Собрание сочинений. Том 1 - Симонов Константин Михайлович - Страница 80

Глаз майор не смыкал,

Пока по радио утром

Донесся первый сигнал:

- Все в порядке, добрался.

Немцы левей меня,

Координаты три, десять,

Скорей давайте огня!

Орудия зарядили,

Майор рассчитал все сам,

И с ревом первые залпы

Ударили по горам.

И снова сигнал по радио:

- Немцы правей меня,

Координаты пять, десять,

Скорее еще огня!

Летели земля и скалы,

Столбом поднимался дым,

Казалось, теперь оттуда

Никто не уйдет живым.

Третий сигнал по радио:

- Немцы вокруг меня,

Бейте четыре, десять,

Не жалейте огня!

Майор побледнел, услышав:

Четыре, десять - как раз

То место, где его Ленька

Должен сидеть сейчас.

Но, не подавши виду,

Забыв, что он был отцом,

Майор продолжал командовать

Со спокойным лицом:

"Огонь!" - летели снаряды.

"Огонь!" - заряжай скорей!

По квадрату четыре, десять

Било шесть батарей.

Радио час молчало,

Потом донесся сигнал:

- Молчал: оглушило взрывом.

Бейте, как я сказал.

Я верю, свои снаряды

Не могут тронуть меня.

Немцы бегут, нажмите,

Дайте море огня!

И на командном пункте,

Приняв последний сигнал,

Майор в оглохшее радио,

Не выдержав, закричал:

- Ты слышишь меня, я верю:

Смертью таких не взять.

Держись, мой мальчик: на свете

Два раза не умирать.

Ничто нас в жизни не может

Вышибить из седла! -

Такая уж поговорка

У майора была.

В атаку пошла пехота -

К полудню была чиста

От убегавших немцев

Скалистая высота.

Всюду валялись трупы,

Раненый, но живой

Был найден в ущелье Ленька

С обвязанной головой.

Когда размотали повязку,

Что наспех он завязал,

Майор поглядел на Леньку

И вдруг его не узнал:

Был он как будто прежний,

Спокойный и молодой,

Все те же глаза мальчишки,

Но только... совсем седой.

Он обнял майора, прежде

Чем в госпиталь уезжать:

- Держись, отец: на свете

Два раза не умирать.

Ничто нас в жизни не может

Вышибить из седла! -

Такая уж поговорка

Теперь у Леньки была...

Вот какая история

Про славные эти дела

На полуострове Среднем

Рассказана мне была.

А вверху, над горами,

Все так же плыла луна,

Близко грохали взрывы,

Продолжалась война.

Трещал телефон, и, волнуясь,

Командир по землянке ходил,

И кто-то так же, как Ленька,

Шел к немцам сегодня в тыл.

1941

Дорогая Марья Петровна!

Тридцать лет я вас помню ровно,

С того детского далека,

С того самого незабвенного,

В бывшем монастыре, военного

Дивизионного городка,

Где ваш муж служил - компульроты,

А отец мой - помкомполка,

Где вы слыли первой красавицей

В общежитии начсостава

И где я, позвольте представиться,

Жил в соседней келье направо

С мамой, с папой, в маленькой комнате,

Долговязый такой - не помните?

Вы казались мне очень старой

В мои девять тогдашних лет.

Вы любили петь под гитару,

Засмотревшись на лунный свет;

И, в то время уже седая,

Моя мама отцу шептала:

- Хорошо поет. Молодая... -

И зачем-то тихо вздыхала.

А наутро вы с нею вместе

Гимнастерки мужьям стирали

И взаймы то ступку и пестик,

То машинку швейную брали,

Обсуждали в полку событья:

- Кто получит к Маю комбата? -

И в подшефный детдом, к открытые,

Шили байковые халаты...

А всего вам, Марья Петровна,

Было двадцать четыре ровно,

И Иван Степанычу тоже -

Вы его на месяц моложе.

На Херсонщине, под Каховкой,

В январе двадцатого года

Приглянулся он вам - комвзвода:

Невысокий, поджарый, ловкий,

И глаза с татарской косинкой,

И рука на черной косынке -

Пулей ранена в перестрелке.

Вас не сватали, не венчали,

Все решилось в одну неделю.

Но, не долго думав вначале,

Вы всю жизнь потом не жалели.

В злую зиму, пригрев, как птаху,

Муж возил вас с собой по шляхам,

Все боясь: комиссар бригады

Разузнает - не даст пощады!

(Когда к вам теперь заезжает

Член Военного совета,

Он с улыбкою вспоминает,

Как смотрел сквозь пальцы на это.)

Приходилось в году том грозном

Многим женам, да и невестам

Кочевать с бригадным обозом

По сожженным Махно уездам.

К лету, свыкшись с армейским бытом,

Научились вы без опаски

Делать раненым перевязки

И глаза закрывать убитым.

А под осень в случайной стычке,

Когда банды вас окружили,

Пулю в лоб махновцу влепили,

Лишь потом всплакнув с непривычки.

Но зато и губ не разжали,

Чтоб не слушали, не глядели,

Когда сына в ту ночь рожали

Раньше срока на три недели.

Так с похода, с солдатской каши,

С пули в лоб бандиту - не струся,

Началось замужество ваше,

Материнство ваше, Маруся!

(Так вас ласково, глядя на ночь,

Называет Иван Степаныч;

А вы на людях - всё Иваном,

А одна, без людей, - коханым.)

И сейчас вот сидим мы с вами,

Перебрасываемся словами

В том немецком городе Коттбус,

Где Иван Степаныча корпус.

На тарелку, как гостю званому,

Вы кладете мне все подряд,

А сама - нет-нет на коханого

Да и кинете быстрый взгляд...

Он, пройдя через все сражения,

Седоватый стал, грузноватый,

Может быть, по чьему-то мнению,

Даже "трошки пидстарковатый";

Ну, а вам, хоть вся жизнь с ним вместе,

Все он кажется - как невесте...

Может быть, потому так кажется,

Что не с тихих дней, не с лазури -

Начиналась жизнь прямо с бури,

Ну а в бурю узлы крепче вяжутся!

Было всякое в жизни этой,

Было счастье ближе и дальше,

Но, как в песне, на совесть спетой,

Одного в ней не было - фальши.

После юности первых взлетов

Показалась вам наказаньем

Строевая его работа,

Гарнизонная жизнь в Рязани.