Что ветром разносит в щепу или клочья, Что гибнет от вихрей, немногого стоит. В труху превращается то, что не прочно: Подгнившее дерево, слово пустое.

Не плачьте о том, что ненастье калечит, О том, что погибло в борьбе мимолетной, И ветер не властен над ценностью вечной: Над лесом, и садом, и песней добротной.

Плод бессонниц моих и забот, Книга, вот я беру тебя в руки. Так, наверно, ребенка, рожденного в муке, Мать впервые на руки берет.

Чем ты будешь, концом или славой? Я держу тебя перед собой. Так солдат гимнастерки обрывок кровавый Поднимает, как знамя, - и в бой!

Были плечи у меня белей, Отчего же нынче почернели? Черный цвет - остаток светлых дней Грело солнце - плечи загорели.

Были волосы мои черней, Отчего же нынче побелели? Белизна осталась от ночей Черных, освещенных еле-еле.

Со мною смерть поссориться не жаждет. Она давно уж, перейдя на «ты», Плыла за мной по морю не однажды, Гналась в горах, чтоб сбросить с высоты.

То поотстав, то наступив на пятки, Дыша надсадно за моей спиной, Она со мною не играет в прятки, Играет в салки, гонится за мной.

Я нынче песню позабыл свою, Ту, что вчера казалась всех дороже. И, может, песню, что сейчас пою, Лишь день пройдет, я позабуду тоже

Но мне запала в душу песнь одна, Ее мне пела мать с печалью скрытой, Та песнь такой любовью рождена, Что никогда не может стать забытой.

Я возраст свой забыл, зачем же мне Твердишь, что я седой, а ты моложе? Кто знает, может, в этой седине И молодость твоя повинна тоже.

Меня не надо старостью корить, Напоминать о возрасте бесцельно. Жестоко раненому говорить О том, что рана у него смертельна.

Машет в облаках орел крылами, Воробьи на склоне гнезда свили. Мнят и воробьи себя орлами, Да не дал им бог орлиных крыльев.

В море волны поднимает ветер. В сонных речках неподвижны воды. Морем мнят себя и речки эти, Да не бороздят их пароходы.

У меня были думы, но тщетно, Не вплетя их ни в строки, ни в речь, Как бумаги под грифом «секретно», Я старался их скрыть и сберечь.

Блекли мысли мои, выцветали, Я их прятал - не помнил куда. Иногда их назад возвращали, Пропадали они иногда.

«Почему серебряная птица К нашим не спускается ногам, Нас она не любит иль боится?» «Может, любит, но не верит нам!»

«Почему всегда и всюду звери Норовят исчезнуть с наших глаз, Нас не любят или же не верят?» «Может, любят, но боятся нас!»

Жизнь - ковер. Но ткал я неумело, И теперь я сам себя стыжу. Много лишних линий и пробелов Я в своем узоре нахожу.

Книгу я писал, но неумело: В ней пустым страницам нет числа. Где в пути ты задержалась, зрелость? Почему так поздно ты пришла?

В Индии считается, что змеи Первыми на землю приползли. Горцы верят, что орлы древнее Прочих обитателей земли.

Я же склонен думать, что вначале Появились люди, и поздней Многие из них орлами стали, А иные превратились в змей.

Вот родился маленький джигит, - Мне мерещится, что я родился, Где-то свадьба пляшет и шумит, - Мне мерещится, что я женился.

Где-то в поле человек убит, Где-то мать над павшим сыном стонет, Где-то плачут женщины навзрыд. Мне мерещится: меня хоронят.

Поэт обходить не научен беду, А радости сами проносятся мимо. И я - Ленинград в сорок первом году, И я - в сорок пятом году Хиросима.

Еврея - в Треблинке сжигают меня, Я в Лидице - чех, я - француз в Орадуре. Где б ни был пожар, не уйти от огня, Где гром ни гремел бы, я гибну от бури.

Хоть и давно я слышал сказку эту, Она мне вспоминается опять: Взяв за руку, водил по белу свету Скорбящий сын свою слепую мать.

Он шел и шел и вылечил старуху, И свет дневной увидела она… Земля слепая, дай скорее руку, Пойдем со мною, ты прозреть должна.

Все хлопают, все поздравляют стоя Меня с очередною из наград. А я не рад, я вижу: эти двое Глядят в глаза мне и меня корят.

Они за мною следуют повсюду, Их лица и мое - лицо одно.. Один старик, тот, кем я скоро буду, Другой - мальчишка, кем я был давно.

На камушках гадалка мне гадала, Судьбу мою гадалка предсказала. «Прекрасна цель твоя, - она сказала, - Но в жизни у тебя врагов немало».

Постой, гадалка, не трудись напрасно, Ведь ясно без гаданья твоего: Когда у человека цель прекрасна, Противников немало у него.

Я негр своих стихов. Весь божий день Я спину гну, стирая пот устало. А им, моим хозяевам, все мало: И в час ночной меня гонять не лень.

Я рикша, и оглобли с двух сторон Мне кожу трут, и бесконечна тряска, И тяжелее с каждым днем коляска, В которую навек я запряжен.

Поэзия, ты сильным не слуга, Ты защищала тех, кто был унижен, Ты прикрывала всех, кто был обижен, Во власть имущем видела врага.

Поэзия, с тобой нам не к лицу За сильным возвышать свой голос честный, Ты походить не можешь на невесту, Которую корысть ведет к венцу.

Самосохранение - забота. Люди, нам сопутствует боязнь. Слышишь: в доме том, страшась чего-то, Плачет человек, едва родясь.

Вечная боязнь куда-то гонит По земле весь человечий род. Слышишь, в этом доме тихо стонет Старый горец в страхе, что умрет.

Двадцатый век сурово хмурит брови, Мы дети века, стыд нам и позор: Ведь никогда так много лжи и крови Не проливалось в мире до сих пор.

Двадцатый век устало щурит веки, Мы дети века, честь нам и хвала: Быть может, никогда, как в нашем веке, Мир не боролся против лжи и зла.

Я ничуть не удивляюсь, что ж - Будет так и было так от века: Яд и злоба, клевета и ложь Насмерть поражают человека.

Но никак понять мне не дано, Почему порою так бывает - И любовь, и правда, и вино Тоже человека убивают.

Буддисты верят – смерти нет для них, Что все равно душа их воплотится В существ земли каких-нибудь других - Не в человека - так в цветок иль птицу.

Каков бы ни был - малый иль большой, Я, стихотворец, мог ли не стремиться К тому, чтобы при жизни стать душой И человека, и цветка, и птицы.

«О снежные горы и снежное поле, Как я одолел вас ненастной порой?» «Ты смог одолеть нас не оттого ли, Что песня и друг были рядом с тобой?»