Арабески ботаники. Книга вторая: Томские корни - Куприянов Андрей Николаевич - Страница 21

А. В. Колчак (1874–1920)

К началу революции Колчак уже был в чине адмирала: герой Порт Артура, командующий Черноморским флотом, полярный исследователь. Какое ему дело было до кадетов, меньшевиков, большевиков? Но 18 ноября 1918 года он принимает на себя бремя Верховного правителя России, и эта миссия привела его через пятнадцать месяцев к расстрелу и проруби на реке Ангаре.

Искренний и правдивый портрет Колчака того времени оставил Н. В. Устрялов, работавший вместе с Верховным правителем.

«Омск. 19 апреля (Великая Суббота)… Вчера в два часа дня был в соборе… Торжественная служба в присутствии Верховного правителя, министров и чинов до четвертого класса включительно прошла удачно. Я стоял напротив этих особ, совсем недалеко от Адмирала. Всматривался, как и все, в его лицо. Физиономия не совсем русского человека. Интересные черты. Худой, сухой какой‑то, быстрые черные глаза, черные брови, облик напоминающий собою хищную птицу… Если вдаваться в фантазию, можно пожалуй сказать, что чувствуется на этом лице некая печать рока обреченности…За всю службу он перекрестился один раз, да и то как‑то наскоро небрежно, да еще в конце, когда прикладывался к плащанице, дважды опустился на колени и крестился уже, кажется, как следует…

Омск, 20 июля. Сейчас вместе с делегацией омского «блока» был у Верховного правителя — в домике у Иртыша. Длинная беседа на злобу дня. Хорошее и сильное впечатление. Чувствуется ум, честность, добрая воля. Говорил очень искренно, откровенно. Об «отсутствии порядочных людей», о «трудном положении армии», о союзниках. «Мое мнение — они (союзники) — не заинтересованы в создании сильной России… Она им не нужна…». О Японии, о наивности тех, кто думает, что стоит лишь ее попросить, и она пришлет дивизии… Об отвратительных злоупотреблениях агентов власти на фронте и в тылу. «Худшие враги правительства — его собственные агенты». То же и у Деникина, то же и у большевиков — «это общее явление, нет людей»… У большевиков это устраняет чрезвычайка[6], но и она не может устранить преступлений агентов. Мы же мечтаем о законе. «У меня полнота власти, я фактически могу расстрелять преступников, но я отдаю их под суд, и дела затягиваются…».

«Омск. 21 июля. «Диктатор»… Я всматривался в него вчера, вслушивался в каждое его слово… Трезвый, нервный ум, чуткий, усложненный. Благородство, величайшая простота, отсутствие всякой позы, фразы, аффектированности. Думается, нет в нем тех отрицательных для обыкновенного человека, но простительных для гения свойств, которыми был богат Наполеон. Видимо, лозунг «Цель оправдывает средства» ему слишком чужд, органически неприемлем, хотя умом, быть может, он и сознает все его значение… Что это? Излишняя искренность «абсолютно честного человека»? Недостаточная напряженность воли? Ни того ни другого свойства не было у Наполеона, нет и у Ленина. Дай Бог, чтобы оба эти свойства не помешали их обладателю стать «историческим человеком». А может быть, я ошибаюсь… Но не скрою — не столь историческим величием, сколько дыханием исключительной нравственной чистоты веяло от слов Верховного правителя и всей его личности. Конечно, трудно судить современникам. Исторических людей создают не только их собственные характеры, но и окружающие обстоятельства. Но я боюсь — слишком честен, слишком тонок, слишком «хрупок» адмирал Колчак для «героя» истории…».

В. В. Сапожников, как и А. В. Колчак, безусловно, относился к «порядочным людям», они хотели процветания России и  Сибири.

Нет документов свидетельствующих о чем говорили во время встреч друг с другом Верховный правитель и министр народного просвещения. Но уже в декабре 1918 года по инициативе В. В. Сапожникова и, очевидно, с полного одобрения Колчака в Томске началась подготовка к созданию грандиозного Института исследования Сибири, этакий прообраз Сибирской академии наук. Цель этого института — изучение богатых природных ресурсов Сибири для скорейшего их вовлечения в народное хозяйство. 15 января 1919 года, т. е. спустя два месяца после провозглашения Колчака Верховным правителем, в Томске состоялся учредительный съезд этого института. В работе съезда приняли участие многие талантливые ученые. Съезд разработал положение об институте, устав, планы работы. Директором избран В. В. Сапожников. За полтора года существования издано 6 выпусков «Известий» института. Закрыт институт был по решению Сибревкома 1 июня 1920 года как «центр интеллигентских сил, враждебно настроенных к советской власти».

Среди основателей института был еще один замечательный ученый, на которого В. В. Сапожников оказал большое влияние. Это профессор физики Борис Петрович Вейнберг (1871–1942). Он участвует в экспедиции Сапожникова 1920–1921 годов в низовье Оби. Позднее он поднимался с Сапожниковым на седло Белухи. Они были под стать друг другу: один — мечтатель-ботаник, изучающий ледники; другой — физик, мечтавший в начале прошлого века о безрельсовой дороге и путешествии в космос. Надо сказать, что учениками профессора Вейнберга был конструктор вертолетов Михаил Миль, а другой — писатель-фантаст Александр Казанцев, но это ниточки из другой арабески.

На посту министра народного просвещения за отпущенный год В. В. Сапожников пытался реформировать начальное и среднее обучение и передать его в ведение земских и городских самоуправлений, а также организовать внешкольное образование. В принципе, сейчас начальное и среднее образование полностью находится в сфере деятельности муниципалитетов и районных администраций, а дома творчества учащихся есть в каждом районе. При поддержке Колчака и при личном участии В. В. Сапожникова был открыт Иркутский университет. Возможно, А. В. Колчак, понимая полную безнадежность своего правления, посоветовал Сапожникову оставить работу в правительстве и вернуться к преподавательской деятельности. Своими рассказами об Арктике он инициировал путешествие Сапожникова не на его любимый Алтай, а в низовья Оби и Обской губы, предпринятые В. В. Сапожниковым в июне 1919 года.

Вид Иркутского университета

Как прожил Сапожников 1920–1921 годы, сказать трудно. Он честно пытался вжиться в новую жизнь, где вместо обещанной демократии, братства и свободы господствовала тирания мещанства, всеобщей озлобленности, классовой несправедливости. Но и в этих условиях его талант организатора и педагога был необходим. В апреле 1922 года его утверждают деканом физико-математического факультета университета. В 1922 и 1923 годах он организует ботанические экспедиции. Руководит работами по подготовке демонстрации природы Алтая и Кузнецко-Алтайской области на ВДНХ в Москве.

Но радости от работы было мало. Весной 1924 года начались гонения и аресты «бывших». Красный террор набирал силу.

Лучшим свидетельством о происходящем являются письма В. И. Вернадского (он был в это время в Париже с лекциями в Сорбоннском университете) И. И . Петрункевичу 30 сентября 1923 года. «Известия из России очень тяжелы. Идет окончательный разгром высшей школы: подбор неподготовленных студентов-рабфаковцев, которые сверх того главное время проводят в коммунистических клубах. У них нет общего образования, и клубная пропаганда кажется им истинной. Уровень требований понижен до чрезвычайности — университет превращен в прикладную школу, политехнические институты — в техникумы. Получение образования чрезвычайное и объясняется «демократизмом». Уровень нового студенчества неслыханный: сыск и донос. Висят (Московский университет) объявления, что студенты должны доносить на профессоров и следить за ними — и гарантируется тайна. Друг за другом следят: при сдаче задач (Петербургский политехнический) студенты доносят преподавателям на товарищей! Женская и мужская коммунистическая и коммуниствующая молодежь все время в меняющихся временных браках! Теперь принялись за научные общества: требуют исключения членов — из Московского математического общества при его регистрировании потребовали исключения из совета В. Ф. Егорова (старый профессор) и В. Л. Костицина (новый профессор из социалистической эмиграции)… Из общества испытателей природы исключили из членов двух старых хороших ученых — В. С. Гулевича (химик) и М. Н. Голенкина (ботаник). Выгоняют из университета и запрещают преподавание — Керееву, Гревсу и др. После хлопот оставляют им «оклады» профессоров впредь до выяснения пенсий».