслух читал, у гостей напиваясь,

перед сном как молитву шептал,

а теперь и не вспомнить, признаюсь.

Над великой рекой постою,

где алеет закат, догорая.

Вы вошли слишком просто в мою

жизнь — играючи и умирая.

Навязали свои дневники,

письма, комплексы, ветви сирени.

За моею спиной у реки

вы толпитесь, печальные тени.

Уходите, вы слышите гул —

вроде грохота, грома, раската.

Может быть, и меня полоснул

тонким лезвием лучик заката.

Не один ещё юный кретин

вам доверит грошовое горе.

Вот и всё, я побуду один,

Александр, Иннокентий, Георгий[34].

1997