Встреча с неведомым(изд.1969) - Мухина-Петринская Валентина Михайловна - Страница 27

Горы постепенно раздвинулись, река разлилась и текла в широкой долине, заросшей редким лиственным лесом, среди невысоких скал. Снега было не так уж много, но иней запорошил и лиственницы, и кустарник, и скалы, и. камни — все было белым, искрилось и мерцало в лунном сиянии.

Потом лес исчезал, словно таял в лунном сумраке, и вокруг оставалась одна тундра— бесконечная, белая тундра. От Кэулькута я знал, что в этих местах отличные пастбища для оленей.

Войдя в ритм, я мерно бежал ледяной дорогой, стараясь держаться середины реки, послушно следуя всем ее излучинам и поворотам. Час за часом, медленно — о, как медленно! — побеждал я пространство.

Во времени образовывались провалы, когда я как бы перескакивал через время без мыслей, без чувств, почти не отдавая себе отчета в происходящем.

Вдруг словно что-то разбудило меня: мир внезапно изменился. Он уже не был таким белым и однотонным, он блистал, как радуга. Не так, когда она нежно сияет далеко-далеко на горизонте, а как если бы эта радуга чудесно приблизилась, и вы очутились в самом центре ее прекрасного, ослепительного полыхания. Начиналось полярное сияние…

Обычно я наблюдал его, как будто находился в Большом театре, когда медленно передвигающиеся декорации озаряются попеременно огнями всех цветов и оттенков. Но в этот раз не было ощущения театральности зрелища. То, что творилось в ту ночь, было величественно и грозно, как рождение Галактики.

Отец говорил, что полярные сияния — это действие электрических токов в верхних разреженных слоях атмосферы, наподобие того холодного света, что испускают газосветные лампы и трубки рекламных надписей на московских улицах.

А Женя Казаков сравнивал земной шар с гигантским сферическим конденсатором, в котором накапливается электрическая энергия. Как я тогда понял, между двумя обкладками этого конденсатора — поверхностью земли и проводящей электричество ионосферой, разделяемыми семидесятикилометровым слоем нейтрального воздуха, — образуется гигантское электрическое поле, в котором скопляется неимоверное количество энергии. Это и есть полярное сияние.

Были и другие теории.

Но в ту ночь все научные объяснения казались мне убогими, жалкими и неинтересными, потому что они не могли объяснить, зачем электрическим токам быть такими прекрасными.

Невольно хотелось искать другого смысла. Я и сам не знал, какого, но мне было мало научного объяснения.

Никакие слова не могли передать то, что творилось в пространстве! Не существовало подобных красок, чтобы художник начертал на полотне это. Может быть, только музыка могла бы передать то, что я видел в ту ночь, оставшись один в пространстве, — философский смысл виденного.

Ученые утверждали, что полярное сияние беззвучно. Пусть так. Но я слышал его. Пусть что угодно говорит наука, но я буду утверждать, пока живу, что я слышал полярное сияние.

С шумом, подобным шороху волн, набегающих на прибрежный песок, но без их периодичности — усиленно и ослабленно, — разыгрывались сполохи. Из самого зенита неба, затмив созвездие Большой Медведицы, стремительно вылетали одна за другой длинные лучистые стрелы — все быстрее и быстрее, догоняя друг друга, зажигая облака. Скоро весь небосвод пылал странным, призрачным, холодным огнем. На фоне отдельных жутких, темно-фиолетовых провалов еще ярче разгорался этот свет… Представьте молнии — разящие, но не гаснущие, яркие и буйные. Огня было уже так много, что он стекал с неба, с гор, зажигая снег голубым, зеленым, изумрудным, желтым, малиновым огнем. Лучистые стрелы падали в реку, отражаясь в ледяном ее щите. Казалось, они летали, перекрещиваясь вокруг меня.

Я невольно остановился. Дыхание у меня захватило.

Я был один в блистающем, кружащемся, сияющем, переливающемся пространстве. Иногда оно притухало, и только тонкая, нежная, светящаяся вуаль, сквозь которую просвечивали звезды, заволакивала небосвод. Но тут же снова, с еще большей энергией, начинал бить невидимый вулкан. Огромный протуберанец огня с быстротой молнии перебрасывался с одного конца неба на другой, рассыпаясь снопами света, искр, стрел, дуг, лент, волн, пока весь небосклон не сливался в одно сплошное полыхающее море огня. И снова проливалась огненная лава на горы, на лес, на снег, на реку. Гранитные скалы казались совсем черными в этом блеске, в этой игре света…

Сияние то затихало, то разгоралось с таинственным, трепетным шорохом, и я снова поспешил вперед. Я шел час за часом, ошеломленный, потрясенный, а небеса всё пылали.

Уже давно изменился ландшафт. Теперь я шел узким отвесным ущельем, сурово стеснившим реку. Высокие черные утесы-трапы с бесконечными столбами тянулись почти непрерывно, сужая реку до узкого протока. Как же она, наверное, бесновалась без света, как металась, гневалась и кипела, пытаясь вырваться из каменного плена на волю! Иногда из узкой черной щели в утесах вырывался приток Ыйдыги и падал в нее в виде изломанного ледопада. Задыхаясь в тесных ущельях, Ыйдыга не раз прорывала себе новый путь, извиваясь, петляя, разветвляясь…

Но вот мрачные ущелья остались позади, на меня потянуло теплым ветерком, и я очутился в небольшом леске, окутанном пушистым инеем, который небесный огонь окрашивал попеременно в разные цвета.

Ыйдыга теперь напоминала одну из замерзших речушек Подмосковья — так радостен и незатейлив был ее зимний пейзаж, такими родными показались мне кусты шиповника и стайка гладкоствольных тополей. Я шел еще с полчаса, все замедляя шаг, пока не остановился, поняв, что заблудился. Это была не Ыйдыга, а какая-то другая река — верно, ее приток. И пейзаж был не тот… совсем не северный. И вдруг я увидел огород…

Да, это был самый настоящий огород, со следами грядок, высохшими плетями огурцов и тыкв, полузанесенных снегом. Полярное сияние затихало. Теперь свет падал только сверху. В самом зените висела огромная ослепительная корона да над горами светилось легкое, прозрачное облако. Вот все, что осталось от небесного пожара.

Зато луна светила ярче и как-то совсем просто, тоже как в Подмосковье.

Я растерянно огляделся. Куда же я зашел? И откуда здесь мог быть огород? Поколебавшись, я выбрался на берег и, осторожно переставляя лыжи, пошел между грядок. А вот здесь росла рожь… Остатки соломы торчали из-под снега. Снег таял, кое-где тускло поблескивали лужицы. Лесок отступил от речки правильным четырехугольником— видно, его специально выкорчевывали.

Я почувствовал, что безумно устал… Просто ноги подгибались. И тут я увидел всё: загороженный плетнем двор за огородом, сарай среди деревьев и под защитой скалы бревенчатую избушку, в оконце которой мерцал свет.

Человеческое жилье… И я сразу понял, куда я попал и кт о тут жил…

Первой моей мыслью было — бежать. Скрыться, пока меня не обнаружили.

Сердце колотилось, во рту пересохло, тошнота подступала к горлу… Если за эти восемь месяцев жизни на плато я чего и боялся, так это встречи с Абакумовым — вором и убийцей. Страх перед этой встречей терзал меня в ночных кошмарах. Но теперь я настолько выбился из сил, что даже способность чувствовать страх во мне притупилась. Кроме того, рассудил я, была глубокая ночь и Абакумов, наверное, уже спал.

Постояв немного в нерешительности, я подошел ближе. По двору ходили олени. Из сарая донеслось пофыркиванье лошадей, мерное жеванье, вздохи домашних животных.

Как здесь было тепло! Это меня просто поразило. Потом я увидел неподалеку озерце, над ним колыхался пар. Теперь я понял, почему здесь тепло: термальный источник! Один из тех, что так настойчиво искала Ангелина Ефимовна.

Как она удивится и обрадуется: незамерзающий, горячий источник! Так вот где нашел себе пристанище Алексей Абакумов…

А что, если обратиться к нему за помощью? Хватит ли у меня сил дойти до плато, если я уже теперь так ослаб и обессилел? Не погибну ли я дорогой от истощения или встречи с хищниками? И что тогда будет с отцом? Первый же снегопад занесет эту расщелину так, что никто и не заподозрит, что там человек.