Командир - Поселягин Владимир Геннадьевич - Страница 27

— Давай назад! — Сдавший назад танк все-таки позволил мне навести прицел на скопление техники. Четырьмя осколочными снарядами я неплохо прошелся по ней, вызвав несколько пожаров.

— Объезжай справа! — «Тридцатьчетверка», объехав начавший разгораться затор и ревя на полных оборотах, проследовала за танком Гурова, успевшим заметно удалиться вперед и въехать на косогор небольшого холма, мешавшего видеть, что творится впереди.

— Догоняй его!

Наведя прицел на уматывающий на полной скорости грузовик, проложивший во ржи просеку, приказал:

— Стоп! — Довернув прицел, выстрелил. На месте грузовика появилось облако взрыва. Не знаю, что за снаряды он вез, но даже нас тряхнуло изрядно. Огненные обломки раскидало на сотню метров вокруг, и сухая рожь стала быстро разгораться. То, что «тридцатьчетверка» Гурова выскочила далеко вперед, спасло нас. Вдруг в эфире послышалась ругань и приказ сержанта сдавать назад. Я увидел, что Гуров стал уходить в сторону. Вокруг его машины вставали фонтанчики от врезавшихся в землю болванок. Несколько снарядов попали в его танк, на броне показались снопы искр. Я закричал по рации Гурову:

— Сдавай назад. Быстрее сдавай! — Но было поздно. Дернувшись, «тридцатьчетверка» Гурова повернулась боком, расстелив на земле порванную гусеницу. — Гуров, немедленно покинуть машину!

Открылся люк сверху — и вместе с дымом оттуда выскочили два танкиста в синих комбинезонах. Под кормой показались две головы в танковых шлемофонах — бойцы выбрались через аварийный люк в днище. Вскочив, они рванули вслед за двумя первыми, бежавшими к моей машине. Но тут вдруг танкисты стали падать один за другим, до нас не добежал ни один. Я совсем забыл про немецких солдат, укрывшихся во ржи, и они напомнили о себе.

— Су…и, тв…ри, что творят, гни…ы?! — орали внизу мехвод с радистом.

Мне пришлось крикнуть на них:

— Хватит, им уже не поможешь, остается только отомстить.

— Что будем делать, товарищ капитан? Немцы, подбившие Гурова, наверняка двигаются сюда! — спросил старшина.

— Ничего не будем делать. Мы сейчас в мертвой зоне. Как только немцы появятся на верхушке, мы можем спокойно расстреливать их, оставаясь в мертвой зоне. Нужно только следить за немецкими солдатами, чтобы не подобрались к нам и гранатами не закидали.

— О, черт! — воскликнул радист.

Я спросил:

— Что там?

— Один из парней Гурова ранен и ползет к нам.

Посмотрев в смотровую щель, я увидел его.

— Старшина, сдай вперед так, чтобы он оказался под нами, затащим его через люк в днище.

— Понял, командир, сделаем.

Чуть дернувшись, «тридцатьчетверка» медленно поползла вперед. Я же, приказав зарядить бронебойным, внимательно наблюдал за верхушкой холма. Танк встал, Молчунов с Истоминым втянули раненого внутрь танка и положили его на днище.

— Истомин, на место! — заорал я, увидев башни показавшихся на верхушке холма немецких танков. Радист продолжал заниматься раненым и, разорвав упаковку индивидуального медпакета, начал делать перевязку.

Наведя прицел башни на головного T-IV, я нажал на педаль пуска. Истомин, успевший занять свое место, вогнал следующий снаряд. Первая болванка, отрикошетив от брони «четверки», отлетела в сторону, зато вторая впилась в маску пушки. Через секунду «четверка» исчезла во взрыве сдетонировавшего боезапаса. Быстро, пока они не успели въехать на вершину холма, я стал, как автомат, посылать снаряд за снарядом в танки противника. Гильзы сыпались на раненого, лежащего на днище, но на это уже никто не обращал внимания. Из восьми немецких танков выйти на дальность выстрела смогли лишь два. Остальные, кто медленно разгорался, кто взорвался от детонации боезапаса, кто застыл мертвым куском металла, размотав гусеницу и получив подарок в борт от попадания снаряда.

— Давай вперед помалу, — приказал старшине.

«Тридцатьчетверка», работавшая на холостых оборотах, стронулась с места и медленно двинулась вперед, ведя на ходу огонь по оставшейся бронетехнике противника.

— Уф-ф, все, этот был последним, — сказал я, подбив последнюю «тройку».

— Давай двигай вокруг холма, чувствую, ждут нас на верхушке. Хотя подожди.

Наведя прицел на подбитую «тридцатьчетверку», послал бронебойный снаряд в корму. Не хочу, чтобы она опять досталась немцам. Посмотрев на медленно разгоравшийся танк Гурова, приказал двигаться вперед на полной скорости. Вдруг на башне послышался какой-то звон, как будто на нее что-то бросили.

— Гранаты, всем открыть рот!

С громким звоном на танке разорвалось несколько гранат. Нас спасло то, что крышку люка я закрывал не на замок, а на кожаный ремень. Я еще в свое время часто читал, что бывало, погибали танкисты от обычной гранаты, разорвавшейся на броне танка, от кинетического удара. Поэтому и подстраховался с ремнем. Развернув башню, длинной очередью прошелся по ближайшей ржи. Где скрывались немцы, рассмотреть так и не смог, слишком высокая выросла рожь. Пытаясь вытряхнуть звон из ушей, приказал двигаться дальше. Пока объезжали холм, выкинули все гильзы от использованных зарядов через нижний аварийный выход.

— Сержант, что там с раненым?

Радист сразу ответил:

— В плечо, товарищ капитан, сквозное. Я перевязал, но нужен врач.

— Кто он, я не рассмотрел?

— Заряжающий, красноармеец Осокин.

— Ясно. Всем внимание, выезжаем на открытое пространство. Странно, что нам навстречу никто не попался. Должны же были послать дополнительные силы в обход холма… К бою!

Перевалив еще через одну дорогу, на этот раз пустую, мы выехали на другую сторону холма. Там действительно стояли три танка, направив стволы пушек вверх. Очень похоже на то, как только что действовал я. На мое счастье это были T-II, к тому же стоящие ко мне боком. Со своими двадцатимиллиметровыми пушечками они были мне не страшны. Видимо, немецкий командир не рискнул послать их в бой под наши снаряды.

— Стоп! — приказал я и стал быстро наводить прицел на крайний танк.

Только после того, как он загорелся, остальные меня заметили. Но было поздно, мои снаряды легко дырявили их слабую бортовую броню. Оставив слева три железных костра, я на полной скорости рванул в сторону села. Соваться к тем батальонам, что охраняли уничтоженные лагеря, было опасно, мигом сожгут. А вот штаб и их машины, находящиеся в селе, были для меня лакомым кусочком. Я не сомневался, что их охраняют так же жестко, как и те лагеря, но атаковать село по дороге я и не собирался.

Двигаясь прямо к постройкам, увидел, как тройка бомбардировщиков что-то бомбила примерно там, где находилась батарея Суслова. После того как они отбомбились, в том районе к небу потянулся черный дым, какой бывает от сожженной техники. Похожих дымов в том районе было довольно много. Это показывало, что ребята работали хорошо, но все поднимающиеся дымы были заметно в стороне. Надеюсь, парни успели покинуть машины.

Продолжая следить за обстановкой по сторонам и по ходу движения танка, увидел у приближавшегося села батарею мелкокалиберных зенитных пушек, находящихся в полукилометре от нас. Расчеты зениток уже навели стволы на нас и терпеливо ждали, когда мы приблизимся, чтобы ударить наверняка.

— Стой! — заорал я, быстро поворачивая башню в ту сторону.

— Истомин, осколочный!

— Товарищ капитан, в стволе бронебойный!

— Ах ты, черт! — крикнул я, нажимая на педаль пуска.

Болванка безрезультативно зарылась в землю между двух пушек, осыпав расчеты землей. Истомин забил осколочный снаряд. Его я послал под звонкие оглушающие удары по броне, расчеты все-таки открыли огонь. Судя по всему, били разрывными, не бронебойными. Снаряд разорвался примерно там же, где и первый, только результат был другой. Обе пушки замолчали, послав еще три осколочных снаряда, полностью подавили батарею. Просветление сверху показалось мне подозрительным; подняв голову, увидел исковерканную командирскую башенку. Теперь через нее машину было не покинуть. Люк заклинило. Не знаю, как теперь «тридцатьчетверка» выглядит со стороны, но, похоже, мы отделались легко.