Собрание стихотворений и поэм - Гамзатов Расул Гамзатович - Страница 52

Я вопрошаю память вновь и вновь: – Зачем горю? – В тебе горит любовь! Лекарства нет от дивного недуга. И вспомнил я любимую и друга.

Как мог без вас и как вы без меня Могли прожить три бесконечных дня? Родиться снова – это ли не чудо?.. Но всяк ли рад вернувшийся «оттуда»!

*

Не сейчас я угас, не сейчас – В то проклятое жизни мгновенье, Как в конторских бумагах погряз. Нет поэту за это прощенья.

Дар Всевышнего – песенный пыл – Я транжирил, обнявшись с трибуной. О свиданье легко позабыл Я с любимой – прекрасной и юной.

С того дня много раз умирал, Славословя в стихах лиходея, Кто молитву мою отобрал. С чем предстану на Высшем суде я?

Как дитя, побрякушкам был рад, О расплате грядущей не ведал. За сиянье фальшивых наград Свою волю и молодость предал.

Не прошу я прощенья у вас. Знать бы, что за грехи рассчитался. Слез не лейте, что умер сейчас… Неизвестно, на свет ли рождался?

*

Вдруг грохот смолк. Я онемел, Еще объятый пылким жаром. Не слышать Бога – как я смел, Глупец, предавшись жалким сварам?

Аллах отверз уста свои, И был мне голос явлен строгий: «За верность дружбе и любви Тебе прощу сии пороки».

Что все, добытое тщетой: Блага, пустое самомненье? За чудо радости простой, Судьба, возьми свои даренья.

И вновь весть с неба снизошла, Меня насквозь пронзило дрожью: «Утешен будешь, что была Песнь у тебя, с молитвой схожа!»

Из цикла «КОЛЫБЕЛЬНЫЕ ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ»

КОЛЫБЕЛЬНАЯ В КРЕМЛЕ

Царь-колокол в Кремле, молчавший сотни лет, вдруг (так приснилось мне) заговорил. Набатно загремел. И колоколу вслед Царь-пушка расходилась что есть сил. Какая вновь напасть на землю к нам пришла? Какой пожар грозит спалить наш дом? Тот гулкий звон страна как будто бы ждала. Как будто бы ждала тот дальний гром. Что будят в нас они? Способны ли помочь надежды робкой не помять цветы? Все в корне изменить, как день сменяет ночь, и дело отделить от суеты? Курантов бой почти не разобрать. Лишь гул – тревоги гул гудит, невыносим. И словно камнепад державу захлестнул, Чернобылей страшней и Хиросим. Царь-колокол в Кремле, я слышу твой набат. Но признаюсь, что мне всегда милей звон колокольчиков, когда они звенят у колыбелей маленьких детей. Я слышал пушек гром – страшней лишь Страшный суд. Я видел: пушки тащат на руках… Но видеть мне милей, когда легко несут красавицы кувшины на плечах. Мечтаю я: пусть все колокола сольют в честь матерей мелодии свои. А если в пушки бить – пусть будет то салют во славу женщин, мира и любви. Спи, колокол. Спи, пушка. Спите, спите, – свидетели неслыханных событий…

КОЛЫБЕЛЬНАЯ СЕБЕ

Спи, Расул Гамзатов, баюшки, Расул. Далеко остался твой родной аул. Как в песок уходят вешние ручьи, так уходят песни вещие твои. И уходят в вечность годы навсегда. И надежды гаснет дальняя звезда. Спи, цадинский мальчик, спи, аварский сын, в домике отцовском уж остыл камин, и побито поле вдоль и поперек, и друзей старинных ты не уберег. Или жизни тоже нужен перекур? Или ветры дули злые чересчур и могучий ствол твой ураган согнул? Спи, Расул Гамзатов, баюшки, Расул. Что-то происходит с нашею Землей! То ли вдруг дорога сделалась кривой? То ли время встало, вдруг лишившись крыл? Слышишь: разбивают камни у могил, памятники сносят с боевых полей, и несут тревогу клики журавлей… Снег зловеще-черный сыплет с высоты, а на снеге мерзнут белые мечты. Эхо страшных взрывов носится в горах, и ложатся стены под ноги как прах, и твоя отныне не летит, легка, пред лицом Корана грешная строка. Спи, Расул Гамзатов, баюшки, Расул. Ты одной лишь теме в жизни присягнул – ты всегда молился дружбе и любви, что ж, и ныне тоже их благослови. Время предлагает каверзный вопрос: в этом мире грешном как ты жил и рос? Смысл и цену жизни смог ли ты понять? Снизошла ль к поэту божья благодать? Что ответить людям? Промолчать нельзя. Шепчешь ты молитву, руки вознеся, а колени сами гнутся до земли, и летят над миром песней журавли. И джигит джигиту руку протянул… Спи, Расул Гамзатов, баюшки, Расул.

КОЛЫБЕЛЬНАЯ СКАЗКА

Рассказать тебе сказку, дружок? Эту сказку услышал от деда мой отец и с годами сберег и однажды мне тоже поведал. Это было давно-предавно: сигареты бараны курили, распивали архары вино, а коты чинно чистили крылья. Танцевали лягушки на льду, муравьи упражнялись на скрипках, и носили рога какаду, ну а львы расплывались в улыбках. Совы видели зорче орлов, ветры были с большими руками, и впрягали в плуги петухов, и ослы птиц ловили хвостами.

Волки, зайцев завидя, тряслись, соблюдали в овчарнях порядок, воры только законом клялись, и не брали начальники взяток. В те неслыханные времена рыбы пели, а змеи острили, муха выйти могла за слона, а бараны мудрейшими слыли… – Ты не слушаешь? Ты не уснул? Небылицы смежат тебе глазки?.. – Это быль, а не сказка, Расул. Я люблю настоящие сказки…

КОЛЫБЕЛЬНАЯ ПРАВДЕ

Уснула правда в мягкой колыбели. Бушуют ветры, как в канун зимы. И каждый день, как первого апреля, друг друга все обманываем мы. И песнь любви теперь звучит все реже, и песня чести оборвалась вдруг. И часто слышу я зубовный скрежет там, где я раньше слышал сердца стук. О подвигах, увы, давно не слышно, и наша цель все менее ясна… За что же покарал ты нас, Всевышний? Неужто мы не вспрянем ото сна? Нет, песня, нет, не умолкай вовеки. Дай правде силу. Пробудиться дай. Когда гроза, когда взбухают реки – то, значит, ждет нас добрый урожай.

!ПОСЛЕДНЯЯ ЦЕНА

Годы

Недавние и давние года Передо мной толпятся, словно люди, Гляжу на них и думаю о чуде: — Еще я жив — Гамзатов из Цада!

Года, года! Мне памятен любой, Они друг друга свергли, как владыки. И вот сошлись, но их не схожи лики, Почти как наши лики, меж собой.

В числе годов есть многие года, Которые остались дорогими Душе моей, но встретившись с другими, Печалюсь я, сгорая от стыда.

И если тех годов хотя бы день Вернется вдруг и встанет на пороге, Затмит мне душу аспидная тень И вздрогну я, и сна лишусь в тревоге.

Былые вспоминаю времена, Иные годы вправду что вершины. Где доблестью прославились мужчины, Чьи нашим дням созвучны имена.

И радуюсь, и плачу оттого, Что, с тех вершин беря свои истоки, Летят сквозь даль пленительные строки В пределы удивленья моего.

Недавние и давние года, Смятенье чувств и торжество и удаль, Смотрю на них и думаю, не чудо ль: — Еще ты жив — Гамзатов из Цада!

Сокурсникам по Литинституту

Когда-то стихи мы друг другу Читали в пылу молодом. И строфы ходили по кругу, Как будто бы чаша с вином.

Все помнят лицейские своды От святости и до грехов. Друг другу, как в лучшие годы, Уж мы не читаем стихов.

И лихо не спорим, как прежде, И песен былых не поем. И недругов в дерзкой надежде Анафеме не предаем.

Где бедные наши пирушки, Где крылья за нашей спиной? Где милые наши подружки, Слова о любви под луной?

Прошлись, как по вешнему лугу, Глас неба в нас словно притих. Все меньше вопросов друг другу, Все реже ответы на них.

Есть в славе опасность недуга, Взошли на вершины одни, Читать недосуг им друг друга И тех, кто остался в тени.

Но мы пред собою не лживы И трезвым достигли умом: Не все, что живет, пока живы, Жить будет, когда мы умрем.

И часто мне снитесь не вы ли, Незримых достойные крыл, И те, кто меня позабыли, И те, кого я не забыл?

Иду вдоль бульвара Тверского, Плывет надо мною луна, И счастлив по-дружески снова Я ваши шептать имена.

Чингизу Айтматову

Даруй душа, устам всевластным слово, Налей-ка, кравчий, в кубок не кумыс. Прекрасна жизнь — в том убеждаюсь снова, Приветствую тебя, мой друг Чингиз!

На праздник твой сквозь дымчатые дали Слетелись мы, но в этот звездный час Я оттого не в силах скрыть печали. Что нет твоих родителей меж нас.

И мысленно склоняю я колени Пред матерью твоей. И не впервой С ней заодно и не в обличье тени Мне предстает отец погибший твой.