Болатбек - Етеибаев Мухаметжан Етекбаевич - Страница 18

Но Сергеев-Сторожилов не подчинился. Быстрым и ловким движением сунул он руку в карман… И в этот момент два человека бросились вперед. Мусирали обхватил его, Сергеев вырвался, вытащил правую руку — в ней был револьвер. Но на руке повис Болатбек.

Все это произошло в какое-то мгновение, и в это же мгновение раздался спокойный голос Сайтимбека:

— Брось оружие, быстро!.. — Наган в здоровой руке Сайтимбека уткнулся в бок бывшего Егора Сергеева. — Возьми у него револьвер, Мусирали… Ну что ж, пойдем, Сторожилов… Шагай!

Сторожилов выполнил приказание, но через несколько шагов обернулся к Болатбеку и прошипел, глядя на него с беспредельной ненавистью:

— Ты, гаденыш, все равно своей смертью не умрешь. По пятам за тобой косая ходит… Не уйти тебе…

21

— …Ребята! — крикнул Кадыркул. — Скорей сюда! Что я вам скажу…

Летом тысяча девятьсот тридцать пятого, почти через два года после описанных здесь событий, Кадыркул получил письмо. Картинка на конверте изображала то, чего ни он, ни другие ребята никогда в жизни не видели: на ней было море, и по его синим волнам плыл белый теплоход с надписью «Грузия» на борту.

Ребята обступили Кадыркула.

Сначала он вынул из конверта несколько фотографий. На одной из них Болатбек был изображен вместе с Уразом Джандосовым, председателем Алма-Атинского облисполкома. Они стояли рядом в зеленом городском саду, оба улыбались, и на груди у Болатбека сверкал новенький значок — «15 лет Казахстана». Его наградили за то, что он помогал старшим воевать с теми, кто мешал строить и укреплять колхозы, за то, что сам, как взрослый, работал на ферме и организовал первую в республике бригаду юных животноводов.

Еще в конверте были открытки с видами Москвы — Кремль, Красная площадь, Москва-река…

Ребята были так поражены, что даже некоторое время молчали. Еще бы! Тот самый Болатбек, с которым они бегали по школьному двору, играли в ассыки, сидели за одной партой, тот самый Болатбек запросто ходит по Москве, по Красной площади…

Кадыркул начал читать.

«Здравствуй, Кадыркул!

Пишу тебе это письмо из «Артека». Наш лагерь стоит на берегу Черного моря. А песок здесь желтый-желтый. Море иногда бывает ровное, как степь, а иногда забурлит, и волны тогда похожи на травы у нас на джейляу или даже на горы.

Я здесь уже двенадцать дней, а перед этим был в Алма-Ате и в Москве. На слете в Алма-Ате Ураз Джандосов сказал, что в будущем году у нас в ауле обязательно будет новая школа. Так и просил всем передать…

Потом мы на поезде поехали в Москву. Поезд шел целых шесть дней, и все шесть дней мы смотрели в окно. Ох и здорово мелькают телеграфные столбы! Какой это большой город, какие дома высокие! Мы катались по Москве-реке на пароходе, были в Паркс культуры и отдыха, в зоологическом саду, ездили под землей по железной дороге. Она «метро» называется.

В «Артек» мы тоже ехали долго. Рядом с лагерем есть Медведь-гора, она прямо в море уходит, а еще в море стоит скала Шаляпина. Это такой знаменитый певец русский, он здесь тоже отдыхал и на этой скало пел песни. Прямо как Аня Хохлина… А завтра мы пойдем на экскурсию — будем ходить по тем местам, где ходил А. С. Пушкин, он тоже сюда приезжал.

Я очень рад, что побывал в «Артеке». Тут много ребят из нашей страны и из других стран. Я подружился с одним парнем, он немец, его Курт зовут. Его отец против фашистов.

Еще я подружился с Султаналы. Он из Кокчетава, мы с ним на слете в Алма-Ате познакомились. Он первый подошел ко мне и показал нашу пионерскую газету, где напечатано о том, как мы помогали узнать, кто такой Сергеев. И про Каражана там тоже написано: как мы его разоблачили.

Мы с Султаналы уже плавать научились, до флажка и обратно. Нас «страховали» другие ребята. А мы им сказали, что, когда к нам в Казахстан приедут, научим на лошадях, как настоящие джигиты, скакать…

Мне очень хочется, чтобы все наши ребята приехали сюда и увидели хотя бы один раз море. Оно совсем не черное, только так называется, а вода бывает зеленая или синяя и очень соленая, пить ее не станешь.

На этом письмо кончаю. Передай привет всем нашим.

Твой друг Болатбек Омаров».

— Повидал Болатбек! Такого нам в жизни не увидеть, — сказал один из ребят с завистью.

— Теперь, наверно, важным станет. Нос задерет, — сказал другой.

— Бросьте вы, — сказала Аня Хохлина. — Как не стыдно! Болатбек не такой. Как будто вы его не знаете! Он никогда в жизни не будет задаваться.

И почти все ребята согласились с нею, а громче всех выражал свое согласие Кадыркул.

22

Прошло три года. Болатбек учился уже в восьмом классе. Немало событий произошло за это время — и радостных и печальных. Умер дед Болатбека — Абишбай, и совсем еще молодой умерла его старшая сестра Бигайше. Его дядя Мусирали не работал больше председателем колхоза и не жил в их ауле. Уехал в другие места и его брат Суйербек.

Болатбек остался совсем один, без родных, и было бы ему вовсе плохо, если бы не друзья, с которыми он вместе ходил в школу, с которыми продолжал работать в колхозе.

Болатбек по-настоящему полюбил свою работу на ферме, хотел выучиться и стать хорошим зоотехником. Каждое лето во время каникул он, как и прежде, когда еще был жив старый Абишбай, перебирался на джейляу и пас там скот.

За это время Болатбек возмужал, вырос, сделался стройным, сильным пареньком, с живыми умными глазами и чуть пробивающимися усиками.

Этим летом он перегнал на джейляу большое стадо дойных коров. Три долгих месяца пробыл Болатбек на высокогорном пастбище, днюя и ночуя возле своего стада…

До начала занятий в школе оставались считанные дни… Жарко…

Болатбек сидит возле большого камня. Ему и хочется и не хочется возвращаться в аул. Хочется потому, что соскучился по своим друзьям, по книжкам и учебникам, по учителям; а не хочется оттого, что привык к этому прозрачному горному воздуху, к этой тишине, в которой так ясно и отчетливо слышен каждый звук: негромкое журчание ручья, шумное дыхание коров, мерно жующих сочную траву, шелест листьев.

Но сейчас горная тишина нарушается громким стуком. Это Болатбек, взявши небольшой острый камень, старательно выбивает на светло-коричневом валуне какие-то буквы. Сегодня Болатбек один со стадом — его напарник заболел, и Болатбеку даже поговорить не с кем.

— Что делаешь, сынок?

Болатбек оглянулся. Он так увлекся своим занятием, что не слышал, как подъехал знакомый охотник Егизбай.

— Да так, ничего… Каникулы кончаются, скоро уходить отсюда. Вот хочу на память на камне оставить…

Старый Егизбай посмотрел на ровную, отполированную дождями и ветрами поверхность валуна. Угловатыми печатными буквами там было выбито: «16 августа 1938 года. Болатбек…»

— Как поохотились, ата? — спросил Болатбек. — Удачно?

— Только еду. Капканы хочу проверить… Вернусь, пообедаем вместе. Ладно, сынок?

— Хорошо, ата, буду ждать.

Охотник тронул лошадь. Он проехал по лугу между коровами, переправился вброд через речку Каскеленку, стал подниматься на противоположный склон. Не доезжая до вершины, слез с коня и, ведя его в поводу, углубился в заросли.

Вот первый капкан. Старик нагнулся, вынул барсука. Во втором и в третьем ничего не было, хотя челюсти их захлопнулись. Егизбай долго провозился, налаживая капканы, потом пошел дальше. Он был почти уже у вершины холма, когда услышал тревожный крик. Эхо далеко разнесло его над склонами.

…Болатбек кончил выцарапывать на камне последнюю букву своей фамилии и поднял голову.

Перед ним стоял мужчина.

Хотя прошло уже немало лет, Болатбек сразу узнал его. Узнал, несмотря на то, что тот очень исхудал и изменился, вид у него был полубезумный.

— Скажи, парень… — хрипло проговорил человек, и голос его тоже хорошо был знаком Болатбеку. — Скажи, какую корову тебе не жалко?