Битва за хлеб. От продразверстки до коллективизации - Прудникова Елена Анатольевна - Страница 1

Елена Анатольевна Прудникова

Битва за хлеб

От продразверстки до коллективизации

© Прудникова Е.А., 2016

© ООО «Издательство «Вече», 2016

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2016

Сайт издательства www.veche.ru

Битва за хлеб

От продразверстки до коллективизации

Введение

…Итак, победоносное восстание закончилось. Утихли речи, погасли огни, разъехались по домам делегаты исторического II съезда Советов. Эйфория прошла, и кучка людей в Смольном осталась наедине с огромной, охваченной хаосом страной. Страной, в которой и в благополучные-то времена абсолютное большинство населения жило ниже черты бедности, а уж после трех лет войны и восьми месяцев безвластия, да еще при явно начинающейся новой войне…

Что думали и чувствовали простые люди Советской России, хорошо описал Георгий Соломон, который, возвращаясь весной 1919 года домой, так описывал свои первые о ней впечатления:

«Мне резко бросился в глаза внешний вид красноармейцев: босые, лохматые, одетые в какую-то рвань, не имевшую ничего общего с военной формой, изможденные, они производили впечатление каких-то бродяг… Окружив меня и моих спутников, стояли оборванцы с винтовками, босые, в фуражках и шапках, ничем, кроме своего оружия, не напоминавшие солдат. Они как-то виновато и смущенно переминались с ноги на ногу, не зная, как отнестись ко мне. Наконец один из них обратился ко мне с просьбой:

– Не найдется ли у вас, товарищ, папироски али табачку… смерть покурить охота.

Я дал им каждому по папироске. Покурили. Они стали меня расспрашивать, кто я, как и что… Поговорили на эту тему.

– А что, господин консул, – спросил один из них, – вам неизвестно, сказывают, скоро французы и англичане придут нас ослобонить… в народе много бают, так вот, вы не слыхали ли чего там, за границей?

– От кого освобождать? – спросил я.

– Да от кого же, как не от большевиков, – отвечал солдат.

– Ну, полно вам, ребята, языки чесать, нечего зря в колокола звонить, – оборвал его один из красноармейцев, оказавшийся старшим. – Так это они невесть что болтают, – заметил он, обращаясь ко мне, – пустомели…»

Как выяснилось, красноармейцы отражали общее настроение, которое постоянно подтверждалось по пути к Двинску.

«Грустная и тяжелая это была дорога. Мы ехали по разоренной стране. Всюду следы войны. Обгорелые остатки целых выжженных деревень. Кое-где встречались покинутые концентрационные лагеря, напоминавшие клетки для диких зверей. Мы ехали, вернее, тащились по лесам и пустыням, поросшим травой, вдоль запущенных полей, и мы почти не встречали скота, – все, или почти все, было реквизировано, перерезано… И всюду картины лишений, лишений без конца!

…Уныние и полная безнадежность царили повсюду, и люди даже не скрывали своего отчаяния и в случайных беседах открыто жаловались на то, что большевики довели их своими реквизициями и всей своей политикой до полного разорения, полной нищеты, – что они постепенно перерезали весь скот… Сопровождавшие нас красноармейцы лишь подтверждали слова крестьян и тоже грустно и безнадежно вздыхали. Никто не скрывал своей ненависти к новому режиму, и все ждали освобождения извне, от французов, англичан, немцев… Поражало то, что никто не боялся говорить вслух о своей ненависти к большевикам и о своих „контрреволюционных“ надеждах и вожделениях».

Таким было общее настроение населения Советской России в то время: «Кто бы пришел да ослобонил от большевиков». Настроение это обычно сохранялось до того момента, когда появлялись «освободители». А после их появления население уже через несколько месяцев, если не недель, начинало с тоской вспоминать красные ленты на шапках.

То, что «адмиралъ» Колчак воевал с красными в Сибири – общеизвестно. Менее известно, что он сделал практически невозможное: уже через полгода Сибирь была охвачена мощнейшим партизанским движением. Это ж надо уметь – сделать такое в регионе, где вдоволь земли, никогда не было помещиков и практически нет пролетариата, где большевики изначально не могли иметь народной поддержки.

Его высокоблагородие сумел. Как – о том вспоминает, например, генерал Гревс, командующий американским оккупационным корпусом в Сибири:

«В Восточной Сибири совершались ужасные убийства, но совершались они не большевиками, как это обычно думали. Я не ошибусь, если скажу, что в Восточной Сибири на каждого человека, убитого большевиками, приходилось по 100 человек убитых антибольшевистскими элементами…

…Усмирение Розанов[1] повел „японским способом“. Захваченное у большевиков селение подвергалось грабежу, мужское население ими выпарывалось поголовно или расстреливалось. Не щадили ни стариков, ни женщин. Наиболее подозрительные по большевизму селения просто сжигались. Естественно, что при приближении розановских отрядов по крайней мере мужское население разбегалось по тайге, невольно пополняя собой отряды повстанцев».

Но еще более впечатляет поведение колчаковского воинства при отступлении, когда ни о каком усмирении речь уже не шла. Одно из таких свидетельств сообщил врач из Красноярска Владимир Величко в своей возмущенной интернет-рецензии на фильм «Адмиралъ»:

«В 1978 году я, выпускник медицинского института, приехал работать в маленький городок, расположенный на Транссибирской магистрали. В Гражданскую войну железнодорожная станция этого городка называлась Клюквенная, а фронт – Клюквенским. Здесь проходили наиболее ожесточенные сражения белых и красных. Однажды пришлось мне познакомиться с пациентом – старым, девяностолетним дедом. Вот его слова о колчаковцах:

„Когда их погнали от Омска на восток, они на каждой станции вешали и расстреливали десятками, если не сотнями человек. Делали они это так. Между крышей высокой водонапорной башни и ее кирпичной стенкой они просовывали десятка два оглоблей и развешивали гирлянды. Хватали и вешали без разбора – женщин, детей, стариков. Моего деда, которому тогда было за восемьдесят, – повесили. Еще они делали так. Связывали жителей по двое, спина к спине, и кидали на рельсы. После этого пускали паровоз. Это колчаковцы называли – смазать рельсы! Иногда на рельсы они укладывали людей на протяжении двухсот – трехсот метров. Сколько было крови…Кроме этого, они в теплушках привозили избитых и раненых людей – видимо, из Красноярска, это 120 км от Клюквенной. Их выкидывали из вагонов и вязали спина к спине. Женщин и мужчин связывали лицом к лицу. Вязали очень плотно. Потом их раскладывали на рельсы, офицеры поднимались в кабину паровоза, и он шел по людям. Кого резало колесами, кого давило днищем паровоза. Некоторые умудрялись выкатиться на обочину, этих, когда паровоз проходил, не убивали, а смеялись, что Бог их спас“.

Дедушка этот сам не видел ни разу, как паровоз проходил по телам связанных людей, но два раза видел, ЧТО оставалось от раздавленных, и его заставляли убирать трупы и копать могилы для таких. Часть трупов топили в болоте на окраине станции».