Глоток перед битвой - Лихэйн Деннис - Страница 11

Я заехал на Миртл-стрит, узенькую, как нитка, и высокие здания колониальной эпохи стиснули меня с обеих сторон. Да уж, здесь скрытное преследование решительно невозможно – дома здесь построили до появления автомобилей и, боюсь, до того, как на свете появились рослые и тучные люди.

Были, вероятно, легендарные времена, когда Бостон населяли исключительно изящные преподавательницы аэробики, и в ту пору Бикон-Хилл мог показаться достаточно просторным. Но теперь его тесные узкие кварталы слишком напоминают старинный провинциальный городок где-нибудь во Франции: он радует глаз, но в смысле функциональности – беда. Один-единственный фургон, разгружающийся на Бикон-Хилл, способен создать пробку длиной в целую милю. Едешь по улице с односторонним движением на север, а через два-три квартала – бац! – начинается одностороннее движение на юг. Нормальный водитель от такого произвола шалеет и сворачивает на еще более узкую улочку, где его поджидают те же неприятности, и он, не успев опомниться, уже оказывается внизу – на Кембридж-стрит, на Чарльз-стрит или на Бикон-стрит – и растерянно крутит головой, недоумевая, как это его опять сюда занесло. У иных возникает стойкое, хоть и иррациональное ощущение, что Бикон-Хилл сам швырнул их к своему подножию.

Снобам здесь раздолье. Здесь дома сложены из дивного красного кирпича; парковки охраняет бостонская полиция; владельцы маленьких кафе и магазинов надуты спесью и захлопнут дверь перед носом посетителя, если он не имеет чести быть с ними знакомым. И никто никогда не раздобудет ваш адрес, если только вы сами, приглашая человека в гости, не начертите ему план.

Проползая по склону – впереди сквозь кружевную железную решетку, которой был обнесен сад на крыше, блестел золотой купол Капитолия, – я взглянул в зеркало и заметил позади себя медленно двигавшуюся машину: водитель вертел головой влево-вправо, словно отыскивал незнакомый дом.

Я свернул на Джой-стрит и поехал в сторону Кембридж-стрит. Когда зажегся зеленый и я миновал перекресток, то увидел, что позади едет все та же машина. На самой верхушке Джой-стрит в эту минуту появился еще один автомобиль – пикап со сломанным багажником на крыше. Кто сидел за рулем, я не видел, но был уверен, что это Энджи: в одно прекрасное утро она раскурочила багажник молотком, воображая, вероятно, что это череп Фила.

Я снова повернул налево, на Кембридж-стрит, и проехал несколько кварталов по направлению к «Чарльз Плаза», въехал на стоянку, получил у ворот билетик – всего три доллара за полчаса стоянки, почти даром! – и оказался перед отелем «Холидей Инн», куда и вошел с деловым видом. У стойки портье свернул направо, вскочил в лифт и вознесся на третий этаж. Там двинулся по коридору и вскоре нашел подходящее окно, откуда мне открывался вид на стоянку.

На этот раз вместо синей бейсболки на голове у него была велосипедная шапочка, низко надвинутая на лоб. Однако темные очки-обруч по-прежнему сидели на носу. Белая майка «Найк», черные штаны. Он стоял у своей машины – белой «Ниссан-Пульсар» с черными гоночными полосами на боках, – облокотясь на открытую дверцу, и размышлял, наверно, идти ему за мной следом или нет. С третьего этажа я не различал номера и лишь приблизительно мог установить его возраст – лет двадцать – двадцать пять. Рослый малый – примерно шесть футов два дюйма, – и выглядит весьма уверенным в себе.

На Кембридж-стрит колымагу Энджи между тем «заперли».

Я снова поглядел на преследователя. Торчать в отеле бессмысленно. Пойдет ли он за мной или останется снаружи, дожидаясь, – один черт.

Я по лестнице спустился в цокольный этаж, открыл дверь в служебный коридор, пахнувший отработанными газами, соскочил на погрузочную платформу, потом, пройдя мимо мусорного контейнера, откуда шел смрад томящихся под крышкой фруктов, выбрался на Блосом-стрит. Я не слишком спешил, но, прежде чем вы успели бы выговорить «на дворе трава, на траве дрова», я уже снова был на Кембридж-стрит.

По всему Бостону, причем в самых неожиданных местах, имеются гаражи. Это не слишком-то большое подспорье для города, где приткнуть машину не проще, чем достать в Москве туалетную бумагу, но зато городской бюджет пополняется головокружительными суммами за аренду. Я юркнул в проем между парикмахерской и цветочным магазином и пошел вдоль гаража, пока не добрался до бокса номер 18, где и сдернул чехол со своего любимца. У каждого свои игрушки. У меня это темно-синий «Порше-родстер» 1959 года выпуска. Верх откидывается, рулевое колесо отделано деревом, обтекаемый фюзеляж. Да, я понимаю, что фюзеляж бывает у самолета, но как разгонишь мою зверюгу миль этак до ста сорока, и дорожные указатели зарябят в глазах, сливаясь воедино, возникает полное ощущение того, что сейчас оторвешься от земли. Салон обит мягкой белой кожей, рычаг переключения скоростей блещет как полированный спортивный кубок. Я не столько ездил на «Порше», сколько облизывал и отлаживал его по выходным, чистил и полировал. Горжусь, что не дошел до того, чтобы дать ему собственное имя, но Энджи утверждает – это всего лишь по недостатку воображения.

С первым же поворотом ключа стартер заурчал как камышовый кот. Я вытащил из-под сиденья бейсбольную шапочку, снял пиджак, надел темные очки и выкатился из гаража.

Энджи по-прежнему сидела в машине перед Плазой, и это означало, что преследователь все еще ждет на стоянке у отеля. Я помахал ей и проехал по Кембридж-стрит по направлению к реке. Когда я добрался до Сторроу-драйв, машина Энджи следовала за мной, но, выкрутившись на автостраду I-93, я оставил ее в клубах пыли далеко позади. Я сделал это всего лишь потому, что мощь моего мотора позволила мне это. Или всего лишь потому, что такой уж я незрелый человек. Одно из двух.

Глава 8

Ехать в Уикхэм – не большое удовольствие. Примерно через каждые три мили приходится сворачивать, а если пропустишь хоть одну развязку, тебя занесет в Нью-Гемпшир, а там будешь до посинения уточнять маршрут с придурками из восточных штатов, не понимающими нашего американского языка. К тому же по дороге не на что смотреть, кроме как на унылый индустриальный пейзаж, да потом, когда приблизишься к поясу городков, лежащих вдоль реки Мерримак, – на реку Мерримак. Зрелище не из приятных. Такую бурую и мутную воду, как в ней, обычно можно найти лишь в канализационном коллекторе. Большой привет текстильной промышленности, которой столь многим обязаны Нью-Гемпшир и Массачусетс. Следующее, что ты видишь в этом крае, – это сами фабрики, и тут ты понимаешь, что выражение «коптить небо» имеет буквальный смысл.

Но меня всю дорогу развлекала музыка, так что до красот природы, а вернее – до их отсутствия, мне особенного дела не было. Когда я добрался до Мерримак-авеню, меня заботило только, что машину придется оставить без присмотра.

Никак нельзя сказать, что Уикхэм меняется к лучшему стремительно и бурно. Он сер и закопчен, как и подобает фабричному городу, улицы здесь подошвенного цвета, а вся разница между барами и жилыми помещениями только в том, что у первых в окнах светятся неоном какие-то письмена. Тротуары и мостовые здесь неровные, асфальт белесый и растрескавшийся. У большинства прохожих – а особенно у работяг, возвращающихся в полутьме со своих фабрик, – вид такой, словно они давным-давно смирились с тем, что все их забыли. В подобном захолустье лишь смена времен года напоминает людям, что время все же движется.

Мерримак-авеню – главная улица Уикхэма. Симона Анджелайн жила далеко от центра города: целых пять миль летели за стеклом бары, заправочные станции, стены текстильных и швейных фабрик, прежде чем я оказался у цели. В зеркало я видел Энджи: она держалась за мной, а потом, когда я свернул в боковую улочку и припарковал машину, проехала вперед. Я заблокировал ручник, вынул из гнезда и взял с собой приемник. Бросил прощальный взгляд на «Порше», надеясь, что поиски Дженны будут недолгими. Хотелось бы.

Дело в том, что машину свою я не в карты выиграл и не в подарок от безмерно щедрого клиента получил. Я копил и откладывал, откладывал и копил и наконец, увидев объявление, отправился в банк за ссудой. Мне пришлось пройти мучительное собеседование с клерком, который едва снисходил до меня, – с занудой из тех, кто всю свою взрослую жизнь стремится отплатить окружающим за все обиды, вынесенные в отрочестве. По счастью, круг моих клиентов расширялся, гонорары росли, так что вскоре мне удалось наплевать на факт его существования. Однако я продолжаю расплачиваться тем, что постоянно тревожусь о судьбе единственной материальной ценности, находящейся в моем владении.