Предостережение - Лигачев Егор Кузьмич - Страница 44

Письмо Нины Андреевой

О событиях, разыгравшихся вокруг письма Нины Андреевой «Не могу поступаться принципами», опубликованного 13 марта 1988 года в газете «Советская Россия», известно, наверное, всем у нас в стране и многим за рубежом. Письмо было квалифицировано как «манифест антиперестроечных сил», а имя его автора — преподавательницы ленинградского вуза — превратили в синоним «врага перестройки». Но, уверен, если сегодня поинтересоваться у десяти прохожих на улице, помнят ли они, что было написано в той статье, девять ответят отрицательно. А возможно, и все десять. Однако о самой Нине Андреевой слышал каждый.

Это и есть феномен манипуляции массовым сознанием: люди не знают сути дела, но в общество внедрен устойчивый стереотип, некий опознавательный знак, при помощи которого без всяких объяснений, разъяснений и аргументов можно наклеивать ярлыки оппонентам.

И еще: многие слышали, что имя Нины Андреевой каким-то образом связано с именем Лигачева. Каким именно образом — на этот вопрос никто ответить не в состоянии. Но связано — и все!

А как же обстояло дело в действительности? Что же скрывалось за невероятно шумной пропагандистской «антиандреевской» кампанией, какие политические цели она преследовала и кто за ней стоял? Пришло время поведать и о событиях, происходивших в связи с письмом Нины Андреевой в высшем политическом руководстве.

Как и все читатели, я впервые познакомился со статьей «Не могу поступаться принципами» лишь тогда, когда она была опубликована на страницах газеты «Советская Россия». Из предыдущего моего рассказа читателям понятна моя позиция по отношению к очернительству истории. Я открыто заявил ее и на февральском Пленуме ЦК КПСС 1988 года, что вызвало одобрение членов Центрального Комитета, а после публикации доклада в газетах усилило поток писем, осуждавших деструктивные действия радикальной прессы, без оглядки чернившей наше прошлое. Общественное мнение и в партии, и в стране явно склонялось в эту сторону. И я намеревался удвоить, утроить усилия для того, чтобы выровнять «историческую линию», чтобы от огульного охаивания перейти к серьезному анализу ошибок и достижений.

Готовясь к дальнейшим выступлениям на эту тему, я внимательно знакомился с почтой ЦК КПСС, а также попросил подготовить подборку интересующих меня писем, поступавших в газеты. В этой подборке были и отклики, полученные «Советской Россией». Потом в некоторых публикациях утверждалось, будто бы письмо Нины Андреевой поступило непосредственно на мое имя, а я, мол, направил его главному редактору «Советской России» В.В.Чикину с указанием напечатать. Это совершенно не соответствует истине.

Кстати говоря, позднее, в процессе разбирательства, о котором еще пойдет речь, обнаружилось, что Андреева направила свое письмо в редакцию сразу трех газет — «Правды», «Советской России» и «Советской культуры».

Любопытно проследить и за тем, как развивались события после опубликования письма.

На совещании редакторов, которое я проводил 14 или 15 марта, речь шла о многих вопросах, в частности об участии прессы в, так сказать, пропагандистском обеспечении решения экономических проблем, в том числе сельскохозяйственных. Вообще такие совещания планировались заранее, и отделы ЦК к ним готовились, изучая публикации, чтобы разговор шел предметный. Так было и в тот раз: совещание отнюдь не носило экстренного характера, о нем было известно еще на предыдущей неделе, то есть до публикации статьи Андреевой.

Естественно, когда были исчерпаны запланированные темы, я затронул тот вопрос, который поднимал, выступая в Электростали, а также в докладе на Пленуме ЦК, — вопрос об отношении к историческому прошлому. В этом вопросе преломлялись разногласия, возникшие в руководящем ядре страны.

Развивая мысль своего доклада на Пленуме, я посоветовал редакторам прочитать совсем свежую, вчерашнюю статью «Не могу поступаться принципами», опубликованную в «Советской России». В этой статье привлекло именно то, что меня особенно интересовало в те дни и о чем я сказал выше, — неприятие сплошного очернительства, безоглядного охаивания прошлого. В ту пору многие отмечали: статья Н.Андреевой — ее реакция на мутный поток антиисторических, антисоветских материалов в нашей прессе. Убежден, что так и было.

Кстати говоря, позднее, в ответе Нине Андреевой, который опубликовала 5 апреля газета «Правда», говорилось, что в ее статье есть и справедливые моменты. Что же, каждый, видимо, вправе придавать значение именно тому, что его больше интересует: я обратил внимание на эти справедливые моменты, а А.Н.Яковлев, который возглавлял подготовку ответа в «Правде», сделал акцент на другом. Разница лишь в том, что я открыто высказал свои соображения, а Яковлев укрылся за анонимной редакционной статьей, в которой письмо в целом было объявлено манифестом «антиперестроечных сил».

С точки зрения наших личностных различий, это, кстати, весьма характерно.

Да, на том совещании редакторов я действительно упомянул о письме Андреевой и не усматриваю здесь ничего зазорного. Речь шла об отношении к истории — о той теме, которая в тот момент была на острие полемики. Никаких указаний перепечатать статью не давал.

Но, как говорится, «искали» не Нину Андрееву.

«Искали» Лигачева.

События начались вовсе не сразу после возвращения из-за границы Горбачева и Яковлева. Видимо, необходимо было какое-то время, чтобы осмыслить сложившуюся ситуацию, наметить план действий.

Обстановка на тот момент складывалась противоречивая, неоднозначная. Между мной и Горбачевым безусловно пролегла трещина. Но в то же время я оставался вторым секретарем ЦК, и Михаил Сергеевич выступил за то, чтобы поручить мне доклад на Пленуме. Более того, на Пленуме мою линию поддержали, мои позиции усилились. А впереди — совсем рядом, близко, летом! — маячила XIX партконференция. Нетрудно было предположить, что я вновь на ней буду отстаивать ленинский взгляд на историю и критиковать праворадикальные средства массовой информации.

В это время начались новые, конечно, продуманные и спланированные акции. Впервые стали активно распространяться слухи о каком-то «заговоре», якобы готовившемся в отсутствие Горбачева. Причем эти слухи напрямую связывали с «манифестом» Нины Андреевой, с теми, кто ее поддерживал. Не просто слухи, но и появились публикации в печати. Кроме того, радикальная пресса тогда же пустила в оборот тезис о нарастающем сопротивлении перестройке со стороны консерваторов. Даже стали наклеивать ярлыки «врагов перестройки».

Все это, разумеется, было надуманным, искусственным, более того — ложным. «Заговора» никакого не было, а так называемые консерваторы в действительности являлись истинными сторонниками перестройки, стремившимися не допустить ее скатывания в пагубную западню радикализма. Что же касается тезиса о «нарастании сопротивления перестройке», то о нем интересно сказать особо.

Он не подтверждался ничем, кроме эмоциональных пассажей в средствах массовой информации. На этот счет потом даже провели специальное исследование общественного мнения и газетно-журнальных публикаций, а в результате был сделан вывод, причем весьма аргументированный, о голословности коварного тезиса. В моем архиве сохранился документ об исследовании общественного мнения по этому вопросу, и небезынтересно привести из него несколько примеров.

14 апреля 1988 года «Правда» писала: «Надо сказать, что противники перестройки не только ждут того момента, когда она захлебнется… Сейчас они смелеют, поднимают головы». 18 апреля снова «Правда» указывала:

«Развернутая программа открытых и скрытых противников перестройки, призывы к мобилизации консервативных сил…» А «Советская культура» 16 апреля брала еще круче: «Не настала ли пора снять кавычки и назвать по именам тех, кто в преддверии XIX Всесоюзной партконференции тщится объединить силы на борьбу против идей XXVII съезда партии, этапных Пленумов ее ЦК? Оправившись от шока первых послеапрельских лет, адепты концепции „твердой руки“ пытаются… посеять в наших рядах неуверенность».