Чернильные стрелы (СИ) - Березняк Андрей - Страница 29

– Эта скотина подговорила молодцев из банды Укки Соловья воткнуть мне спицу в печень.

Тойло шумно отхлебнул крела и согласился, что спица в печень – это неприятно. От такого чаще всего умирают, и довольно мучительно.

– А что за банда? Сколько их, как себя тут чувствуют?

Ростримо сидел нахохлившись и шуткам совсем не радовался.

– Рыл двадцать у него есть. Обидно, я ведь эту мразь три года сам прикармливал!

– А он по наследству перешел. Бывает.

– У витаньери так не принято ведь?

– По-разному. Не надо нас романтизировать, Ростримо. Один заказчик ушел, второй пришел. Вчера дрались за одного вастера, сегодня взяли его замок и пользуем его девок, а если повезет – и его жену.

– Избавьте меня от подробностей, – поморщился Вагнер, но решил уточнить: – Вы тоже жен, как Вы выразились, «пользовали»?

– Не доводилось. Это ценная добыча, даже если вастерьи захудалое. Ну, если совсем захудалое, что вастера никому не нужна, то «пользовать» ее будет либо наниматель, либо головы ватаг. Очередность по жребию.

Ростримо отбросил вилку.

– Вы открылись мне с новой стороны, Шаэлью.

– Я эту сторону и не скрывал, – хмыкнул тот. – У Вас есть время сделать вид, что мы не знакомы.

– Ну уж нет! Так, если по честному, то и я не брат святой, и у Творца ко мне куча претензий, думаю. Ужасно, но я этим немножко горжусь.

Тойло пожал плечами. Свой биографией он уж точно не гордился, но и сожалеть о совершенных поступках не спешил. И аппетит ему они не портили, поэтому яичница исчезала во рту и проваливалась в желудок, не застревая в глотке. Только в одном из «глазков» попался кусочек скорлупы, противно хрустнувший на зубах.

– Как они себя чувствуют… Так просто не ответишь. На рожон не лезут, в Лейно со стражей никто не связывается открыто. Поэтому и оружие у них – заточенные спицы и короткие ножи. Соловей промышляет по домам, когда хозяев нет. Но людей у него для такой работы много, поэтому пытается держать себя за хозяйчика в северном конце. Не наглеет, потому что стража, но чуть у кого появляется не очень законный барыш, подкатывает с требованием доли. Двое из трех соглашаются.

– Так силен?

– Нет, просто дешевле поделиться, чтобы не воняло.

– Угу… Как он нам помешает?

– Нам нужно в Северный конец, а его уроды меня в лицо знают.

– Вряд ли этот Ваш Соловей растрепал всем, что ищет Вас. Если не нарвемся на кого-то из его людей, никто и не узнает. Вообще по плану когда мы заходим в дом?

– Ближе к вечеру.

– Но засветло?

– Да.

– Тогда не будут же местные разбойники средь бела дня кидаться на почтенного господина.

– Нет, – угрюмо согласился Вагнер. – Потому спица или нож в печень. В толпе.

– Как у меня на родине все сложно.

Нужный дом Тойло рассмотрел сам. Ростримо назвал адрес и подробно описал, как пройти. Витаньери прошел мимо, выспрашивая, где найти хорошего кузнеца-оружейника. Ему назвали несколько мастерских, причем с одним из доброхотов повезло: тот подробно расписывал, как пройти к мастеру Дадаланьи, как тот гениален, но при этом берет за работу чуть ли не пару медяков всего.

– Скажете мастеру, что прислал Грязный Вармик. Скажете, уважаемый господин?

Тойло кивал и даже задавал уточняющие вопросы. И заговорщически подмигивал пройдохе, и впрямь попахивающему, мол, понимаю твою выгоду, обязательно скажу, что ты, мил человек, меня из чужой мастерской прям выдернул!

А сам в это время рассматривал место будущего налета. Дом удался на славу: из желтого кирпича, с тесными окнами и крутым сводом крыши. Двора вроде бы не было, весь квартал оказался плотно застроен в три этажа. Зато дверь порадовала.

– Там ногой вышибить можно, – рассказывал Тойло Ростримо. – Дверь из северной березы, красиво, но хрупко. И сама она хлипкая.

– Это понятно, – кивнул шпион.

Березу, доставляемую с холодного севера, ценили за ее изящный узор волокон. И мебельщики старались подчеркнуть красоту дерева тонкостью работы.

Сложнее было с самим планом проникновения. Войти-то не сложно, но во-первых, желательно, чтобы через пять минут к дому не бежала вся стража Лейно в полном составе, во-вторых, желательно остаться живыми, в-третьих, еще ведь надо уйти, не оставляя за спиной свору преследователей, жаждущих крови.

– В доме живут, получается, шесть человек. Главный – некто Усстага Норк, пуаньи, но титул я выяснить не успел. Личность не очень понятная, меня передали ему в подчинение, но наше сотрудничество долгим было недолгим, как Вы понимаете. Про него вообще ничего сказать не могу, но, раз благородный, клинком должен владеть.

С этим Тойло спорить не стал, пуаньи всегда были неприятными соперниками, если один на один. В строю же их «домашняя» школа фехтования часто мешала.

– С ним теперь пять бойцов, было трое сначала, парочка чуть позже подъехала. Они всегда сидят в доме, на улицу выходят редко. Но не пьют, всегда двое как минимум не спят. Вообще они странные какие-то?

– В чем?

– Ну как… Как будто угрюмые вечно.

Это враз напомнило отряда Грант в услужении грастери Ройсали. И бывшего члена этой ватаги нервно передернуло. Это не укрылось от взгляда Вагнера.

– Что? Это еще какие-то проблемы?

– Н-не знаю. Как они? Ну, чем вооружены? Это витаньери?

– Нет, не думаю. Больше походят на каких-то вчерашних бандитов, из оружия видел только длинные ножи и самострелы.

Ростримо задумался и признался:

– Я ведь тогда перепугался сильно, но все же понял, что будь у них мечи – я бы уже давно остыл в сточной канаве возле стены. Но они по команде схватились за арбалеты. Я между двумя проскочил к двери.

– Как этот Ваш…

– Норк.

– Да, Норк. О какую точно команду отдал? Ну, там: «Убейте его!» или как?

– Нет, это я точно помню. Он сказал: «Пристрелите его».

Это было непонятно. Есть небольшой отряд, где некий пуаньи приказывает именно пристрелить нерадивого соглядатая. И эта команда воспринимается его людьми прямо – те хватаются за самострелы. То есть некий господин Норк ездит по миру в сопровождении пяти стрелков. Бред ведь. Что лучники, что арбалетчики – это сила, но действенна она только на расстоянии и начиная от определенных чисел. Тойло знал две больших ватаги, вооруженные исключительно самострелами, стоили они дорого, но в каждой было по двести человек, не меньше.

Шайку же из пяти стрелков сомнут в первой трактирной потасовке.

– А почему не ночью?

Этот вопрос тоже мучил Шаэлью. В самом деле: зачем вламываться в дом, находящийся на не самой безлюдной улице, при свете дня? Почему не провернуть все во тьме?

– Ночью в Лейно проходы между концами перекрываются стражей. Нам надо будет пройти как минимум три поста, как ни петляй.

Три короля едят печенку! Такого Тойло не видел еще нигде. Да, свою собственную страну придется еще узнавать и узнавать.

– Ну а шум?

– А с шумом тут такое дело…

Лейно потихоньку приходил в себя после трудового дня. Завтра будет пятый день недели – самый противный, как считают многие. И сейчас извилистые улицы вольного города были полны народа, спешащего разойтись по домам. Нет, плохой это день для трактирщиков, мало кто будет сидеть за кружечкой пива или стаканом вина.

Когда-то, больше тысячи лет назад, на месте нынешнего Лейно существовало несколько деревень. На большом поле между ними раз в год собиралась ярмарка. Конечно, тогдашним селянам повезло: именно сюда пришлась середина торгового пути из древних портов Южного моря в западные страны, и многие торговцы видели свою выгоду в том, чтобы обменяться товарами именно здесь, а не идти самим до самого заката. Того же мнения придерживались и те купцы, кто шел с другой стороны. И чем известнее становилась ярмарка, тем больше она длилась, а в итоге на ее месте и вырос город, вобравший в себя окрестные поселения. Но с тех давних времен сохранились следы былой конкуренции между соседними деревнями. Считалось, что всего их было семь, и каждая стала одной из сторон Лейно. В городском совете, соответственно, заседали семь старост, формально выбиравшихся главами концов, входивших в сторону, но на самом деле давно уже власть держали руки одних и тех же семей. Изредка то там, то тут случались попытки поменять такое положение вещей, когда в выборной сваре, а когда и в противостоянии стали. Тогда вступало в силу негласное соглашение, и вечно грызущиеся старосты в едином порыве выводили против мятежников все свои силы, не оставляя смутьянам никаких шансов. Борьба борьбой, конкуренция конкуренцией, но новые действующие лица в вековом спектакле лейнской политики никому не были нужны.