Златокудрая Эльза. Грабители золота. Две женщины - Бело Адольф - Страница 18

Молодая девушка несколько раз постучала в комнату Елены и, не получив ответа, решила, наконец, войти. Не только шторы, но и толстые шелковые занавеси были опущены. Глубокий мрак и мертвая тишина смутили Елизавету, и она собралась снова закрыть дверь, как вдруг ее окликнул слабый голос Елены. Она лежала в кресле в глубине комнаты, зарывшись головой в подушки.

– Ах, милое дитя, – проговорила она, положив свои холодные влажные руки на руку Елизаветы, – у меня был нервный припадок. Никто этого не заметил, и я чувствовала себя такой заброшенной в этой комнате. Пожалуйста, откройте окно, мне нужен воздух, теплый, свежий воздух.

Елизавета тотчас же исполнила ее желание. А когда дневной свет упал на бледное лицо Елены, заметила, что ее глаза сильно заплаканы.

Солнечные лучи, осветившие комнату, пробудили в Елене больше жизни, чем могла думать Елизавета. Она сильно испугалась, когда вдруг из угла послышался резкий крик. Там качался на кольце белоснежный какаду с высоким темным хохолком.

– Боже, как ужасно! – воскликнула Елена, затыкая уши, – эта ужасная птица раздражает мне нервы.

Взор Елизаветы с удивлением остановился на маленьком чужестранце и скользнул по комнате, имевшей вид базара. На всех столах и стульях лежали богатые ткани, шали, книги в дорогих переплетах и различные принадлежности туалета. Елена заметила взгляд Елизаветы и отрывисто проговорила:

– Это все подарки моего брата, который вчера неожиданно вернулся.

Как холодно звучал ее голос при этих словах! На ее заплаканном лице не было и тени радости, обыкновенно столь кроткие глаза выражали досаду и гнев.

Елизавета молча наклонилась и подняла букет чудных полузавявших камелий, лежавший на полу.

– Ах, да, – проговорила Елена, поднимаясь, – это утренний привет моего брата. Букет упал со стола и был забыт. Пожалуйста, поставьте его в вазу.

– Бедные цветочки! – вполголоса произнесла Елизавета, оправляя завядшие лепестки. – Распускаясь, они и не подозревали, что попадут в такую холодную атмосферу.

Елена испытующе взглянула на девушку, и в ее взоре сверкнуло раскаяние.

– Поставьте цветы на окно, там больше воздуха, они, может быть, оживут, – шепнула она. – О, Боже, – она опустилась в кресло, – он чудесный человек, но его появление нарушает гармонию нашей жизни.

Елизавета недоверчиво взглянула на больную, лежавшую с таким видом, как будто судьба послала ей самое тяжкое испытание. Молодая девушка еще вчера совершенно не понимала образа действий Елены, сегодня же она была совсем подавлена странностью этого непонятного характера. Куда так внезапно исчезло чувство глубокой благодарности, с которым Елена обычно говорила о своем брате? Неужели нежность, по–видимому, наполнявшая ее сердце, могла испариться в одну минуту, и она сожалела теперь о том, что по прежним словам должно было быть для нее радостным событием? И если даже прибывший не симпатизировал тому кругу, в котором Елена чувствовала себя счастливой, если даже он противился исполнению ее желаний, то неужели же между ними так скоро могло наступить охлаждение или озлобление? Елизавета вдруг почувствовала глубокую жалость к человеку, который плавал по далеким морям, путешествовал по разным странам, а возвратившись теперь домой после долгого отсутствия, являлся лишь разрушительным элементом. Как глубоко должно было затронуть его то обстоятельство, что вместо сердечного приема он нашел в сердце своей сестры лишь один холод!

С этими мыслями молодая девушка поправляла цветы в вазе. Она не ответила ни слова на страстную речь Елены, беспощадно обвинявшей брата. Последняя, очевидно, сама почувствовала, что зашла слишком далеко, и совершенно другим тоном попросила Елизавету сесть и немного поболтать с нею.

В эту минуту дверь с шумом распахнулась и на пороге показалась женская фигура. Елизавета с трудом узнала в этой женщине баронессу Лессен. Ее белые волосы, обычно тщательно причесанные, выпали из–под утреннего чепчика на лоб. Лицо было покрыто красными пятнами. Глаза ее не имели обычного выражения гордой самоуверенности; какой ничтожной казалась она теперь!

– Ах, Елена! – с беспокойством воскликнула она, не замечая Елизаветы. – Рудольф только что позвал к себе несчастного Линке. Он так сердится и кричит на беднягу, что слышно через весь двор. Господи!.. Я чувствую себя такой несчастной! Сегодняшнее утро совсем убило меня, я еле держусь на ногах. Я не смогла больше выносить такую несправедливость и укрылась сюда. Рушится все то, что я с таким трудом создавала во имя Господне. И нужно же было случиться тому, что Эмиль оказался в Оденбурге! Как мы покинуты и одиноки, дорогая Елена! – и баронесса обвила руками шею молодой девушки.

Этим моментом и воспользовалась Елизавета, чтобы выскользнуть из комнаты.

Когда она очутилась в коридоре, выходящем в вестибюль, до нее донесся громкий разговор. Низкий, звучный мужской голос, иногда повышавшийся от сильного волнения, но ни разу не принявший резкого оттенка, что–то говорил. Елизавета не могла определить, откуда доносится этот голос, и побежала, торопясь поскорее выйти из особняка. Но не успела она сделать нескольких шагов, как ясно услышала:

– Вы покинете Линдгоф не позднее завтрашнего вечера.

– Герр фон Вальде… – пробормотал другой голос.

– Это мое последнее слово! – повелительно произнес первый из собеседников, и в эту минуту Елизавета с ужасом увидела себя возле открытой двери.

Посреди комнаты стоял высокий мужчина, заложив одну руку за спину, а другой указывая на дверь. Взгляд темных горящих глаз встретился со взором Елизаветы. Она поспешно отвела глаза и выбежала в сад. Ей казалось, что этот взгляд преследует ее.

Когда вся семья Фербер собралась за ужином, отец с оживлением рассказывал, что познакомился сегодня в лесничестве с господином фон Вальде.

– Ну и как он тебе понравился? – спросила жена.

– На этот вопрос, дитя мое, я смогу тебе ответить может быть, только через год, и еще при том условии, чтобы я мог видеть его ежедневно. Да, пожалуй, даже и тогда я не буду в состоянии составить сколько–нибудь определенное мнение. Меня этот человек заинтересовал тем, что все время наталкиваешься на вопрос, действительно ли она такая холодная и бесстрастная натура, как о нем говорят. Он пришел к моему брату, чтобы расспросить его об инциденте между управляющим и той бедной женщиной, Шнейдер, потому что ему сказали, будто бы Сабина сама все видела. Сабину позвали в комнату и она должна была рассказать, в каком виде застала несчастную Шнейдер. Он расспрашивал о мельчайших подробностях, но кратко и определенно. Он сюда приехал прямо из Испании. По некоторым его словам можно заключить, что какой–то друг написал ему обо всем, что здесь творится, после чего он немедленно отправился домой.

– А какова его наружность? – спросила госпожа Фербер.

– Мне он очень понравился, хотя я еще ни разу не встречал человека, который держался бы так холодно и неприступно, как фон Вальде. Я прекрасно понимаю, что его считают бесконечно высокомерным, но, как мне кажется, это мнение ошибочно, и он только сильно удручен жизнью.

Елизавета задумчиво слушала слова отца и рассказала о сцене, свидетельницей которой она случайно стала.

– Ну, значит, суд свершился скорее, чем можно было предположить, – сказал Фербер. – Может быть, тут имели значение и слова моего брата – ведь он беспощаден в своих суждениях, когда спрашивают его мнения, и, вероятно, выложил господину фон Вальде все, что было у него на сердце.

10

С этого вечера прошло не более недели, но в течение этого небольшого времени в Линдгофе произошли громадные перемены.

Уволенный управляющий был заменен новым, которому, однако, предоставили очень незначительные полномочия, так как хозяин оставил за собой верховный надзор. Некоторые люди, которым отказали в месте за то, что они посещали деревенскую церковь и не слушали проповеди в замке, снова были приняты на работу в имение. Наконец, в воскресенье, фон Вальде в сопровождении баронессы фон Лессен и маленькой Бэллы, присутствовали на богослужении в деревенской церкви в Линдгофе. Кандидат Меренг к всеобщему удивлению появился на хорах в качестве слушателя, а почтенный деревенский пастор обедал в замке.