Предостережение - Лигачев Егор Кузьмич - Страница 13

— Напрасно, между прочим, не спросили, я из Сибири уезжать не собираюсь.

— А что ты теперь сделаешь? Решение в принципе принято.

— А вот сделаю, увидите. Дальше Сибири не пошлют, а ниже, чем секретарем первичной парторганизации, не изберут. А меня и такое устроит.

Вскоре после того разговора меня вызвали к Суслову. У него в тот раз находился и Капитонов, и оба они говорили о назначении меня послом, как о деле решенном. Причем речь об этом шла как о выдвижении, о высоком доверии и поощрении за хорошую работу в нелегких сибирских условиях. Но я категорически отказывался, чем вызвал раздражение Суслова. Мои доводы он, конечно, во внимание не принял и, прощаясь, не оставил никаких надежд на то, что решение будет изменено.

На следующий день я улетал в Томск. Но в самолете, обдумав все хорошенько, решил немедленно обратиться с личной просьбой к Брежневу и сразу же принялся за письмо к нему. В нем писал, что не хочу уезжать за границу, а хочу работать в Сибири, потому что люблю этот край и именно здесь чувствую себя на месте.

К моменту посадки в томском аэропорту письмо было закончено. Я отдал его из рук в руки заведующему общим отделом обкома Г.Ф. Кузьмину, чтобы напечатать. В тот же день фельдсвязью отправил письмо в Москву.

Через два дня мне позвонил Черненко:

— Леонид Ильич прочитал письмо. Вопрос решен в твою пользу. Можешь спокойно работать.

Вот так, наконец, была закрыта проблема с моим переходом на дипломатическую службу. В МИДе я ни у кого побывать не успел, никто из мидовцев со мной бесед не вел в связи с возможным назначением. Но Громыко, видимо, хорошо помнил всю ту историю и мой отказ воспринял по-своему. Андрей Андреевич предпочитал направлять послами профессиональных дипломатов, прошедших основательную школу в его департаменте. Но аппарат ЦК порой навязывал ему иные кандидатуры. Мой категорический отказ от работы за границей — да вдобавок речь-то шла о престижной европейской стране! — был, видимо, единственным в своем роде. И он крепко запал в память Громыко.

Впоследствии, когда мне пришлось близко общаться с Громыко, я выяснил, что мои предчувствия оказались верными.

Но даже и в ту пору, в 1984 году, я не мог предположить, насколько доверительным окажется его отношение ко мне. Ведь в самый драматический момент, когда умер Черненко и со всей остротой встал вопрос об избрании нового Генерального секретаря, Андрей Андреевич решил посоветоваться именно со мной.

Впрочем, об этом будет подробно рассказано ниже. А восстанавливая последовательность событий, хочу напомнить, что после утверждения заведующим орготделом мне пришлось остаться в Москве, чтобы принять дела. Через несколько дней отмечали годовщину со дня рождения В.И. Ленина, и на торжественном заседании в Кремлевском Дворце съездов я нежданно-негаданно оказался в президиуме. Между тем, томичи еще не знали о моем новом назначении и потом рассказывали, как удивились, увидев меня по телевидению.

Помню, вскоре я попросил у Юрия Владимировича разрешение поехать в Томск, чтобы завершить секретарские дела. Андропов ответил:

— Поедешь только тогда, когда назовешь, кого рекомендовать первым секретарем вместо тебя.

— Юрий Владимирович, самый подходящий — второй секретарь Мельников, есть другие товарищи, которые совершенно готовы к тому, чтобы встать во главе областной партийной организации. [2]

— Так много людей у тебя на смену подготовлено?

— Есть несколько человек.

И это было истинной правдой, не скрою, я этим гордился. В Томской парторганизации сложилась такая атмосфера, что люди могли показать себя в деле, быстро росли. Это была атмосфера здоровой конкуренции, все знали, что я не терплю подхалимов и что нет у меня любимчиков. Кадры выдвигались исключительно по деловым и моральным соображениям.

Как я предполагал, с весны 1983 года началось быстрое обновление партийных и хозяйственных кадров. К сожалению, в последний период своей деятельности Брежнев и его ближайшее окружение основное внимание уделяли так называемой проблеме стабильности кадров, на деле превратившейся в «непотопляемость» нужных людей.

Многие руководящие кадры в партии работали по два десятка лет и более, к тому же немало из них в силу напряженной работы потеряли здоровье, были и такие, которые вели себя недостойно. Уверен, что если бы смена кадров происходила своевременно, то мог бы быть совершенно иной ход развития событий в партии и в стране.

Встречаясь в дни Пленумов, партийных съездов и московских совещаний, секретари обкомов, конечно, обменивались мнениями, у каждого из нас были свои привязанности, свои дружеские связи, и цену друг другу мы тоже знали. Как-то само собой получалось, что «трудяги», люди истинно деловитые, группировались вместе. А те, кто добивался почестей и постов через личные связи, угождения и славословия начальству, тоже держались друг друга. Короче, за семнадцать лет секретарства в Томской области я хорошо узнал и многих других секретарей обкомов, причем в нашей партийной среде были известны и личные склонности каждого: знали мы, кто имеет пристрастие к спиртному, кто особо отличается по части подхалимажа и так далее. Это знание людей основательно пригодилось мне позднее при решении кадровых вопросов.

А именно с обновления партийных кадров и начал Андропов. Эта же политика, несколько притормозившись при Черненко, продолжилась при Горбачеве.

Конечно, мне выпала неприятная миссия: сообщать людям о том, что им предстоит подать в отставку. Во многих случаях, когда шла речь о руководителях неплохих, но изживших себя в силу возраста, здоровья, я сильно переживал, долго готовился к удручающему разговору. Всегда вел его доброжелательно, обязательно вспоминал все плюсы, какие числились за человеком, чтобы хоть как-то смягчить для него неизбежную горечь.

Однако бывали и другие случаи, когда приходилось вести разговоры жесткие, не говоря уж о том, что именно по поручению Андропова в 1983 году мне пришлось вступить в противоборство с Рашидовым, о чем я рассказываю в этой книге особо.

Роли были распределены четко. Когда речь шла о том, чтобы кому-то посоветовать уйти в отставку, с этим человеком сначала беседовал я, принимая на себя всю моральную тяжесть его первой реакции. Когда же речь шла о назначениях, о выдвижениях, то с этой целью людей приглашал к себе Горбачев, именно он объявлял им приятную новость. В такой раскладке ролей я не усматривал ничего обидного для себя, считал ее совершенно необходимой. Горбачев был на десять лет моложе меня, он был уже членом Политбюро, и я, как само собой разумеющееся, считал, что в интересах партии, в интересах страны должен помогать ему, поддерживать его. В 1983 году при Андропове именно Горбачев стал просматриваться как возможный преемник Юрия Владимировича, и в этих условиях моя задача вырисовывалась вполне определенно. Ту часть работы по обновлению кадров, которая включала неприятную ее составляющую, я обязан был брать на себя. В моем понимании это был важный элемент дружной, совместной работы, и кто мог тогда знать, что эта работа впоследствии сильно осложнится, прервется и мы окажемся на разных позициях, что называется, по разную сторону баррикад.

Между тем жизнь показывала, что процесс замены руководящих кадров — дело сложное, продвигается оно с немалыми трудностями. Иные секретари обкомов, даже невзирая на почтенный возраст, просто цеплялись за свои должности, писали жалобы членам Политбюро, хотя было совершенно ясно, что вопрос о них — это «перезревший» вопрос, который давно пора решить. Порой сказывались и материальные соображения, что по-человечески было понятно.

Дело в том. что при Брежневе пенсионное обеспечение партийных руководителей зависело чаще всего от связей с тем или иным членом Политбюро и самим Леонидом Ильичом. Такой порядок, а вернее бы сказать, беспорядок, безусловно, еще более усиливал зависимость местных руководителей от центра и отношений с московским начальством. По сути дела все решала степень личного благорасположения, иными словами, вопрос о пенсионном обеспечении держался на субъективной основе. И получалось, что именно те секретари, которые работали наиболее самоотверженно, не уделяя внимания личным связям в центре, в ЦК, оказывались в «подвешенном состоянии», когда подходили пенсионные сроки.