Глоток перед битвой - Лихэйн Деннис - Страница 44

Я спросил Терранса, что он лично будет делать в случае катастрофы, и Энджи пихнула меня локтем в бок – дескать, валяй, мужика интересно послушать.

Терранс прекратил ковырять в зубах и посмотрел на меня:

– Вернусь на Уран, что же еще? – Он пригнулся ко мне, обдав такой волной перегара, что меня замутило. – Я один из них.

– Я так сразу и подумал.

Через несколько минут за Террансом пришли и куда-то его увели – то ли на космический корабль, то ли на секретное совещание в Белом доме. За нами никто не приходил и уводить не собирался. Несколько раз мимо нас проходили Дэвин с Оскаром, но они ни разу не посмотрели в нашу сторону. Народ валил толпой, но никому до нас не было дела: ни полицейским, ни проституткам, ни адвокатам, пришедшим внести залог за своих подопечных, ни частным детективам с огромными портфелями и постными лицами суперзанятых людей, у которых нет времени даже перекусить. Сгущались сумерки. Когда же совсем стемнело, целый отряд крепких парней, сложенных как Дэвин – коренастых и приземистых, прошагал в сторону лифтов. Под темно-синими ветровками скрывались пуленепробиваемые жилеты; в руках парни несли винтовки М-16 армейского образца. Отряд полиции особого назначения. На площадке они подождали Дэвина с Оскаром и, заняв два лифта, вместе с ними поехали вниз.

Позвонить нам так и не предложили. Хотя это и положено сделать перед началом или в первые минуты допроса. Сейчас самое время исправить ошибку. Кто-то должен подойти и сказать: «Как, разве вам не объяснили, что вы имеете право позвонить? Бог ты мой! Должно быть, все наши телефоны были заняты».

Молодой полицейский в голубой рубашке постового сходил к автомату и принес нам чуть теплого кофе. По ту сторону коридора, прямо напротив нас стоял за стойкой старый полицейский, который снимал у нас отпечатки пальцев. Он проштамповывал пачку каких-то бумаг, то и дело отвечал на звонки; если он и не забыл о нашем существовании, то весьма искусно скрывал это. Когда я встал, чтобы размять затекшие мышцы, он бросил на меня быстрый взгляд, и только. Краешком глаза я увидел, что в левом конце коридора появился полицейский. Я напился из фонтанчика, что далось мне с трудом – мешали наручники, – и вернулся на свое место.

– Нам скажут, что с Буббой? – спросила Энджи.

Я покачал головой:

– Если мы зададим им такой вопрос, то выдадим себя, сразу станет ясно, что мы были на месте преступления. Если они сами расскажут, то потеряют все свои преимущества, ничего толком не добившись.

– Я так и думала.

Она поджала ноги, положила голову мне на плечо и задремала. В принципе в такой позе долго не просидишь – начнут ныть мышцы, но они и без этого ныли: посидите в наручниках на жесткой скамье часов этак девять-десять, и простое потягивание покажется вам оргазмом. Часы у меня забрали, но, когда Дэвин с Оскаром вернулись, уже светало. Было часов пять утра.

– Следуйте за нами, Кензи, – бросил Дэвин, проходя мимо нас.

Мы с трудом поднялись со скамьи и, пошатываясь, поплелись по коридору вслед за Дэвином. Ноги не распрямлялись, а в пояснице ощущалась такая тяжесть, будто я проглотил кувалду. Нас вели в тот самый кабинет, где мы встречались с нашими друзьями каких-то двадцать часов назад. Когда я был уже на пороге, Оскар с силой захлопнул дверь, и она чуть не задела меня по носу. Я толкнул ее руками в наручниках, и мы, ковыляя, как Квазимодо, вошли в кабинет.

– О правах человека и гражданина не приходилось слышать? – спросил я.

Дэвин положил перед собой «уоки-токи», присоединил к ней огромную связку ключей, затем сел на стул и посмотрел на нас. Глаза у него были красные, воспаленные, веки подергивались. Оскар выглядел не лучше. Они были на ногах, должно быть, уже двое суток кряду. Настанет день, когда они уйдут на пенсию, будут сидеть в уютных креслах перед телевизором и смотреть футбол, и вот тут-то инфаркт сделает то, что не удалось сделать пулям. Зная их, могу смело предположить, что умрут они в один день.

Я вытянул руки:

– Не пора ли снять с нас эти дурацкие наручники?

Дэвин посмотрел на мои запястья, потом взглянул мне в лицо и покачал головой.

– Ты задница, Дэвин, – сказала Энджи.

– Согласен, – ответил Дэвин.

Я сел.

– Так вот, о деле, которое вам, возможно, небезынтересно, о войне двух банд, – заговорил Оскар. – Сегодня ночью они подняли ставки. Кто-то засадил из гранатомета в окно дома, где «святые» торговали крэком. Погибли почти все, кто находился внутри, в том числе двое младенцев, старшему было месяцев девять, не больше. Среди трупов – двое белых, тела еще не опознаны, но мы полагаем, что это студенты колледжа, зашедшие прикупить наркоты. Может, оно и к лучшему – глядишь, власти зашевелятся.

– А куда ты девал фотографию? – спросил я.

– Подшил к делу, – ответил Дэвин. – Сосия уже объявлен в розыск, за ним числится семь трупов за последние две ночи. Если его удастся привлечь, одной уликой против него будет больше. Кстати, насчет этого белого, что лежит на мальчике. Помнится, кто-то говорил, что знает, кто он такой. Может, нам удастся тут что-нибудь сделать?

– Даже очень может быть, если вы отпустите меня. Моими методами можно достичь многого.

– Например, перестрелки на вокзалах, – съязвил Дэвин.

– Если мы тебя отпустим, Кензи, ты и пяти минут не проживешь, – сказал Оскар.

– Это почему? – спросила Энджи.

– А потому, что Сосии стало известно, что у тебя есть материал на него. Железные улики. Потому, Патрик, что тот, кто так надежно прикрывал вас, вышел из игры, и все об этом знают. Потому, что, пока Сосия на свободе, жизнь твоя и гроша ломаного не стоит.

– И все же, в чем меня обвиняют? – настаивал я.

– Обвиняют?

– В чем нас обвиняют, Дэвин?

– Обвиняют? – встрял и Оскар. Пара попугаев.

– Дэвин!

– К сожалению, мистер Кензи, обвинить вас мне не в чем. Просто у меня и моего помощника сложилось впечатление, что вы могли быть замешаны в одной скверной истории, имевшей место вчера днем на Южном вокзале. Но поскольку ни один свидетель не смог опознать вас – что я могу сказать? Промашечка вышла. А жаль, очень жаль, вы уж нам поверьте, мистер Кензи.

– Снимите наручники, – потребовала Энджи.

– Давно бы снял, да вот ключ куда-то затерялся, – сказал Дэвин.

– Сними эти долбаные наручники, Дэвин, – настаивала Энджи.

– Оскар, может, ключ у тебя?

Оскар честно вывернул все карманы.

– И у Оскара нет. Придется всех обзванивать, может, у кого и есть дубликаты.

Оскар встал:

– Пойти, что ли, поискать.

Он ушел, а мы остались сидеть. Дэвин смотрел на нас, мы на Дэвина. Он сказал:

– Мы можем приставить к вам охрану для обеспечения личной безопасности. Подумайте об этом.

Я покачал головой.

– Патрик, – сказал он тоном, которым матери говорят с неразумными детьми, – сейчас это не город, а поле боя. До утра мы тебя не выпустим. И тебя не выпустим, Энджи, если ты с ним заодно.

Она откинулась на стуле и повернулась ко мне. Красивое у нее было лицо, хотя и помятое. Она сказала:

– Мой револьвер всегда при мне, и никто не заставит меня отступить. Никто. – Вылитый Джеймс Коберн из «Великолепной семерки». Ее пухлые губы вдруг раздвинулись в широкой улыбке, и сердце у меня неожиданно застучало. В тот момент мне показалось, что я знаю, что такое любовь.

Мы посмотрели на Дэвина.

– Я тоже смотрел этот фильм, – вздохнул он. – Коберна в конце убивают.

– Можно переснять картину, – сказал я.

– Нет, эту нельзя.

Вернулся Оскар. Позванивая ключиками, болтавшимися на металлическом кольце, он сказал:

– Смотри-ка, что у меня есть.

– Где ты их нашел? – спросил Дэвин.

Оскар бросил их на стол:

– А там, где оставил. Ха! Бывает же такое!

Дэвин показал пальцем на нас:

– Они считают себя ковбоями.

Оскар выдвинул стул и тяжело рухнул на него:

– Ну что ж, похороним их в сапогах.

Глава 26

Домой нам было нельзя. Дэвин прав. Козырей на руках не оставалось, и в том, что я жив, Сосии не было никакого прока.