В царстве тьмы (Грозный призрак, В шотландском замке, Из царства тьмы) - Крыжановская Вера Ивановна "Рочестер" - Страница 31

Раймонд фон Козен воевал везде понемногу, отличился и, наконец, призван был гроссмейстером ордена на командорство в Ревеле. Он думал, что победил свое чувство и забыл жену брата, но когда увидел некогда любимую женщину, прежняя страсть разгорелась с еще большей силой.

Грете минуло двадцать семь лет, красота ее достигла полного расцвета, но брак ее не был счастлив и враждебная холодность царила между нею и ненавистным ей Вильфридом.

Отвращение к мужу распространялось даже на единственного сына, барона Конрада, некрасивого и неприятного, подобно отцу.

Любовь к Раймонду не угасла в ней, а при виде рыцаря вспыхнула с новой силой: наконец, долго сдерживаемая страсть обоих достигла высших пределов.

Подробностей любовной интриги в хронике не было и только говорилось, что существовал подземный путь из Зельденбурга в командорство ливонских рыцарей, а тайный вход в подземную галерею находился в капелле замка. Этой-то дорогой Раймонд и приходил к Грете, и свидания происходили, видимо, в самой капелле.

Тайна подземелья была известна лишь гласе дома Козенов и командору ордена.

Внезапная ли смерть или какая другая причина помешала барону Лютцу открыть секрет старшему сыну — неизвестно, но только он ничего не знал о ней, а когда завязалась интрига, он отсутствовал.

Предателем, известившим барона о происходящем в доме, был, кажется, оруженосец Руперт Крафт; он, вероятно, открыл истину и явился затем пособником в деле мести со стороны мужа.

Однажды ночью Вильфрид неожиданно вернулся домой и застал любовников в часовне. Увидя его, Грета упала в обморок, а барон с помощью Руперта повалил и связал рыцаря. Изверги задумали страшное преступление — замуровать несчастного Раймонда живым, и пока Руперт готовил нишу, Вильфрид старался вырвать тайну входа в подземелье: дверь так искусно была замаскирована, что невозможно было найти ее. Но тщетно старался Вильфрид — Раймонд молчал. Когда же его втиснули в нишу и стали замуровывать, он произнес страшное проклятие Вильфриду и его роду.

Все эти подробности Вильфрид поведал на смертном одре канонику Корнелиусу, разрешив ему описать историю в назидание потомкам.

Грета очнулась в горячке, и ее жизни грозила опасность, но выздоровев, она постриглась в монастырь по настоянию мужа, а через несколько недель повесилась в своей келье.

Вход в капеллу заложили под тем предлогом, что она была осквернена любовными свиданиями, место же, где замуровали рыцаря Раймонда, отметили на стене красным крестом. Тайный ход так и не был открыт, но говорят, что многие видели монахиню, бегавшую по коридору, смежному со

старой капеллой, и исчезавшую через замурованную дверь.

Князь закрыл книгу и прибавил, когда его благодарили:

— Вчера мы имели доказательство того, что легенда о появлении рыцаря перед каким-нибудь несчастьем не лишена оснований. Будем надеяться, что на этот раз он только хотел напомнить о себе живым и просить молитв, которые сняли бы с него тягость проклятия, произнесенного им и приковавшего его к этому месту. А известно ли, где находилась капелла, и существует ли еще эта часть замка?

—

На это я могу вам ответить, — отозвался Заторский. — Барон рассказывал мне, что последний представитель старшей линии Козенов, владевший Зельденбургом до барона Максимилиана, приказал размуровать вход в капеллу, которая находится в северной башне, старейшей части замка. Я был там с бароном, когда он приезжал принимать наследство, и действительно — на стене есть красный крест. Но кто может сказать наверняка: указывает ли он на страшную могилу несчастного? А легенде ни я, ни барон не придали тогда никакого значения. Максимилиан Эдуардович и его предшественник хотели во что бы то ни стало найти подземный ход, но все оказалось напрасно. Вероятно, это просто басня.

—

Ах, надо бы осмотреть капеллу, только пойдемте все, иначе будет страшно! — воскликнула Мэри.

Вся компания отправилась в северную башню. Капелла была маленькая и мрачная, так как освещалась одним узким, как бойница, окном. Старый престол, стоявший на высоте двух ступеней, был обнажен и пуст, украшавшие в прежнее время стены фрески почти совершенно стерлись, а справа от входа, на куске стены, отличавшейся своим цветом от соседних частей, был нарисован большой красный крест. С любопытством и суеверным страхом смотрели все на этот крест, напоминавший, может быть, о братоубийстве. Одна Лиза встала на колени, перекрестилась и прочла молитву. Заметив произведенное на всех тяжелое впечатление, доктор увел своих спутников в сад, так как стояла чудная погода, а князь ушел к себе под предлогом работы.

Доктор, Мэри, гувернантка и Лиза долго гуляли. Тяжелое впечатление после вчерашнего случая и чтения затем легенды рассеялось, и беседа шла весело. Лиза — или Лили, как ее предпочитали называть в семье — забавляла всех, восхищаясь красотою князя, на которого она „без устали готова была смотреть“, по ее наивному признанию.

—

Ой, Лили, ты слишком быстро зреешь, — смеялся Вадим Викторович. — Тебе еще нет и четырнадцати лет, а ты, кажется, влюбилась, прости Господи, в Алексея Андриановича.

—

О! Что ты говоришь, дядя Вадим! — возразила, покраснев, сконфуженная девочка. — Я просто нахожу его таким красивым, что на него приятно смотреть. Влюбиться в него я не посмела бы: я такая некрасивая и тощая, что он никогда не полюбил бы меня, — закончила она унылым тоном.

 — Вовсе нет, Лили, ты очень хорошенькая. Смотри, какие у тебя прелестные волосы, густые и чудного белокуро-пепельного цвета, а темные глазки напоминают газель. Правда, ты худенькая, потому что слишком быстро растешь, но это пройдет, а лет семнадцати ты будешь даже хорошенькая. Не правда ли, Вадим Викторович? — сказала Мэри.

—

Конечно, если к тому же будет без капризов принимать рыбий жир, — добродушно добавил доктор.

Счастливая и польщенная Лили с жаром целовала Мэри, а Борис слушал с завистью и, надувшись, проговорил:

—

А мне никто не говорит, буду ли я хорош собою… Как ты думаешь, дядя Вадим, буду я красив, как Лиза?

—

Будешь недурен, если перестанешь толстеть, ну, а если будешь лениться и неохотно делать гимнастику, то расползешься во все стороны и станешь похож на мешок с мукой. Это, конечно, будет некрасиво.

Все посмеялись, но потом гувернантка объявила, что пора домой, брать уроки фортепиано. Дети, хотя и неохотно, отправились за ней, а Мэри и Заторский медленно шли по дороге к замку.

—

Надо пойти к баронессе, сказать о моем отъезде и проститься, — сказала Мэри. — Следует поблагодарить и за любезное гостеприимство, которому я обязана своим счастьем, — прибавила она, краснея.

—

Вы поедете в экипаже, который высылается за бароном, и я придерусь к этому случаю, но только уеду не прощаясь. С собой я возьму только дорожный мешок, а за остальными вещами пришлю потом человека. Ввиду того, что барон возвращается завтра, я могу исчезнуть таким образом, не рискуя сценами.

Оба посмеялись и вернулись в самом лучшем расположении духа.

После обеда Мэри послала спросить, можно ли видеть баронессу, и горничная тотчас принесла ответ, что барыня с удовольствием ожидает ее. Приняла она молодую девушку по-дружески, но Мэри поразила происшедшая с ней перемена.

Баронесса была бледна, глаза лились, а на устах застыло злое, жестокое выражение, кроме того, расстегнутая ночная кофта, обнаженная грудь и растрепанные волосы, все это делало ее некрасивой и старило лет на десять.

Мэри обрадовалась, что хозяйка не поцеловала ее, а только протянула руку с усталым, расслабленным видом и указала на кресло в ногах постели.

—

Очень мило с вашей стороны, дорогая Мэри, прийти побеседовать с больной. Страшное вчерашнее видение положительно разбило меня, а опасение, что дорогому мужу грозит несчастье, ужасно мучает меня и не дает покоя, а я в нем так нуждаюсь.