Мистик-ривер - Лихэйн Деннис - Страница 56

Ответа на вопрос ни у кого не было.

Наконец Фрил нарушил молчание:

— Так о чем же это нам говорит, Мэгги?

— Это дает возможность нам, во всяком случае мне, предположить, что она чувствовала, что окружена.

На минуту Шону показалось, что воздух в комнате застыл, насыщенный электричеством.

— Бандой или чем-то подобным? — наконец выговорил Уайти.

— Или чем-то подобным, — сказала Мэгги Мейсон. — Я не знаю, сержант. Я всего лишь анализирую ваш отчет. Хоть режь меня, я никак не могу взять в толк, почему эта девушка, по всей видимости более проворная, чем напавший на нее человек, не захотела просто убежать обратно из парка, если рядом не было другого преследователя.

Уайти опустил голову.

— При всем моем к вам уважении, мэм, в таком случае на месте преступления непременно обнаружилось бы куда больше следов.

— Вы сами в вашем отчете не раз ссылались на дождь.

— Да, — сказал Уайти. — Но если бы тут действовала банда, господи, даже двое, следов все равно бы было больше. Хоть на несколько, но больше. Что-нибудь да осталось бы, мэм.

Мэгги Мейсон опять нацепила очки и заглянула в находившиеся у нее в руках бумаги.

Наконец она сказала:

— Это лишь теория, сержант, основанная на вашем же отчете, но теория, по моему мнению, достойная внимания.

Уайти по-прежнему не поднял головы, но Шон чувствовал, как от него, словно пар, исходит негодование.

— Что скажете, сержант? — спросил Фрил.

Подняв голову, Уайти устало улыбнулся присутствующим.

— Я учту вашу теорию, право, учту. Но гангстерская преступность в округе низкая. Приняв эту посылку, рассмотрим возможность присутствия двух преступников, что приводит нас обратно к версии заказного убийства.

— Хорошо...

— Но если это так, а в начале нашего сегодняшнего заседания мы согласились, что выстрел был одиночный и с некоторого расстояния, тогда единственная разумная возможность — это признать, что выстрелил второй преступник в момент, когда Кэтрин Маркус ударила его сообщника дверцей. Следовательно, стрелял один, а жертвой его оказалась запаниковавшая пьяная женщина, возможно, ослабевшая от потери крови, утратившая способность ясно мыслить и к тому же очень неудачливая.

— Но вы, конечно, не будете сбрасывать со счетов и мою теорию, — сказала Мэгги Мейсон, горько усмехнувшись и не поднимая глаз от стола.

— Конечно, — сказал Уайти. — Пока что, ей-богу, я готов принять все, что угодно. Ладно, убийцу она знала. Но всех подозреваемых с логически оправданным поводом к убийству пока пришлось отбросить. И чем больше анализируешь, тем больше склоняешься к тому, что нападение было непредумышленным. Дождь уничтожил две трети следов, девчонка Маркус не имела ни заклятых врагов, ни финансовых секретов, ни наркотической зависимости; не была она и свидетельницей какого бы то ни было из известных нам преступлений. Ее убийство, насколько нам это известно, никому не приносило выгоды.

— Кроме О'Доннела, — сказал Берк, — не желавшего, чтобы она уезжала из города.

— Кроме него, — согласился Уайти. — Но его алиби весьма прочное, а на заказное убийство это не похоже. Так кто же остается в качестве врага? Да никто.

— И все же она мертва, — сказал Фрил.

— Мертва, — сказал Уайти. — Почему я и думаю, что убийство было непредумышленным. За вычетом таких возможных мотивов, как любовь, ненависть и деньги, нам остается не много. Какой-нибудь полоумный, вышедший на девушку через интернетовский сайт или что-нибудь столь же идиотское.

Фрил поднял брови.

— Мы проверили это, сэр, — вмешался Шайра Розенталь. — Пока полный нуль.

— Итак, вы не знаете, кого ищете, — произнес после паузы Фрил.

— Конечно, — сказал Уайти, — парня с пушкой. Да, и с палкой.

18

Некогда знакомые слова

Оставив Дейва на крыльце и осушив слезы, Джимми второй раз за день принял душ. Потребность вновь заплакать не покидала его, он чувствовал ее в себе. Она распирала ему грудь, надуваясь в нем, как шар, пока не наступало удушье.

Он пошел принять душ, потому что жаждал уединения на случай, если слезы хлынут потоком — не так, как было на крыльце, когда он пролил всего несколько слезинок. Он боялся задрожать от рыданий, запрудить слезами все вокруг, заплакать безудержно, как плакал в детстве в темноте спальни, уверенный в том, что его появление на свет чуть было не стоило жизни его матери и именно поэтому его отец так его ненавидит.

Стоя под душем, он опять ощутил, как накатывается на него эта волна, это до боли знакомое грустное чувство, что в будущем его ожидает трагедия, тяжелая, как глыбы известняка. Как будто ангел поведал ему его будущее, когда Джимми был еще в материнской утробе, и он появился на свет, крепко помня слова ангела, хотя и не признаваясь в этом.

Джимми поднял глаза вверх, туда, откуда лились водяные струйки, и молча сказал, что в глубине души он уверен: в гибели дочери повинен и он. Он чувствует это. Неизвестно как, но повинен.

И спокойный голос произнес:

Потом поймешь.

Скажи мне сейчас.

Нет.

Черт тебя дери.

Я приду опять.

Ох.

И ты поймешь.

И прокляну себя?

Это уж как пожелаешь.

Понурившись, Джимми вспомнил о Дейве, видевшем Кейти незадолго до ее смерти. Видевшем ее живой, навеселе, танцующей. Танцующей и счастливой.

Вот именно это осознание, что кто-то другой, а не он, Джимми, запомнил ее потом, позже той, какую запомнил он, и вызвало у него первые слезы.

В последний раз Джимми видел Кейти по окончании ее субботней смены, когда она уходила. Было пять минут пятого, и Джимми висел на телефоне — он беседовал с поставщиком, делая заказ, и был занят и рассеян, когда Кейти, наклонившись, поцеловала его в щеку, сказав:

— Пока, папа.

— Пока, — отозвался он, глядя, как она выходит из подсобки.

Нет. Ерунда. Он вовсе не глядел на нее. Он лишь услышал, что она уходит, а глаза его были устремлены на листок заказа, лежащий перед ним на конторской книге.

Так что, по правде говоря, последнее, что он видел, это ее профиль, когда, прикоснувшись губами к его щеке, она сказала: «Пока, папа».

Пока, папа.

И Джимми понял, что это «пока» и то, что было позже вечером, и есть последние минуты ее жизни и это будет мучить его всего сильнее. Если бы он был там, если бы он провел с дочерью побольше времени в тот вечер, может быть, в памяти его и остался бы другой ее образ, более поздний.

Но этого не произошло. И образом этим завладел Дейв. Завладели Ив с Дайаной. И ее убийца.

Если суждено тебе было умереть, думал Джимми, если вещи такие действительно предопределяются, пусть бы ты умерла на моих глазах, глядя мне в лицо. Мне было бы очень больно, Кейти, видеть, как ты умираешь, но я бы знал, по крайней мере, что тебе было не так одиноко умирать, глядя мне в лицо.

Я тебя люблю. Очень сильно люблю. По правде говоря, я люблю тебя больше, чем любил твою мать, больше, чем сейчас люблю твоих сестер, и больше, чем люблю Аннабет, прости меня, Господи. А я ведь их очень люблю. Но тебя я люблю больше, потому что, когда я вышел из тюрьмы и очутился с тобой на кухне, мы были одни во всем мире. Забытые, никому не нужные. Мы были в таком страхе и замешательстве и чувствовали себя такими жутко несчастными. Но мы преодолели это, разве не так? Мы сумели заново отстроить нашу жизнь, превратить ее во что-то приличное, так что в один прекрасный день и страх прошел, и несчастными мы себя больше не чувствовали. Я не сумел бы сделать это один, без тебя. Не сумел бы. Я не такой уж сильный.

Ты выросла бы в красивую женщину. Может быть, в прекрасную жену. Чудесную мать. Ты была мне другом, Кейти. Ты видела мой страх, и ты не испугалась, не убежала. Я люблю тебя больше всего на свете. А скучать по тебе я стану так, что это станет сущим наказанием. Это убьет меня.

И на мгновение, стоя под душем, Джимми вдруг ощутил ее ладонь у себя на спине. Вот что он забыл из последнего их свидания. Наклонившись поцеловать его, она положила ладонь ему на спину, на позвоночник между лопатками, и прикосновение это было теплым.