Мир итальянской оперы - Гобби Тито - Страница 72

Обе оперы были поставлены с большим размахом. Что же касается музыки, то она была по меньшей мере приятной, но думаю, что ни одному из этих сочинений не суждено занять прочное место в репертуаре музыкальных театров.

Примерно в это же время я познакомился с Франко Альфано. Густая седая грива придавала ему весьма романтический вид. Он не только завершил оперу Пуччини "Турандот", выполнив неблагодарную и кропотливую работу, но и написал несколько хороших опер, вполне достойных его таланта. На мой взгляд, лучшей из них является "Воскресение" (по роману Льва Толстого). Я исполнял в ней партию Симонсона. Маэстро всячески меня подбадривал на репетициях и в итоге дал высокую оценку моей работе. Композитор редко бывает доволен вокалистом, поэтому его похвалы я вспоминаю с большой гордостью. Мне нравилась эта роль. Но самое большое волнение я испытал оттого, что пел вместе с Джузеппиной Кобелли, непревзойденной исполнительницей партии Катюши. В ее голосе звучала почти нестерпимая острота чувств.

Теперь я расскажу об Аннибале Биццелли, моем закадычном и необыкновенном друге. Биби - так называли его друзья - был представителем богемы в истинном смысле этого слова. Но за внешностью беспечного повесы скрывался очень тонкий музыкант и человек высокой культуры. В молодости он сочинил оперу "Доктор Осе", которой дирижировал сам маэстро Серафин в театре "Сан-Карло" в Неаполе. Она была тепло встречена и публикой, и критиками; казалось, композитора ожидает большое будущее. Однако неуравновешенный характер Биби отрицательно повлиял на его музыкальную карьеру, хотя для друзей он всегда оставался честнейшим и обаятельнейшим человеком.

Я дружил с ним до самой его смерти. Под его руководством я разучил не одно сочинение, и достичь совершенства мне помогал безупречный музыкальный вкус Биби. Мы часто уединялись в моем летнем домике в Санта-Севера и с головой уходили в работу, готовя концертные программы, разучивая оперные партии.

Перестав сочинять оперы, балеты и песни, не пользовавшиеся особым успехом, Биццелли зарабатывал себе на жизнь в основном тем, что писал музыку для кинофильмов и занимался репетиторством. Кстати, как репетитор он был нарасхват. Ему ничего не стоило нажить состояние, давая в Риме уроки Марио Ланца, однако Биццелли не смог примириться с эксцентричными манерами певца - тот любил расхаживать на занятиях нагишом! Биби нравилось работать с Пиа Тассинари, Ферруччио Тальявини и, в чем он сам признавался, со мной. Пик его славы пришелся на то время, когда он вместе с Тоти Даль Монте гастролировал по Востоку. Впоследствии композитор без умолку рассказывал анекдоты о "La Totina".

Потребности его были скромны, и обворожительной жене Биццелли, американке Альве, приходилось довольствоваться весьма малым. В конце концов она убедила мужа поехать в США, где в мгновение ока он, с его опытом и одаренностью, оказался завален работой. Его буквально рвали на части, и Биццелли быстро разбогател. Друзья с облегчением вздохнули: наконец-то Биби счастлив. Но не тут-то было! Живя среди великолепных небоскребов, он лишился привычного скверика с его добродушными "обитателями", где подолгу просиживал вечерами за чашечкой кофе или стаканом воды, читая газеты. Биццелли серьезно заболел, и несчастная Альва увезла его на родину, в знакомую для него обстановку, где долго выхаживала больного мужа, пока он опять не стал обаятельным никчемным человеком, каким и был раньше.

Эрманно Вольф-Феррари! Мощный открытый автомобиль, белоснежный "аустро-даймлер", в котором впереди сидели два человека в белом, а позади огромный датский дог, подкатил к вилле семьи де Ренсис. Супруги Вольф-Феррари прибыли с традиционным весенним визитом. Их появление производило сильное впечатление. Оба были высокими, стройными и вместе со своим громадным догом образовывали живописную группу. Всей нашей семье, включая меня (хотя в то время я еще не был полноправным ее членом, а всего лишь женихом), их появление доставило большую радость. Маэстро и папа Раффаэло обожали друг друга и могли часами вести беседу в кабинете де Ренсиса. Папа Раффаэло садился за письменный стол, а маэстро вытягивался в уютном кресле, которое теперь находится у меня дома.

Мими Вольф-Феррари очень привязалась к маме Джузеппине, поэтому такие встречи относились к числу самых приятных событий. Тильда и Франка называли маэстро "barbazio" ("дядей"), он же немедленно окрестил меня "novizzo" - "суженый". Разговаривал он всегда, за исключением официальных случаев, на венецианском диалекте.

На свадьбе он был свидетелем, или "testimonio", со стороны моей невесты Тильды. Однако это не помешало ему отозвать меня из нашего медового месяца для исполнения "Итальянских песен", написанных на стихи народных тосканских поэтов. Некоторые из них (для баритона) он посвятил мне, "суженому", сделав такую очаровательную надпись, обрамленную цветочками: "Эти цветы распустятся от радости - дорогому Тито..." И на другой странице: "Опять цветы для него".

Иногда мы встречались в Венеции. Там высокая стройная пара тоже производила яркое впечатление: прохожие оглядывались на них и выражали свое восхищение. Однако больше всего поражал венецианцев дог, который казался еще более огромным на небольших "calles" и мостах Венеции. При виде подобного чуда жители города не могли удержаться от восклицаний: "О! Глядите, глядите, какой пес! Это же настоящий теленок!"

Умер Вольф-Феррари в Венеции, которую прославил в своих песнях. Во время похорон по воде плыла длинная процессия гондол. В первой из них находился гроб с его телом. Хористы из театра "Фениче" пели: "Bondi, Venezia cara, Bondi, Venezia mia… Venezia storia" - это было последнее приветствие композитора любимой Венеции, взятое из его оперы "Перекресток". Народ толпился вдоль каналов и на мостах. Люди пели, воздавая должное покойному, когда гондола проплывала мимо. То был незабываемый день, и хочется думать, что такое зрелище доставило бы удовольствие и самому композитору.

Вольф-Феррари был тонким музыкантом, его творениям присуща особая элегантная инструментовка. А как изящны его оперы по мотивам комедий Гольдони! Они пользовались большим успехом. Я пел в его "Четырех самодурах" и "Секрете Сусанны", а также в "Ожерелье мадонны", очень сильной музыкальной драме, действие которой происходит в середине прошлого века в Неаполе. Ее герои, "сатотай" (гангстеры), и по сей день живут припеваючи!

Я играл Босса, "guарре", дерзкого преступника, надменного, но и не лишенного своего рода жестокого обаяния. Эта роль, как и партии для сопрано и тенора, очень выразительна, однако работать с маэстро, при всех его замечательных человеческих качествах, было сущим адом. Совершенство оставалось для него лишь отправной точкой, и я покидал репетиционный зал в изнеможении, с охрипшим голосом, опустошенный. Но когда он отрывал руки от клавиш и смотрел на меня своим добрым, ласковым взглядом, я чувствовал, что готов, если потребуется, начать все сначала.

В сущности, моим настоящим дебютом в Королевской римской опере стала (и притом совершенно неожиданно!) его опера "Любопытные женщины". Это произошло из-за внезапной болезни одного из артистов. Благодаря великодушной поддержке моих коллег я с честью выдержал испытание и закончил выступление с триумфом, воспоминание о котором до сих пор согревает мое сердце.

Много лет спустя я привез "Четырех самодуров" в Лисабон, где оперу поставил Национальный театр "Сан-Карлуш". Актерский состав, в который вошли Итало Тахо и Тальявини, был блистательным, ставил спектакль умный режиссер, предоставивший нам свободу самовыражения. В результате, несмотря на венецианский диалект, публика сполна насладилась этой искрометной комедией. Спектакль удался, и мы получили огромное удовольствие, сумев показать настоящий музыкальный театр. Решение "Сан-Карлуш" возобновить постановку в следующем сезоне очень меня обрадовало.