Избранная - Рот Вероника - Страница 29

– В смысле… убийства собаки, да? – спрашивает Уилл.

Я едва не забыла. Склонные к Лихости ребята на симуляции брали нож и убивали напавшего пса. Неудивительно, что Кристина больше не хочет держать собаку. Я натягиваю рукава на запястья и переплетаю пальцы.

– Ага, – отвечает она. – В смысле, нам ведь всем пришлось это сделать?

Она смотрит сперва на Ала, затем на меня. Ее темные глаза сужаются, и она произносит:

– Тебе – нет.

– Мм?

– Ты что-то скрываешь, – обвиняет она. – Вертишься, как уж на сковородке.

– Что?

Ал толкает меня плечом. Ну вот, совсем другое дело.

– В Правдолюбии нас учат понимать язык тела, – поясняет он, – чтобы мы знали, когда кто-то лжет или пытается что-нибудь утаить.

– Вот как. – Я чешу в затылке. – Ну…

– Смотри, она снова! – Кристина показывает на мою руку.

Сердце бьется в горле. Как я могу лгать о своих результатах, если они знают, когда я лгу? Придется контролировать язык тела. Я опускаю руку и кладу ладони на колени. Честные люди поступают именно так?

По крайней мере, мне не нужно лгать о собаке.

– Нет, я не убивала собаку.

– Но как тогда тебя признали лихачкой? – щурится Уилл.

Я смотрю ему в глаза и спокойно произношу:

– Никак. Меня признали альтруисткой.

Это полуправда. Тори сообщила, что мой результат – Альтруизм, так записано в системе. Любой, у кого есть доступ к итогам, сможет это увидеть. Я несколько секунд смотрю Уиллу в глаза. Если я отведу взгляд, это может показаться подозрительным. Затем я пожимаю плечами и протыкаю кусок мяса вилкой. Надеюсь, друзья мне поверили. Они должны мне поверить.

– Но ты все равно выбрала Лихость? – спрашивает Кристина. – Почему?

– Я же говорила. – Я ухмыляюсь. – Из-за еды.

Она смеется.

– Ребята, вы в курсе, что Трис ни разу не видела гамбургера, пока не попала сюда?

Она заводит рассказ о нашем первом дне, и мои мышцы расслабляются, хотя мне все равно тяжело. Я не должна лгать друзьям. Это создает преграды между нами, а их и без того достаточно. Кристина срывает флаг. Я отвергаю Ала.

После ужина мы возвращаемся в спальню, и я с трудом не перехожу на бег, сознавая, что ранги ждут нас. Хочется поскорее покончить с этим. У двери в спальню Дрю отпихивает меня в сторону, чтобы пройти. Я задеваю стену плечом, но не останавливаюсь.

При моем росте трудно что-либо разглядеть поверх голов неофитов, столпившихся в глубине комнаты, но когда я нахожу просвет, то вижу, что классная доска стоит на земле, тыльной стороной к нам, прислоненная к коленям Четыре. Инструктор держит в руке кусок мела.

– Для тех, кто только что пришел, я объясняю, как определяются ранги, – произносит он. – После первого круга боев мы ранжировали вас по уровню мастерства. Количество полученных баллов зависело от вашего уровня мастерства и уровня мастерства поверженного вами противника. Дополнительные очки начислялись за рост мастерства и победу над тем, кто сильнее. Я не награждаю за издевательство над слабыми. Это трусость.

Кажется, при последних словах его взгляд задержался на Питере, но совсем мимолетно, так что я не уверена.

– Если у вас был высокий ранг, вы теряли очки, проигрывая противнику с низким рангом.

Молли издает недовольный звук, не то фырканье, не то ворчание.

– Вторая ступень обучения весит больше, чем первая, поскольку более тесно связана с преодолением трусости, – продолжает он. – Тем не менее крайне сложно стоять высоко в конце инициации, если вы стояли низко в конце первой ступени.

Я переминаюсь с ноги на ногу, стараясь разглядеть его как следует. Когда мне это наконец удается, я отвожу глаза. Он уже смотрит на меня, по-видимому привлеченный моим нервным движением.

– Завтра мы объявим имена отсеявшихся, – сообщает Четыре. – То, что вы – переходники, а неофиты-лихачи – нет, не будет принято во внимание. Возможно, четверо из вас станут бесфракционниками и ни один из них. Или четверо из них станут бесфракционниками и ни один из вас. Или любой промежуточный вариант. Тем не менее вот ваши ранги.

Он вешает доску на крюк и отступает в сторону, чтобы мы увидели ранги:

1. Эдвард

2. Питер

3. Уилл

4. Кристина

5. Молли

6. Трис

Шестая? Я не могу быть шестой. Видимо, победа над Молли подняла мой ранг выше, чем я думала. А проигрыш мне, похоже, опустил ее ранг. Я перевожу взгляд ниже.

7. Дрю

8. Ал

9. Майра

Ал не самый последний, но, если неофиты-лихачи не провалят свою версию первой ступени, он – бесфракционник.

Я смотрю на Кристину. Она наклоняет голову и, хмурясь, разглядывает доску. Она не единственная, кто это делает. В комнате царит напряженная тишина, которая словно покачивается на краю обрыва.

И падает в пропасть.

– Что? – рявкает Молли, тыча пальцем в Кристину. – Я победила ее! Я победила ее за считаные минуты, и она стоит выше меня?

– Ага. – Кристина скрещивает руки на груди и самодовольно улыбается. – И?

– Если ты намерена обеспечить себе высокий ранг, советую не заводить привычку проигрывать противникам с низким рангом. – Голос Четыре прорезает шепотки и ворчание неофитов.

Он кладет мел в карман и проходит мимо, не глядя на меня. Его слова уязвляют, напоминая, что я – тот самый противник с низким рангом.

Очевидно, Молли тоже об этом вспоминает.

– Ты. – Она, щурясь, пристально глядит на меня. – Ты за это ответишь.

Я думала, она бросится на меня или ударит, но она только поворачивается на каблуках и вылетает из спальни, что хуже. Если бы она взорвалась, ее ярость иссякла бы быстро, после одного-двух ударов. Уход означает, что она намерена обдумать план мести. Уход означает, что я должна быть начеку.

Питер промолчал, когда вывесили ранги. Поразительно, учитывая его склонность жаловаться, если что-нибудь не по нему. Он просто идет к своей кровати и садится, расшнуровывая ботинки. От этого мое беспокойство лишь усиливается. Он не может быть удовлетворен вторым местом. Только не Питер.

Уилл и Кристина «дают пять» друг другу, после чего Уилл хлопает меня по спине ладонью, которая больше моей лопатки.

– Вы только посмотрите! Номер шесть, – усмехается он.

– И все же этого может не хватить, – напоминаю я.

– Этого хватит, не волнуйся, – отвечает он. – Надо отметить.

– Ну так идем. – Кристина хватает за руки меня и Ала. – Идем, Ал. Ты же не знаешь, как справились прирожденные лихачи. Ты ничего досконально не знаешь.

– Я лучше лягу, – бормочет он, выдергивая руку.

В коридоре легко забыть об Але, мести Молли и подозрительном спокойствии Питера и притвориться, будто преград между нами не существует. Но в глубине души я помню, что Кристина и Уилл – мои соперники. Если я хочу пробиться в первую десятку, я должна их победить.

Я лишь надеюсь, что не придется предавать их.

Той ночью мне не удается заснуть. Раньше мне казалось, что в спальне очень шумно от чужого дыхания, но сейчас в ней слишком тихо. В тишине я думаю о своей семье. Слава богу, в лагере Лихости обычно шумно.

Если моя мать была лихачкой, почему она выбрала Альтруизм? Ей нравился его покой, размеренность, доброта – все то, чего не хватает мне, когда я позволяю себе вспоминать?

Возможно, в лагере еще остались те, кто знал ее в юности и сможет рассказать, какой она была? Но даже если и остались, вряд ли они захотят о ней говорить. Переходники не должны обсуждать свои бывшие фракции, после того как становятся членами. Считается, что так проще принести клятву верности фракции вместо семьи – принять принцип «фракция превыше крови».

Я зарываюсь лицом в подушку. Мать попросила меня передать Калебу, чтобы он исследовал симуляционную сыворотку… Но зачем? Это как-то связано с тем, что я дивергент, я в опасности, или дело в другом? У меня тысяча вопросов, а она ушла, прежде чем я успела задать хотя бы один. Теперь они кружатся у меня в голове, и вряд ли мне удастся заснуть, прежде чем найдутся ответы.