Суп из акульего плавника - Данлоп Фуксия - Страница 11

Все продолжалось без особых изменений вплоть до того момента, когда я году в две тысячи первом в последний раз посетила его лавочку. Это было время властвования в Чэнду мэра Ли Чуньчэна, получившего прозвище «Разрушитель Ли», который развернул в городе своего рода архитектурный террор. Ли решил оставить след в истории, снеся старый город до основания и построив на его месте широкие проспекты и автострады, вдоль которых будут возвышаться современные высотные здания и небоскребы. По его приказу уничтожались целые кварталы, причем печальная участь настигала не только хибары, но и оперные театры, прекрасные старинные дома с садами, а также прославленные рестораны и чайные. Безжалостно вырубались целые аллеи акаций. Подобных разрушений Чэнду не помнил со времен Культурной революции, когда хунвейбины взорвали местный «Запретный город» — дворцово-парковый ансамбль эпохи Мин[12] (теперь на его месте стоит статуя машущего рукой Мао Цзэдуна).

Переулки вокруг макаронной Се Лаобаня лежали в руинах, выставив в небо рахитичные пальцы деревянных и бамбуковых остовов домов. Сама же закусочная прижималась к парочке других сохранившихся, чудом нетронутых забегаловок — маленький островок спокойствия среди царящей кругом разрухи. Когда я в обед заглянула в любимое заведение, Се Лаобань весело на меня посмотрел и, к моему изумлению, едва ли не улыбнулся. Я смотрела, как он принимает заказы, выписывает счета и болтает с завсегдатаями. Как это ни странно, но он явно вел себя приветливей и совсем не так сварливо, как раньше. Для меня, знавшей его, Се Лаобань буквально лучился радушием. Что же явилось причиной этого чудесного преображения? Неужели он влюбился или выиграл состояние в мацзян? А быть может, снос квартала, неизменно влекущий за собой конец его лавочке, вынудил его легче и проще относиться к жизни? Мне этого никогда не узнать. Я посидела за столиком, расправилась с лапшой, которая по-прежнему была изумительно вкусной, а потом настало время двигаться далее. Больше я никогда не видела Се Лаобаня. Несколько позже, в тот же год, я попыталась его отыскать. Мне хотелось ему рассказать, что я описала его вместе с его лавочкой в своей поваренной книге, посвященной сычуаньской кухне, и привела рецепт его лапши «дань-дань», которую теперь, не исключено, по всему миру готовят мои читатели и почитатели китайской диковинки. Однако то место, где некогда стояла его закусочная, теперь напоминало лунный пейзаж. Повсюду высились груды щебня, под ногами попадались осколки кувшинов из-под маринадов и пиал для риса. И ни один из прохожих не мог мне подсказать, где найти Се.

Разумеется, в первый год моего пребывания в Чэнду мысль написать поваренную книгу о блюдах сычуаньской кухни даже не приходила мне в голову. Более того, вообще сложно было поверить, что этот полный жизни древний город всего через несколько лет исчезнет с лица земли. Я проводила свое время в удовольствиях и праздности. В один день могла часами просиживать в чайной и зубрить китайские иероглифы, в другой — отправиться в ближайшую рыбачью деревушку, чтобы узнать, что тамошние жители готовят на обед. Мы с несколькими друзьями стали брать уроки китайской гимнастики цигун, пригласив учителем пожилого, отошедшего от дел доктора народной медицины. Наши занятия проходили в тенистых садах даосского храма Цинянгун. Там мы учились чувствовать и контролировать энергию наших тел. Русские студенты Саша и Паша уговорили хозяина одного из подпольных кинотеатров устроить просмотр контрабандной копии «Криминального чтива». Все это закончилось шумной гулянкой. Однажды я с моим другом немцем Фолькером и еще с восемью иностранными студентами сняли автобус и отправились в головокружительное путешествие по Восточному Тибету. Впрочем, обычно я проводила дни незатейливо: садилась на велосипед и просто каталась по старым улочкам Чэнду, ожидая, когда произойдет что-нибудь интересное. Ожидание обычно не затягивалось надолго.

Как-то раз в одной из своих любимых чайных я познакомилась с чистильщиком ушей по имени Сяо Чанъань. Я узнавала о его появлении по звуку. Мне нравилось, откинувшись в бамбуковом кресле, сидеть, прикрыв глаза, зная, что у меня под рукой пиала с жасминовым чаем, и слушать голоса проходящих мимо уличных торговцев. Резкий металлический звон возвещал о прибытии чистильщика ушей, у которого в кармане рубахи хранился жутковатый инструментарий: ножички, медные шпильки, крошечные ложечки и несколько изящных кисточек из гусиных перьев. Сяо Чанъань постоянно заглядывал в эту чайную, и я часто видела, как он ковыряется своими инструментами в ушах посетителей, причем посетители сидели, развалясь в креслах, с выражениями крайнего блаженства на лицах. Как-то раз у нас с Сяо Чанъанем завязался разговор, и он поведал мне о своем деле. Мастер объяснил, что крошечными шпильками и ножами он стимулирует акупунктурные точки, и рассказал, что искусство чистить уши уходит корнями в эпоху сунской династии. «В наше время некоторые женщины под видом чистки ушей на самом деле занимаются проституцией, — посетовал он. — У них даже может оказаться с собой нужный набор инструментов, но они не имеют ни малейшего понятия, как доставить уху удовольствие!» Я с большим интересом выслушала все, что он мне поведал, однако не рискнула позволить ему продемонстрировать на мне практическую сторону его искусства.

Однажды солнечным днем, после того как с нашего знакомства уже прошло какое-то время, я все-таки сдалась. Не без волнения откинулась на стуле и предоставила свои уши в его распоряжение. Начал он с того, что нежно отвел в сторону мои волосы и принялся столь же ласково поглаживать кожу вокруг уха маленьким тупым ножиком. От этих прикосновений по телу побежала дрожь блаженства. Затем Сяо Чанъань молчаливо, сосредоточенно начал прощупывать и чистить внутреннюю часть моего уха с помощью крошечных ложечек и медных шпилек, водя кругом кисточками из перьев. Самое потрясающее чувство меня посетило, когда он погрузил кисточку мне в ухо и несколько раз коснулся ее рукоятки гудящим камертоном. В глубь моего уха ввинтился мерно вибрирующий звук, напоминавший стрекот кузнечика.

Жизнь в Чэнду часто казалась нам сюрреалистической. С повседневной заурядностью происходили самые удивительные вещи. Да и вообще, нам, иностранным студентам, не представлялось никакой возможности вести «нормальную» жизнь. Любое наше действие, каждый наш поступок в глазах местных жителей неизбежно казался странным и удивительным. Нам платили деньги за съемки в рекламе и кино, изображения наших лиц появлялось на упаковках с мылом. Как-то раз я целый день провела в парке аттракционов, разодетая в наряд танцовщицы испанского фламенко, принимая участие в рекламной акции. Как сказал директор, меня наняли из-за моих «загадочных глаз». Даже если мы старались вести себя благоразумно и привлекать к себе меньше внимания, все равно, куда бы мы ни направлялись, вокруг раздавались изумленные вздохи и собирались толпы народа. На практике это давало нам возможность делать все, что угодно.

Однажды я с моими подругами итальянками Франческой и Катей взяли такси и отправились на званый ужин, который должен был состояться на другом конце города. Уехали мы недалеко — такси сломалось прямо на пересечении двух широких проспектов (в те времена частных машин было мало, а светофоры вообще отсутствовали, так что водители всякий раз проезжали перекрестки больших дорог как Бог на душу положит). Таксист вышел из машины и принялся возиться с двигателем. Алкоголь кружил голову, нам было весело, и мы поставили в магнитофон такси кассету с записью какой-то рок-группы, включили громкость на максимум, вышли на дорогу и принялись танцевать. Наш водитель снисходительно нам улыбался. Вскоре рядом с нами остановилось еще одно такси — из его окна высунулся водитель, чтобы насладиться невиданным зрелищем: тремя хохочущими девушками-иностранками, танцующими посреди дороги. За этим такси остановилось еще одно, потом еще и еще, пока улица не оказалась полностью перегорожена небрежно брошенными машинами числом в двадцать — тридцать штук. Тут нашему водителю наконец удалось снова запустить двигатель, мы запрыгнули внутрь, петляя, выехали из лабиринта вставших машин и понеслись вперед, оглядываясь на море изумленных лиц.